«Мы постоянно плавали, как медузы»
Третью неделю «Время» остается среди лидеров российского проката. Общие сборы фильма — около 400 млн рублей: больше в категории хорроров в этом году заработало только «Тихое место — 2». «Известия» поговорили с исполнителем одной из главных ролей в картине — Алексом Вулфом, который прямо заявляет: М. Найт Шьямалан — гений уровня величайших режиссеров в истории.
«Это были не съемки, а мечта, просто рай»
— У вас в этом фильме партнеры прямо как на подбор: Гаэль Гарсиа Берналь, Вики Крипс, Томасин Маккензи. И вы вместе с ними должны создать ощущение одной семьи. Как это происходило на практике?
— Всё это произошло благодаря М. Найту Шьямалану, который собрал нас всех на маленьком острове где-то в Доминикане. Мы постоянно были вместе, так что как-то естественно стали ощущать себя практически реальной семьей. Рядом со мной были три по-настоящему выдающихся актера, они в самом деле лучшие! Так что Томасин мгновенно превратилась в мою сестру, Вики — в маму, хотя она совсем молодая женщина, и это может показаться даже странным. Но у нее и вправду было какое-то материнское отношение ко мне. А у Гаэля — отцовское. И вот мы все вместе проводим время на пляже, стоит жара, мы постоянно плаваем вместе, болтаем. Понимаю, что всегда все так говорят, но это были не съемки, а мечта, просто рай, у меня ничего подобного в жизни никогда не случалось. Хотя там, конечно, было и много довольно сложной работы, это был непростой проект. И всё же... Не верьте, если кто-то из остальных артистов вам скажет, что все между дублями ходили и круглосуточно зубрили свой текст. Мы постоянно плавали, как медузы.
— Помните свои первые ощущения от сценария?
— Ой, это было очень смешно. У меня было ограничение по времени — около двух с половиной часов, чтобы прочесть текст. Так что это было похоже на то, как будто я смотрю фильм на перемотке, очень быстро. Прямо как будто передо мной экран, и всё уже снято. Даже было ощущение, что рядом со мной полный зрительный зал, и он очень живо реагирует на то, что показывают. Мне редко удавалось прочесть такое насыщенное, шокирующее, плотное, эмоциональное повествование. Кстати, я ведь пока по-настоящему кино не видел, так что у меня перед глазами всё еще тот, воображаемый опыт. Забавно, да?
«У Шьямалана на площадке ты чувствуешь себя абсолютно свободным»
— А вас не смутило, что придется играть шестилетнего мальчика?
— Ерунда, чего тут смущаться. Но если серьезно, то я еще ни к какому фильму так не готовился и никогда не проводил такой подготовительной работы, как сейчас. Эмоционально это было как раз не очень сложно — я внутренне и по сей день чувствую себя мальчишкой, и мой агент часто ворчит на меня из-за моих ребячеств. Но здесь я занялся тем, что просто выуживал из себя всё детское, анализировал это, примерял к роли. Пересмотрел по много раз все свои старые детские видеозаписи. Главное, что я понял в итоге, — что я не очень-то изменился за эти годы. Для меня это было важное открытие. Мы развиваемся, в чем-то становимся лучше, в чем-то хуже, но мы всё равно те, кем были с рождения. По большому счету, сыграть ребенка — это просто взять и откинуть все защитные механизмы, которыми ты оброс за эти годы, сорвать их с себя — и готово! Это немного страшно, но это как... заново открыть открытость. Отбросить все шоры, увидеть цвета такими яркими, каковы они на самом деле. Как считаете, получилось у меня? Вы же видели фильм?
— Видели, получилось вполне. Кстати, вы ведь сами снимаете кино. Каково ваше отношение к Шьямалану как режиссера к режиссеру?
— Я бы сказал, что, когда я попробовал стоять по ту сторону камеры, я более реалистично оценил свою актерскую профессию. Когда ты актер, тебе свойственно требовать, чтобы всё на площадке было идеально, всё служило твоей работе. Ты такой уязвимый и такой ценный, тебя все должны обслуживать, а уж если ты решил повернуть голову в кадре вот так, то это потому, что ты же лучше знаешь, как тебя надо снимать. Теперь я несколько иначе отношусь к себе и чаще пытаюсь поставить себя на место режиссера. Это не значит, что я каким-то образом пытаюсь конкурировать с Найтом Шьямаланом. Нет, режиссер — он, а я на его площадке только артист. Но я постоянно подсматривал за ним, наслаждаясь его методами работы, запоминая их, восхищаясь тем, как он создает образ, выстраивает кадр, работает с актерами. И, пожалуй, как актер я гораздо большему научился на этом фильме, чем как постановщик. Шьямалан добивается невероятного: ты чувствуешь себя на его площадке абсолютно защищенным и абсолютно свободным, ты знаешь, что можешь делать что угодно, но при этом ты всегда точно исполняешь то, что хочет режиссер. Ну, то есть вы же не приходите на концерт классической музыки, чтобы сыграть там джаз. Так и здесь. Ты точно следуешь его указаниям, но в этом ощущаешь себя совершенно свободным. Шьямалан — гений, несомненно, он один из величайших авторов кинематографа в полном смысле этого слова.
