«Цискаридзе как репетитор принесет огромную пользу Большому»
Государственный театр классического балета объявил планы на будущий сезон: спектакли Касаткиной и Василёва будут по традиции кочевать со сцены «Новой оперы» во «Дворец на Яузе», с подмостков Государственного Кремлевского дворца в Российский академический молодежный театр. В интервью обозревателю «Известий» худрук ГАТКБ Наталья Касаткина рассказала об идее строительства масштабного театрального центра, который позволит прекратить скитания труппы по многочисленным московским площадкам.
— Когда состоится премьера вашей «Лисистраты» по комедии Аристофана?
— В декабре прошлого года у нас уже были два премьерных спектакля в «Музангаре» (из двух репетиционных залов мы сконструировали сцену и зрительный зал и назвали это помещение «Музангар»). А полноценная премьера состоится в Кремлевском дворце 18 марта 2014 года. Там мы сможем воплотить многие вещи, которые в «Музангаре» технически неосуществимы. Говорю прежде всего об уникальном световом оформлении, которое в балетном искусстве будет применено впервые. Например, артист стоит без костюма, в балетном комбинезончике, и вдруг оказывается в костюме — и наоборот; а архитектурные строения неожиданно «рушатся». Ведь «Лисистрата» — драма про войну. Женщины там борются за семью, за мир, а мужики все время бегут сражаться. Сюжет строго соответствует тексту Аристофана, но оформление совершенно авангардное.
― Вы продолжаете переговоры с чиновниками о предоставлении театру полноценного здания?
— Господи, сколько десятилетий мы их продолжаем! Еще Брежневу писали. У нас есть замечательное место на Скаковой улице — бывший конюшенный двор, куда лошадок приводили после бегов. Но когда нам его отдали, разгорелась борьба между федералами и Москвой. Был момент, когда Юрий Лужков сказал: «Я хочу сделать театр и я его сделаю». Вроде бы все было преодолено, но потом вмешались некие силы, имевшие на мэра влияние. А он был не свободен в своих действиях. И буквально до нынешнего года эта борьба за недвижимость продолжалась. Сейчас все устаканивается: мы полностью переходим в подчинение Минкультуры, и правительство будет просто обязано в это дело вмешаться.
― Что вы хотите построить на переданной вам территории в полтора гектара?
— Мы задумали Международный центр балетного искусства. Это будет не просто театр, а многофункциональная сцена с самым современным оборудованием, куда смогут приезжать многочисленные провинциальные театры. На нашу труппу есть большой спрос за рубежом, так что во время наших турне мы сможем приглашать коллег в свое здание. Сейчас, чтобы привезти провинциальные коллективы, нужно останавливать работу Театра Станиславского или Большого. Наша сцена необходима для того, чтобы восстановить балетное кровообращение в России. Конечно, будут у нас проходить и гастроли зарубежных театров. И даже оперные спектакли.
Кроме того, там будет оздоровительный комплекс и для артистов балета, и просто для людей. Будут высшие балетные курсы, помещения для выставок театральных художников. К нам можно будет приходить с маленькими детьми и оставлять их в специальных детских комнатах, мы создадим инфраструктуру для инвалидов. Комплекс будет функционировать с утра до ночи.
— На какой стадии проект находится сегодня?
— Наш директор постоянно решает разнообразные вопросы в Министерстве культуры. Кругом столько бюрократии ― мы отправляем и получаем горы бумаги. Вы не представляете, сколько лесов надо завалить, чтобы всю эту бумагу сделать и чтобы можно было ею перебрасываться.
— Владимир Мединский участвует в переговорах?
— Мы с ним еще не встречались, но перевести наш театр в федеральное подчинение — это его инициатива. Сейчас он поднял зарплаты нашим артистам. Знаете, за какую сумму московские дворники соглашаются мести двор? За 30 тыс. рублей. Ровно столько же получала я, трудясь на посту художественного руководителя государственного театра. Сейчас это в прошлом: нам прибавили зарплату, и мы не жалуемся. Говорят, в январе еще прибавят. Так что начинаем жить.
— Как вы решились еще в молодости организовать свой театр, а не оставаться в Большом?
— Я безумно любила танцевать. Но ко времени завершения моей сольной карьеры мы с мужем Владимиром Василёвым уже сделали четыре спектакля в Большом театре и четыре в Кировском. После Госпремии, врученной нам за «Петра I», нас пригласили возглавить Кировский театр — и оперу, и балет. Мы прибыли в Ленинград, и тут же начались всевозможные интриги. Худрук театра Юрий Темирканов как раз уехал, и определенные силы этим воспользовались. Мы могли бы настоять, остаться, но это не в нашем характере. К тому же у нас был и другой вариант, предложенный Министерством культуры, ― стать руководителями ансамбля «Классический балет», созданного Игорем Моисеевым. Мы обрадовались, что остаемся в Москве, и дали свое согласие.
― Говорят, успех к вашей труппе пришел почти сразу?
