Женюсь, женюсь...
Кризис сыграл с людьми немало злых шуток. А вот у деда Колыванова не было бы счастья, да несчастье помогло. Он женился, и теперь его семья никакому лиху не по зубам.
Из своих восьмидесяти восемнадцать лет Егор Дмитриевич прожил вдовцом.
- Тосковал сильно, - говорит он. - Мария Семеновна была женщина необыкновенная, сорок лет вместе, сына вырастили... Когда ее потерял, у меня будто сердце заледенело. Только работой спасался.
Этого у него хватает. Дед Колыванов - единственный в Полесье печник. Нигде не учился, печки кладет, как сам рассказывает, "по наитию", но его "голландки" не дымят и не капризничают, "русские" держат тепло двое суток, а новомодные камины не просто украшают залы, но и по специальной системе обогревают еще пару комнат. Так что дед Егор в районе нарасхват, последнюю печь сложил осенью, хотя времени совершенно не было - свое хозяйство не отпускает.
У Колыванова оно каким было при жене, таким и осталось. Все сохранил: огород 50 соток, два десятка кур, поросята, пять ульев. Транспорт тоже есть - конь по кличке Мерин. Дом достраивал в одиночку, фундамент еще с женой закладывали. Наличники кружевные, крылечко резное. Только порадоваться этой красоте некому, все один да один.
- Дичать я стал, - честно рассказывает Егор Дмитриевич. - А тут еще в стране началось... Вот, говорят, какое старикам дело, дефолт на дворе или кризис, пенсию, мол, все равно носят. Но мы же не на Марсе живем. В райцентр приедешь - люди злющие: того сократили, этого уволили, молодежь от нечего делать пьет да дурит. Муторно на душе. И что это за напасть на нас такая? Вроде все стараются, а чуть что - сразу начинается разруха. Сын у меня гостил, философствовали на эту тему. Он свое гнет: когда, дескать, у человека надежная семья, ему любой кризис нипочем.
Сын Георгий лет десять зовет отца к себе в город. Тот - ни в какую, не привык на балконе сидеть. А дом куда? Хозяйство? Тогда Георгий надумал женить Егора Дмитриевича. Причем вопреки его воле. Перед отъездом дал объявление в рекламную газету: одинокий мужчина, 70 лет (десятку убавил, чтобы потенциальные невесты не испугались), без вредных привычек и жилищных проблем, готов связать судьбу с женщиной, согласной на переезд в глухую деревню Бобрики.
Деревня и в самом деле у черта на куличках, не всякий найдет. Дед Егор, не подозревавший о коварстве сына, выпал в осадок, когда к нему стали приезжать соискательницы аж из соседней области. Ходил на почту, ругался с Георгием, а тот только смеется.
- А мне не до смеха, - сердится Егор Дмитриевич. - Такие аферистки приезжали, еле отбился. Одна прям с порога: буду, дед, за тобой ухаживать, только ты дом на меня перепиши. Другая - молодка лет пятидесяти - полдня жаловалась на мужа: пьет, бьет. Я ей: милая, тебе не сюда надо, а в милицию. Но в основном приходили какие-то болящие: ревматизм, геморрой, камни в почках... Я с ними всю медицину изучил, диагноз теперь на глаз ставлю. Еще сериалами достали. Мне свиней кормить, а она как ударится в пересказ - не переслушаешь. Я, правда, никого не обидел: Мерина запрягу - домчу каждую до трассы, в дорогу - банку меду, яичек.
Короче, не прошла сынова затея. Но все же он не зря старался, подтолкнул-таки деда Егора к решительным действиям. Была у него на примете одна женщина. В другой деревне, верст семь от колывановских Бобриков.
- Двадцать лет вдовствовала, - рассказывает дед. - Нравом строгая, работящая, ни слухов про нее, ни сплетен. Виделись раз пять на базаре. Я со своей провизией приеду, она с козьим молоком стоит. Ну, здрасьте-здрасьте - и все. Заехал как-то к ним в деревню - она у ворот, выглядывает кого-то. Спасовал, заговорить не решился. Через месяц опять туда. Анастасия Петровна навстречу: зашли бы, Егор Дмитриевич, у меня пироги горячие. Зашел. Пироги с капустой - мои любимые. Стал почаще наведываться - раза три в месяц, Мерин уж сам к ней заворачивает. В доме тепло, уютно, беседа умная, сериалов она не смотрит, с хворями не навязывается. Но главного разговору нету, язык у меня как прирос. На майские сходил к Марии на кладбище, попросил прощения, а ехать свататься не насмелюсь. А потом глянул в окно - Нюра моя идет с узелочком, позади коза и пять козляток.
Сердце так екнуло - значит, ко мне, насовсем. Посидели, чаю попили и будто век не расставались. Жизнь, говорит дед, повернулась к лучшему, даже про кризис, будь он неладен, забыл начисто.
