Найти живыми: куда ежегодно исчезают почти 30 тыс. россиян
Ежедневно только в Москве в полицейские сводки попадают 5-6 пропавших детей. За шесть месяцев 2018 года полиция зарегистрировала 29 806 заявлений об исчезновении граждан по всей стране. Большинство из них находят в течение 10 дней. Специалисты считают, что эффективность поисков повысится после принятия закона, согласно которому при розыске можно будет использовать геолокационные данные телефона пропавшего человека. Но у этого законопроекта, который сейчас проходит согласование в МВД, есть и обратная сторона. О том, куда исчезают люди, почему разговоры о похищении на органы не более чем страшилка, а вот продажа в рабство — жестокая реальность и что именно надо делать, чтобы предотвратить трагедию, специалисты рассказали на круглом столе «Известий».
Игры с цифрами
«Известия»: По статистике МВД, за последние десять лет на треть уменьшилось число людей, которые пропадают без вести и находятся в розыске. Но по регионам картина неоднородна. Например, в Ростовской области и Краснодарском крае число пропавших сократилось почти в три раза. А в Чечне, Татарстане, Кировской и Воронежской областях их стало в два раза больше. Что происходит на самом деле? Почему где-то показатели ухудшаются, а где-то улучшаются?
Анатолий Кучерена, адвокат, председатель Общественного совета при МВД России: Ничего глобального не происходит — есть небольшие колебания в зависимости от сезона. С января по май 2018 года полиция зарегистрировала 29 806 заявлений об исчезновении граждан. Большинство пропавших (25 563 человека) были обнаружены живыми в течение десяти дней с момента регистрации заявления. Местонахождение остальных было установлено в ходе разыскных действий.
Большинство случаев пропажи регистрируется в Санкт-Петербурге, Ленинградской области, Москве и Московской области. Полиция связывает это с высокой плотностью населения. Больше трех тысяч детей пропали без вести за первые полгода 2018, что почти на 13% меньше показателя аналогичного периода 2017 года.
Дмитрий Второв, президент фонда «Поиск пропавших детей»: Я думаю, здесь есть определенная статистическая казуистика. Только по Москве пропавших детей было 2,7 тыс. Ежедневно в сводках проходят около 5–6 детей.
На протяжении длительного времени у нас идет игра с цифрами, и понять количество пропавших, погибших достаточно сложно. Я не считаю, что картина изменилась. В прошлом году в докладах на форумах прозвучало, что было 49 тыс. заявлений о пропавших детях по всей стране. По нашим оценкам, это отражает реальную картину. Количество заявлений о пропавших детях колеблется от 200–300 человек до трех тысяч на каждый регион. Если перемножить на общее число регионов в стране, получим такую картину: свыше 40 тыс. заявлений. Среди них — большое количество повторных самовольных уходов детей из дома.
О числе погибших детей очень сложно говорить. Следственный комитет дает свою статистику, МВД — свою. Что учитывается, сложно понять. Если ребенок самовольно ушел из дома и погиб в результате ДТП, что считается причиной гибели — ДТП или безнадзорность?
Анатолий Кучерена: Или заблудился в лесу, решил искупаться в озере и утонул...
Олег Леонов, координатор поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт»: В Воронежской области в 2008 году было 816 пропавших без вести, в Новгородской области — 835. Но это несравнимые по населенности регионы. Скорее всего, в Воронеже в 2008 году была проблема со статистикой.
«Известия»: Возможно, в регионах с печальной статистикой нет волонтерских организаций?
Олег Леонов: «Лиза Алерт» есть в 47 регионах.
Дмитрий Второв: Приблизительно также и у нас, свыше 50 отрядов и инициатив.
«Известия»: Вы не везде нужны или не хватает волонтеров?
Дмитрий Второв: Поисковая организация может возникнуть, а потом свернуться. Это же очень трудозатратная деятельность. Каждый из нас где-то работает, а поиск отнимает много времени, сил, личных средств. У нас все звонки — вдруг. О пропаже сообщают, как правило, к ночи. Не везде создаются ячейки из нескольких человек, которые могут это поднять и двигать.
Олег Леонов: Чтобы возникла организация, должны найтись люди. К сожалению, обычно они находятся на тяжелых резонансных поисках, когда пропал ребенок. Если он, к несчастью, погиб, в этом регионе будет очень большая волонтерская организация. Многие наши региональные подразделения возникали, к сожалению, на трагедиях.
Еще нас нет в малонаселенных регионах — на востоке страны, например в Тыве и Магаданской области.
«Известия»: Сколько в России поисковых организаций и как вы взаимодействуете?
