«Я бы предпочел, чтобы мой сын воспитывался в духе российских ценностей»
Управлять эмоциями аудитории в течение целого вечера и заронить нечто в ее умы и сердца — это и есть цель хореографа, уверен британский танцовщик и постановщик Джона Кук. Две его композиции, созданные для Севастопольского театра оперы и балета, будут исполнены на Гала-концертах 26 и 27 июля, посвященных 240‑летию города‑героя. На сцене Музея-заповедника «Херсонес Таврический» выступят солисты Большого и Мариинского театров, МАМТ им. К.С Станиславского и Вл.И. Немировича‑Данченко, НОВАТа. «Известиям» хореограф рассказал о крымском сообществе, путешествии из тьмы к свету, танце Григоровича и своих родителях, которые учат русский, разговаривая с внуками.
«Мои кумиры — Бастер Китон и Юрий Никулин. За их клоунской маской скрывалась большая душа»
— Почему вы решили жить и танцевать в России в период, когда против нашей страны на Западе развернута мощная пропагандистская кампания?
— Я переехал в Россию, потому что моя жена русская (балерина Ксения Рыжкова, солистка МАМТа. — «Известия») и мои дети тоже. Нашему старшему сыну Матвею три года, он скоро пойдет в школу, и я бы предпочел, чтобы он воспитывался в духе российских ценностей.
— Для мировой премьеры в Севастополе вы подготовили одноактный балет «В память» на музыку Сергея Рахманинова. Что именно в ней прозвучит?
— Я знаком со многими сочинениями Рахманинова, очень люблю его Первый концерт, но только недавно услышал две его сюиты для двух фортепиано. Они показались мне очень сокровенными и личными, поэтому я решил использовать части из них для формирования основы балета.
Из первой взял третью часть — «Слезы», там нисходящее четырехзвучие ассоциируется с падающими и застывающими слезами. Из второй — финальную «Тарантеллу» с ее бодрым упругим ритмом. Структуру и тему целого обеспечила колокольность, которая пронизывает всю музыку Рахманинова.
Если говорить о музыкальной идее балета, это путешествие из тьмы к свету, которое заканчивается чистой музыкальной радостью тарантеллы.
— Вы с Ксенией будете в нем участвовать?
— Конечно. Рад, что с нами на сцену выйдет Сергей Полунин, а также прекрасные танцовщики МАМТа Валерия Муханова, Артур Мкртчян и учащиеся севастопольской Академии хореографии.
— Рахманинов не писал балетов. Ту же «Тарантеллу» трудно назвать танцем, настолько переосмыслен сам жанр. Почему вы решили, что его музыка дансантна?
— В ней столько эмоциональной экспрессии, что она сама по себе влечет к движению. Я не могу не танцевать, даже просто слушая ее. Эти две сюиты, наряду с сольными фортепианными композициями — то, что Рахманинов постоянно исполнял сам, и когда я слышу их — ощущаю его присутствие.
— Еще одна мировая премьера, подготовленная вами для Севастополя, называется «Нечего терять». О чем она?
— О клоунах. Среди них были великие артисты. Мои кумиры — Бастер Китон и Юрий Никулин. За их клоунской маской скрывалась большая душа. А оформилась идея благодаря «Романсу Коломбины» Иосифа Бродского. Я прочитал эти стихи, и композиция сложилась. Мы танцуем ее вдвоем — я и Ксения.
«Театр в Севастополе должен стать важной частью национального и международного культурного ландшафта»
— Что вам пишут и говорят о вашей работе в России танцовщики, с которыми вы работали в Баварском балете?
— Конечно, я столкнулся с негативной реакцией коллег в Мюнхене. Требуется сознательное усилие, чтобы сопротивляться пропаганде, которой постоянно их бомбардируют. Даже моим родителям понадобилось немало времени, чтобы понять мой выбор, но теперь они учат русский язык, разговаривая со своими внуками.
— Театр оперы и балета в Севастополе еще в стадии становления. Как получилось, что вы стали с ним сотрудничать и каким видите его будущее?