— Шьямалан говорит, что снял фильм о страхе старения и смерти как таковом. Вам не боязно было в таком дискурсе существовать?
— Сейчас я вас удивлю. Я первый человек на свете, который не боится смерти вообще. Потому что я на самом деле обитаю в мире пластинок и книг, и сам я один из этих предметов. Да нет, шучу, конечно, я очень, прямо-таки очень боюсь — и старости, и смерти. В зеркале я с ужасом ищу у себя морщинки на лице и понимаю, что старею. Мне только 23 года — что же со мной будет дальше? Но мне при этом кажется, что «Время» — это фильм о семье, которая остается вместе, несмотря на время. Я бы сделал слоганом этой картины фразу «Время — лучший лекарь». Но всё же это кино и о страхе, разумеется. Сделать антагонистом само время — это дерзко и очень оригинально.
— В фильме роли персонажей меняются: сначала родители заботятся о детях, а потом дети начинают опекать родителей. Вы для себя уже тоже успели осознать этот закон общества?
— Я думаю, что этот всеобщий принцип Шьямалан раскрыл в фильме очень глубоко. «Время» вообще ближе к жизни, честнее и правдоподобнее, чем многие реалистические фильмы. Я много думал о своих родителях, которые оберегали меня от опасностей, я нуждался в них, чтобы даже просто элементарно выжить. Но потом был какой-то щелчок в моей голове, и я просто мгновенно превратился из опекаемого в опекающего. Теперь я постоянно думаю, как бы им было лучше. Очень странный переход. И ведь он еще и очень страшный — ты видишь, как родители начинают болеть, как меняются их походка, осанка, как они начинают забывать то, что обычно никто не забывает.
«Ужас возникает как послевкусие»
— Вот вы рассказывали о том, как приятно работать со Шьямаланом. А сколько он дублей обычно делает? Какой у вас лично был рекорд?
— Знаете, он никогда не делает больше 742 дублей... Да, пожалуй, это для него нормально, такое стандартное количество — именно 742, ни больше, ни меньше. Опять я придуриваюсь — назвал случайное число, засевшее в моей голове. С Найтом всё похоже на театр, ты не думаешь о дублях. Ты заводишься, как мотор, и — работаешь, работаешь. И ты хочешь работать дальше. Бывает, что где-то после восьмого или девятого дубля ты чувствуешь, что выдохся, пуст, но проходит секунда — и ты продолжаешь в том же темпе. Все эти дубли, 10–20 за раз, пролетают незаметно. Шьямалан — не Стэнли Кубрик, он добивается идеального результата, аккумулируя актерскую энергию, но если он этот результат получил, то он сразу останавливается. Не было какой-то конкретной сцены, которая бы особенно выделялась в этом смысле. В фильме есть один длинный кадр, который мы долго репетировали, но по дублям он мало отличался в итоге от остальных. В одном дубле я где-то в середине потерял сознание, а затем пришел в себя — надеюсь, Найт использовал в итоге именно его. Найт — режиссер-визионер, очень скрупулезный во всем, что касается техники, но он создает пространство для актеров. Он актерский режиссер.
— У вас с вашим старшим братом Натом, тоже известным актером, есть соревновательность в плане творчества?
— Я легко уделываю Ната во всем, что касается спорта. Но Нат — вообще один из самых крутых актеров в мире, я это точно знаю. Я всему научился у него. И он еще очень классный музыкант, у нас даже группа общая была. В группе нельзя соревноваться. И то же — в кино. Мы продюсируем фильмы друг друга, помогаем друг другу во всем. Мы — вместе. Но если мы выходим на баскетбольную площадку, то всегда играем за разные команды, и тут у Ната просто нет шансов. Я невероятно хорош в спорте, и пора бы Нату окончательно это признать!
— Как вы считаете, «Время» — это хоррор?
— Я же не видел фильм! Но я уже говорил, что Найт — это автор, он делает авторское кино, так что вопрос жанра тут уходит на десятый план. То, что он делает, может пугать, но не во время просмотра: ужас возникает как послевкусие. Такое бывает, когда смотришь какой-нибудь «Психо» Альфреда Хичкока или «Три женщины» моего любимого Роберта Олтмена. Фильмы Шьямалана — это как если бы Ингмар Бергман снимал блокбастеры. Посмотришь бергмановскую «Персону» — и зашитый в ней концепт прилипает к тебе, мучает, дразнит. Думаю, зрителям нужно заранее готовить себя к тому, что и наша картина окажется чем-то большим, чем они ожидали, и что она останется с ними надолго.
Алекс Вулф — актер, режиссер. Сын актрисы и писательницы Полли Дрейпер и джазового пианиста Майкла Вулфа. Старший брат — актер и музыкант Нат Вулф. Оба брата стали популярными после сериала «Голые братья». С тех пор Алекс снялся более чем в 30 фильмах и телешоу, среди которых — «Нянь», «Развод», «День патриота» и дилогия «Джуманджи». В июле нынешнего года состоялась мировая премьера арт-триллера «Свинья», где партнером Вулфа стал Николас Кейдж. В 2019 году Вулф дебютировал в режиссуре с музыкальной драмой «Кот и луна».