Олег Леонов: Мы знаем около 45. С кем-то взаимодействуем очень плотно в ежедневном режиме, с кем-то — как придется.
«Известия»: Лучше ли стали разыскивать людей?
Анатолий Кучерена: Если сравнивать, как было три года назад и как сейчас, безусловно лучше. Конечно, большую роль сыграли волонтерские организации. Добровольческие поисковые отряды сформированы в 76 субъектах Российской Федерации, в их состав входят около 15 тыс. граждан разного возраста и социального статуса.
Принцип взаимного сотрудничества в этой сфере является приоритетным для МВД. В июле 2018 года глава МВД Владимир Колокольцев выступал на I Всероссийском форуме поисково-спасательных отрядов и отметил, что в каждом втором российском регионе министерство заключило соглашения о совместной работе с волонтерскими организациями по поиску пропавших людей. По его словам, в 2017 году при содействии волонтеров найдены несколько тысяч человек, треть из них – дети.
Олег Леонов: Отряд «Лиза Алерт» назван в честь погибшей в 2010 году Лизы Фомкиной. Тогда ситуация с розыском пропавших детей была чудовищной, но сейчас «средняя температура по стране» изменилась. Сократилось количество отказов принять заявление — когда приходит мама, а ей говорят: «Приходите через три дня».
Анатолий Кучерена: До 2010–2012 годов милиция не воспринимала активных граждан. Благодаря позиции Владимира Колокольцева полиция стала более открытой.
Дмитрий Второв: Иногда обидно, что говорят только о волонтерах. Конечно, это геройская работа, но много героев среди сотрудников полиции. Например, сотрудники Московского уголовного розыска, в частности начальник 8-го отдела Дмитрий Пичугин и его заместитель Алексей Мыцик не раз в ночь или свой выходной день выезжали на поиски ребенка. Или еще ситуация: зимой в Москве пропал девятилетний ребенок, упал в канализационный люк. Полицейский его нашел, прыгнул в люк, достал, когда мальчик уже задыхался. Никто не написал о том, что он, выполняя свой долг, пошел на риск и спас жизнь ребенка. Таких немало, но мы о них не слышим. Об этом не очень принято говорить.
Куда исчезают люди
«Известия»: Какие самые распространенные причины исчезновения людей? Что с ними происходит?
Анатолий Кучерена: Как правило, причинами пропажи людей становятся дезориентация или несчастные случаи. Была история, когда папа пошел на рыбалку, а его несовершеннолетняя дочь принесла ему поесть и не вернулась домой — погибла на очистных сооружениях. Скорее всего, причина в безответственности родителей. Взрослый должен быть рядом.
«Известия»: До какого возраста ребенок должен находиться под присмотром взрослых? Что об этом говорит закон?
Анатолий Кучерена: До совершеннолетия ребенка вы не можете оставлять его одного. По закону так.
Дмитрий Второв: В некоторых странах существуют законы, по которым ребенок до 12 лет обязан находиться с одним из опекунов. У нас это отсутствует.
Анатолий Кучерена: В России можно привлечь родителей к административной ответственности, если их дети остаются одни на улице после 10 часов.
Дмитрий Второв: Это условная история. Она нерабочая.
«Известия»: Полиция останавливает детей без сопровождения?
Дмитрий Второв: Не всегда. Но в Москве мы наблюдаем очень хорошую тенденцию — сотрудники ППС задерживают безнадзорных детей до 12–14 лет в темное время суток, доставляют их в территориальный отдел.
Анатолий Кучерена: Другими причинами исчезновения людей могут быть преступления — от похищения до убийства. Растет количество сексуальных преступлений. В 2016 году по статьям о половой неприкосновенности несовершеннолетних было возбуждено почти 6 тыс. уголовных дел, в 2017-м — уже свыше 7 тыс.
«Известия»: С чем это связано?
Анатолий Кучерена: С градусом агрессивности в обществе. Также по колебаниям в статистике мы видим, что всплески происходят в определенные периоды: весной, осенью. Это связано с обострениями психических заболеваний. Похищения совершают либо охотники за наживой с целью выкупа, либо люди с психическими заболеваниями.
Также бывает, что граждане набирают кредитов и прячутся, а их родственники беспокоятся. Они считаются без вести пропавшими и пополняют статистику.
Олег Леонов: К этим пунктам прибавляется утрата родственных связей, когда человек преднамеренно без предупреждения уходит из семьи. Для них он пропадает без вести, а когда его находит полиция или мы, он говорит, что больше не вернется, пишет заявление.
Часто пропадают пожилые люди в состоянии деменции разной степени. Они дезориентированы.