― Первую постановку ― «Гаянэ» на сцене Кремлевского дворца ― мы делали силами 19 артистов, имея сущие гроши на декорации. Но спектакль имел огромный успех и идет до сих пор. Из 19 артистов 18 были невыездные. Мы сделали выездными всех, кроме одного (он на гастролях в Австралии сел в машину дочери импресарио на глазах у кэгэбэшника ― тут уже ничего нельзя было сделать). Вскоре нам дали статус театра, потом приставку «академический». Сейчас у нас в репертуаре около 30 спектаклей.
— Как вам удалось вывезти первую советскую «Весну священную» в Америку?
— Благодаря вмешательству Игоря Моисеева. Когда в СССР приехал знаменитый импресарио Соломон Юрок, он спросил Моисеева, что могло бы стать изюминкой заокеанских гастролей Большого. И Моисеев ответил: «Лучший спектакль Большого театра — это «Весна священная». Специально для Юрока организовали показ, хотя этот спектакль старались не пускать на сцену. Вскоре в Минкультуры пришла телеграмма: Игорь Стравинский сам встанет за пульт, чтобы дирижировать этим спектаклем на открытии гастролей в Нью-Йорке. Тогда Фурцева сказала: «Нечего эмигранту Стравинскому примазываться к успехам советского балета». У нас с ней были очень сложные отношения ― она говорила, что «этих девчонку и мальчишку не пустит никуда». Стравинский не дирижировал, но спектакль все-таки поехал. С Игорем Федоровичем мы встретились лично, у нас сохранилась программка с трогательной надписью, на которую упала его слеза. Он был очень растроган тем, что мы сделали первую «Весну» в Советском Союзе. Версия Бежара ему не нравилась — раздражали дамы в кринолинах. Из того, что видел Стравинский, наш спектакль вызывал у него наибольшее одобрение — потому что он основывался на тех же обрядах, верованиях, сюжетных мотивах, что и партитура.
— Легко ли вам было покидать Большой театр?
— Я долго рыдала. Нас с мужем тогда пригласили ставить «Сотворение мира» в Берлине. Раньше Большой всегда меня отпускал — я выполняла свою норму в театре, несмотря ни на какие посторонние ангажементы. Потом на пост генерального директора ГАБТа пришел Георгий Иванов и сказал: «Зачем нам нужна балерина, которая все время уезжает?». Мне этого было достаточно, я написала заявление об уходе. Все время, что мы были в Берлине, я прорыдала. И потом еще много лет не могла даже подойти к Большому театру. Это была колоссальная травма, хотя решение уволиться я приняла сама. Я выбрала свой новый театр. Тем не менее очень люблю свою alma mater, где получила колоссальное богатство, которое теперь вкладываю в свое дело.
— С чем связана череда бед, обрушившихся на ГАБТ в этом году?
— Беды были и пройдут. Большой театр — такой механизм, который разрушить невозможно. Ни один, ни два, ни пять человек не могут убить это чудо. Сейчас в Большой пришел Владимир Урин, к которому мы относимся с огромным уважением. Мы и с Иксановым хорошо сотрудничали. Очевидно, он свою роль выполнил.
— Но криминальных атак с использованием кислоты в истории Большого никогда ведь не было?
— Никогда не было и, надеюсь, не будет. Тут Большой театр ни при чем ― такова общая атмосфера в стране.
— Считаете ли вы, что Николай Цискаридзе должен вернуться в Большой?
— Когда Коля выпускался, я сказала Григоровичу: «Считаю, что его место в Большом театре», хотя ужасно хотелось заполучить его себе. Это личность, настоящая звезда. Очень интеллигентный, начитанный, вдумчивый человек. Может ли он возглавить театр, не знаю. Вот Володя Васильев был руководителем Большого, и если бы он продержался еще некоторое время, может, из него бы и получился успешный директор. Поначалу он был слишком вдохновлен своей популярностью ― он же абсолютно гениальный артист. Ему было трудно понять, почему идет сопротивление.
Мне бы хотелось, чтобы Коля продолжил танцевать и репетировать в Большом: у него ведь замечательная школа, он застал тех педагогов, которые еще нас учили, — Марину Семенову, Галину Уланову. Как репетитор-балетмейстер он принесет огромную пользу Большому театру. А что касается его претензий к реконструкции исторического здания — я не знаю, хорошо она была проведена или плохо, не имею права говорить об этом.
— Нынешний руководитель Большого балета Галина Степаненко была солисткой вашего театра. Она справится с новой для себя миссией?
— Вот уж кто-кто, а она справится. У нее потрясающая харизма, причем не только на сцене. Она и дипломат, умеет поговорить с артистами и с начальством. Надеюсь, что и Сережа Филин вернется. Всё в Большом театре будет хорошо. У меня никаких претензий к нему нет. Я вообще уважаю своих коллег и не люблю разборки и ссоры. Знаете, так спится лучше.