— Меня пригласил Андрей Уваров (народный артист России, замдиректора театра. — «Известия»). Мне очень интересно, как будет развиваться театр в Севастополе. Существует огромный потенциал для создания места, которым крымское сообщество будет гордиться и чувствовать свою сопричастность.
Мне представляется, что театр должен обеспечить работу и карьеру для местных жителей. Он также должен стать важной частью национального и международного культурного ландшафта. Это привилегия — иметь возможность создать художественную организацию с нуля. Ее цели могут быть грандиозными и почти утопическими, но надо стремиться их реализовывать.
— Севастопольский театр возник в рамках большой российской программы культурно-образовательных кластеров. Это только начало пути. На ваш взгляд, что может обеспечить ему успех?
— Хорошо, что Россия инвестирует в культурные кластеры за пределами Москвы и Санкт-Петербурга. Это залог дальнейшего роста и разнообразия культуры. Особенно в то время, когда многие иностранные правительства прекращают финансировать эту сферу. Также хорошо, что в центре внимания кластеров находится образование и просвещение — возводятся школы и музеи. Важным фактором становится и ориентация на классические формы искусства.
Я был на стройплощадке и академии хореографии в Севастополе, и театра оперы и балета. Думаю, что ключом к успеху станет их постоянное взаимодействие с местным сообществом. Эти институции можно и нужно использовать для проведения множества мероприятий по различным видам искусства и с участием людей всех возрастов и уровней подготовки. Надеюсь, таким и станет кластер в Севастополе.
— У вас за плечами карьера солиста в ведущих труппах Европы. В какой момент вы поняли, что хотите сочинять балеты?
— Не планировал этого делать, но по мере того, как развивалась моя карьера танцовщика, глубже становилось и мое понимание театра — тонкости режиссуры, жестов, того, как одни и те же несколько секунд простого эпизода могут быть воспроизведены сотнями разных способов с очень разными результатами для зрителей. Я хочу поделиться этим пониманием с другими артистами.
«Хореография Григоровича заставляла меня отдавать все силы до последней капли»
— Среди ваших балетных ролей — Красс в «Спартаке» Юрия Григоровича. Насколько близок оказался вам героический стиль советского балета?
— Конечно, каждому юноше нравится играть героические роли, однако я бы сказал, что Красс интереснее, чем положительный герой, потому что он по сути своей злодей, и погрузиться в его мир — поистине уникальное приобретение.
Что касается самого спектакля, то танец Григоровича разительно отличается от танца любого другого хореографа. Он заставлял меня выкладываться до такой степени, что, когда занавес опускался, я едва мог стоять, потому что отдавал все силы до последней капли. Могу сказать, что участие в спектаклях, где Спартаками были Владимир Шкляров и Иван Васильев — один из самых полезных опытов в моей карьере.
— Вы танцевали балеты разных по мировоззрению и стилю хореографов — Форсайта, МакГрегора, Килиана, Малифанта, Акрам Хана, других мастеров. Кто из них ваш единомышленник, то есть понимает балет так же, как и вы?
— Думаю, что Пина Бауш (в 1973–2009 годах — худрук Балета Вупперталя. — «Известия»). Я многому у нее научился. Ее труппа показала мне, что современный танец, если он хочет быть успешным, должен быть конкретным и подробным, как и балетная техника. «Меньше всего меня интересует, как люди двигаются. Меня интересует, что ими движет», — так она говорила.
— Русская балетная традиция — многоактный балет-история. Собираетесь ли вы работать в этом направлении?
— Меня больше всего интересует повествовательный театр, будь то одноактные балеты или полноценные вечерние постановки. Короткая абстрактная композиция тоже должна иметь четкую повествовательную структуру, пусть даже ее детали известны только хореографу и исполнителям.
И да — в будущем я надеюсь поработать над чем-то более продолжительным, чем одноактовка. Мне нравится глубоко погружаться в идею. Для создания успешного полнометражного балета требуется огромная работа и самоотверженность, но и отдача в случае успеха также будет огромна.
Вы сможете управлять эмоциями аудитории в течение целого вечера и заронить нечто в ее умы и сердца. По сути, это и есть цель хореографа.