«Известия»: Похищают ли людей на органы? Какова статистика таких происшествий?
Дмитрий Второв: Мы ни разу на сталкивались с такими случаями. Похищения на органы — это распространенный миф.
Олег Леонов: В нашей практике таких случаев не было. Думаю, эти рассказы — из области страшилок.
«Известия»: А были ли в вашей практике случаи похищения с целью продажи в рабство?
Олег Леонов: Да, такие случаи бывают. У нас было несколько таких историй, но статистику по этому вопросу мы не ведем. Когда становится очевидно, с чем мы столкнулись, то передаем эту информацию в полицию.
«Известия»: Есть статистика по похищенным детям?
Олег Леонов: Часть криминала проходит мимо нас.
Дмитрий Второв: В США 800–900 тыс. заявлений о пропаже детей в год, из них около 250 тыс. заявлений о похищении детей родителями. У нас это не квалифицируется и не фиксируется как похищения.
Олег Леонов: Если родитель не лишен родительских прав, похищения нет. Это внутрисемейный конфликт.
Дмитрий Второв: Это существенная проблема, потому что есть случаи, когда дети погибают в результате таких похищений из-за желания родителя отомстить. Был случай, когда родитель увез ребенка и утопил, а потом поджег себя, второй случай, когда родитель убил ребенка и свел счеты с жизнью.
«Известия»: С какой целью похищают детей?
Дмитрий Второв: Обычно с целью сексуального насилия. К сожалению, чаще всего это делают люди, которые уже привлекались за сексуальное насилие или сексуальное насилие в отношении несовершеннолетних, развращение. Снова вопрос о профилактике, которая должна быть в том числе и в отношении этих людей.
Мне нравится система за рубежом. В Штатах вы можете зайти на специализированный государственный сайт и посмотреть, где проживает такой злодей. Эти люди должны быть на виду, полиция и общество их должны контролировать. Рецидивы происходят часто.
Дело техники
«Известия»: Как предотвратить пропажу людей?
Дмитрий Второв: Нужны целенаправленные государственные программы по профилактике пропаж. Нужно распространять знания: например, в какой одежде можно идти в лес, что взять с собой, как вести себя в лесу.
«Известия»: Есть ли это в школьной программе основ безопасности жизнедеятельности?
Олег Леонов: Нужной информации там нет.
«Известия»: Может быть, каждому ребенку выдавать браслет с чипом?
Анатолий Кучерена: Даже маленький человек имеет право на свободу.
Дмитрий Второв: Свобода может быть ограничена. Безнадзорные дети — руферы, зацеперы — ежегодно пополняют списки погибших, а под руководством инструктора можно безопасно заниматься даже скалолазанием.
Анатолий Кучерена: Вы считаете, нужен чип? Кого мы воспитаем, если ребенка постоянно контролировать? Моей дочери 15 лет, но она со мной советуется. У нас очень доверительные отношения. Это важно.
Олег Леонов: Надо научить ребенка думать о себе и своей безопасности самостоятельно. Как только вы его чипируете, начнутся конфликты.
Дмитрий Второв: Мир таков: если мы вооружены, то защищены. Если семилетний ребенок ходит в школу с браслетом безопасности или каким-то устройством, которое отслеживает его перемещения, это здорово упростит процедуру его поиска. Конфликт может быть с подростком 14 лет, который хочет быть самостоятельным. Здесь, конечно, пригодится наше общение с ним.
«Известия»: Как быстро сотовые операторы предоставляют информацию о местонахождении пропавшего?
Олег Леонов: Чтобы получить данные о геолокации телефона, сотрудник полиции должен написать запрос, начальник территориального подразделения — подписать его и отправить судье. Если судья даст добро, запрос уходит в Бюро специальных технических мероприятий МВД, и оно предоставляет данные. Если человек находится в беде, его жизни и здоровью угрожает серьезная опасность, это необходимо для спасения. Если человек в лесу заблудился в пятницу, данные геолокации в лучшем случае появятся к вечеру понедельника. Если это случилось в ноябре, человека живым уже не спасти.
Сейчас разработан законопроект, который ускорит процесс. Пока он проходит стадию согласования в МВД. По законопроекту, в случае если есть заявление о пропаже человека или его безвестном исчезновении, ответственный руководитель в полиции может сам написать запрос, отправить оператору сотовой связи и получить данные.
Анатолий Кучерена: Если есть основания предполагать, что иным способом обнаружить человека невозможно. Но мы боимся злоупотреблений. Есть ли гарантия, что это не будет использовано недобросовестными заказчиками в отношении кого-то?
