Коротко и неясно — так можно охарактеризовать итоги прошедшего в Гааге саммита НАТО. Коротким он стал, как пишут СМИ, поскольку организаторы не хотели, чтобы Дональд Трамп покинул его досрочно, как ранее встречу «Большой семерки». Неясным же остается реализуемость принятых решений в области повышения военных расходов европейских членов организации.
Коротко и по делу — так, вероятно, хотел бы представить результаты саммита сам Дональд Трамп. Стоит добавить: по единственному делу, поскольку основной «прорывной» результат, зафиксированный в итоговой декларации (тоже короткой), заключается в повышении «расходов, связанных с обороной и безопасностью» до 5% ВВП. Если интерпретировать высказывания Трампа, то выходит, будто бы европейские лидеры взяли на себя эти повышенные обязательства в обмен на сохранение гарантий коллективной обороны в рамках ст. 5 Вашингтонского договора.
Расходные нормативы, установленные декларацией, на данный момент вызывают достаточно много вопросов. Понятно, что только 3,5% из пяти, как заявляется, будут рассматриваться в качестве прямых оборонных расходов, а 1,5% — это средства, направляемые на развитие разных видов инфраструктуры. При этом мониторинг траектории движения к этим показателям отложен на 2029 год. Но если верить собственным предварительным оценкам организации, то европейские союзники по НАТО лишь в 2024-м впервые смогли достичь предыдущей цели военных расходов в 2% ВВП (в постоянных ценах 2015 года). Понятно, что это среднее значение, ведь в отдельных странах и меньшие показатели достигались со скрипом.
Одна из причин — существующие бюджетные ограничения. В идущих сегодня дискуссиях мало кто смотрит на бюджетный компонент военных расходов. Если верить существующим данным, то ведущие европейские страны направляли на военные нужды порядка 4% расходов бюджета (ФРГ, Франция, Нидерланды). В США же при меньшей роли бюджетных расходов в экономике в принципе на военные цели шло порядка 9% расходов. С учетом фактического удвоения обязательств для большинства европейских стран можно ждать увеличения бюджетного бремени их оборонных расходов в полтора-два раза.
В целом ситуация не выглядит критичной, если бы не некоторые обстоятельства. Во-первых, как уже упоминалось, роль государства в экономике европейских стран гораздо выше, чем в США (в ЕС в среднем отношение государственных расходов к ВВП приблизилось к 50%). При этом в последнее время такие траты становятся одним из основных факторов, поддерживающих и без того незначительный рост ВВП, а также значимым инструментом поддержки населения и бизнеса в условиях многоаспектного кризиса, охватившего ЕС. С учетом гигантского вмешательства государства увеличение расходов на оборону возможно преимущественно за счет перераспределения существующих ресурсов, а не путем изыскания новых. Точнее лучше сказать так: лишь немногие страны ЕС окажутся способны самостоятельно привлечь новые средства для повышения оборонных расходов. Остальное придется перераспределять за счет других типов расходов.
Существующие исследования, оценивающие стоимость флагманских инициатив ЕС (типа «зеленого курса»), для бюджета уже показывают, что расходы в стратегических рекламных целях часто производятся за счет классических социальных трат. Следовательно, рассказы российских экспертов о том, что за увеличение военных расходов придется платить расходами социальными, на самом деле не такие уж и сказки — доказано еэсовской гуманитарной наукой.
Во-вторых, не вполне понятно, в чью пользу сыграет это увеличение военных расходов. Штампом стало утверждение о том, что военно-промышленный комплекс ЕС на голову уступает американскому по степени консолидации, уровню конкурентоспособности, наукоемкости, самодостаточности и устойчивости производственных цепочек и так далее. Интеграция же в этой сфере практически не движется. Вероятно, как недвусмысленно отметил Дональд Трамп, рост военных расходов в европейских странах НАТО должен сопровождаться ростом закупок в самих США.
Любопытно, что на этом саммите очередное подтверждение получило предположение о том, что у американского президента в голове абсолютно своя, очень специфическая картина реальности. Чего стоят его угрозы в адрес Испании поднять пошлины в ответ на нежелание страны увеличивать военные расходы (как можно поднять пошлины для страны, которая является членом ЕС и не имеет своего собственного таможенного режима?). Но как лидер крупнейшей державы Трамп по большому счету смог продавить основные свои идеи в условиях очень вялого и нерешительного сопротивления со стороны европейских стран. Что же, угрожать союзникам, если есть сила, — ума не надо.
Если ставить вопрос таким образом, то картина получается весьма неутешительной для ЕС. Выходит, что весь напор американской администрации в отношении своих союзников, в частности, определялся желанием увеличить бюджетное бремя их военных расходов. Другой вопрос, насколько серьезно и неукоснительно европейские союзники собираются выполнять эти решения.
Но неутешительна картина и для нас, поскольку Россия всё еще трактуется (и будет трактоваться) в качестве основной угрозы для объединения. При этом с учетом не слишком большой вовлеченности в повестку дня мероприятий саммита украинский фактор, очевидно, отодвигается на второй план, хотя в декларации страны НАТО «вновь подтверждают свои неизменные суверенные обязательства о предоставлении поддержки Украине». И в этом вопросе НАТО, пожалуй, демонстрирует довольно серьезную преемственность. При всей громкости и одиозности достигнутых «эпохальных» решений о повышении военных расходов, при всей сложности ритуальных танцев для ублажения Трампа традиционный почерк НАТО в целом поменялся незначительно.
По сути, все те подходы, которые характеризовали объединение и до саммита, сохранились, просто немного поменяли форму. Нашлось место и для обвинений России, и для совместного заявления генерального секретаря и четырех (Австралия, Япония, Южная Корея и Новая Зеландия) партнеров в Индо-Тихоокеанском регионе (явный намек Китаю), и для встречи генерального секретаря, Украины и пяти европейских партнеров (Франция, Германия, Италия, Польша и Соединенное королевство). То есть с институциональной точки зрения изменений пока меньше, чем с точки зрения риторики президента США. И в этом основной вопрос, пока остающийся без ответа: так ли очевидны происходящие на наших глазах перемены?
Автор — кандидат экономических наук, доцент кафедры мировой экономики, старший научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