Олег Леонов: Это могут быть кредиторы, мужья, жены.
Анатолий Кучерена: Должен быть усилен контроль — не только ведомственный, но и общественный.
«Известия»: Насколько вырастет количество найденных с принятием закона о геолокации?
Олег Леонов: Это повлияет не на количество найденных, а на количество найденных живыми, потому что сократится время поиска. Мы будем искать не во всем лесу, а только в его части и найдем не за трое суток, а за сутки.
Дмитрий Второв: Сейчас время, потраченное на розыск одного человека, может украсть время у остальных поисков, потому что больше никого нет. Если у нас есть геолокация, сокращается время на спасение человека, эффективность повышается, количество выживших резко возрастает.
«Известия»: Какой процент скрывается от кредиторов?
Анатолий Кучерена: Статистики у меня нет, но такие эпизоды появились за последние 2–3 года.
Не потерять проще, чем найти
«Известия»: Возможно, не хватает законов, инструментов для повышения эффективности поиска?
Анатолий Кучерена: Дело не в законах. Я считаю, что здесь сказывается человеческий фактор. Там, где руководитель понимает, что нужно пригласить волонтерскую организацию, он это делает.
«Известия»: Каков в вашей практике процент успешных и неуспешных поисков, когда человека находят уже мертвым или не находят совсем?
Олег Леонов: За 2017 год всего через нас прошло 9406 заявок. Найдены живыми 7385 человек. Найдены погибшими — 1244. 777 человек на начало года не найдены. Это по всей стране.
На пропавших в лесу — 1584 заявки, из них найдены живыми 1371, найдены погибшими 128, не найдены на 1 января 85. В основном гибнут грибники. Основная причина смерти в лесу — гипотермия, вторая — обезвоживание.
«Известия»: Этого можно избежать?
Дмитрий Второв: Конечно. Можно было бы значительно сократить число пропавших, если работать непосредственно с населением.
Сейчас есть школы безопасности «Лиза Алерт», «Багира». Школа «Умка» развивается в Перми, у них изумительная программа, которую себе забирают многие регионы. В целом мы говорим об одном и том же. Если бы государство взяло хорошие наработки у общественных организаций, было бы полезно включить их в обязательную программу в школах.
«Известия»: Есть ли успешные зарубежные примеры?
Олег Леонов: По работе со стариками есть прекрасные зарубежные программы. В Испании пожилым людям надевают красивые браслетики с QR-кодом. Когда бабушка стоит на остановке, можно его аккуратно телефоном считать и понять, что она из соседнего города, что здесь делает — непонятно. Вот телефон родственников, позвонил и сообщил. Это государственная программа.
Можно сделать такие программы в России, но нужно финансирование. Старики составляют чуть меньше половины от всех пропавших. Если мы сделаем целенаправленную программу профилактики для стариков, сможем снизить количество пропавших на треть.
В США в каждом крупном городе, штате обязательно существуют ветеранские организации шерифов, полицейских. Их активно привлекают к подобной деятельности, они работают со школьными и прочими учреждениями.
Кроме этого, полицейские департаменты работают со школами. Это повышает уровень компетенции населения и доверия полиции.
Нет ни одной страны мира, где государство делает всё, а общество только пользуется благами — это всегда кооперация государственных служб и общества. Если гражданин не пройдет мимо одинокого ребенка, идущего по улице, мы сократим количество пропавших детей. Но у нас люди не привыкли этого делать.
Дмитрий Второв: Был один случай. Девочка 12 лет пропала в Московской области. Оказалась, что компания привезла ее в Москву, они гуляли, а потом ее бросили. Девочка Москву не знает. Она плакала на станции метро «Партизанская». Одна женщина обратила внимание на заплаканного ребенка, обратилась к сотруднику полиции и проконтролировала, чтобы тот подошел и всё взял на себя. Ребенок нашелся.
«Известия»: Надо вмешиваться?
Дмитрий Второв: Конечно! Не надо бояться. Постоянным вниманием к детям мы сможем спасти и своих, и чужих детей.
«Известия»: Что нужно поменять, чтобы поиски были более эффективными?
Олег Леонов: Нужно, чтобы все участники поиска, включая МВД, МЧС, Следственный комитет и волонтеров, работали в одной связке.
Дмитрий Второв: Срок принятия решений законодательно не лимитирован. Я бы всю историю с поисками загнал в жесткие временные рамки.
Нельзя сбрасывать со счетов условия, в которых находятся службы, когда штат маленький, у сотрудника 200 дел. Ему надо ехать на ножевое ранение и на поиск. Это положение дел надо менять. В целом же все необходимые возможности у служб есть.
