Олег Каравайчук — петербургский призрак с гоголевским профилем

В Петербурге, прожив долгую, полную музыки жизнь, ушел Олег Каравайчук. Человек-миф, человек-затворник, городской сумасшедший, последний гений. Ему было 88 лет.

Каравайчук родился в 1927 году в Киеве, но большую часть жизни прожил в городе на Неве. Как сказал о нем поэт Александр Кабанов: 

...отчалил в Питер, где побыть решил
волшебницей, старушкою в берете?
Он снял берет, он наволочку сшил,
надел ее на голову планете.

Высокий, морщинистый, сухой, в берете, в свитере и калошах в любую погоду, он был воплощением музыки.

У Каравайчука был удивительный дар — всё, к чему он прикасался, превращалось в гармонию. 

Он разваливался за роялем, наугад, как попало, бил по клавишам своими худенькими ручонками, словно бы издеваясь над слушателем. Но удивительно — всякий раз его пальцы высекали из инструмента музыку. 

Он играл лежа, играл с наволочкой на голове, играл на расстроенном рояле Николая II в Эрмитаже (Каравайчук был единственным музыкантом, кому позволили сыграть на этом инструменте) — и всякий раз происходило чудо. 

Почему так получается, он и сам не мог объяснять. 

— Я заношу руку грубо, но йотой какой-то, электрической и непонятной, рука освобождается от грубости, и всё получается, — объяснял Каравайчук. 

Эта «нерукотворная рука» освобождала от грубости и слушателей, помогая, как сказал Кабанов, «узреть ненадобность вещей». 

Он не сидел в кабинетах, выписывая ноты. Его трудно было назвать композитором или исполнителем. Он не сочинял, а приходил и выкладывался в каждой новой акции. Его деятельность была не композиторством, не импровизацией, а музыкальным акционизмом и больше всего походила на то, чем занимается, например, художник перформанса Марина Абрамович. 

Впрочем, как отмечает поэт Марина Кудимова, его акционизм был явлением несопоставимым по масштабу с акционизмом современных российских художников. 

— Высокая клоунада Каравайчука — на грани юродства — не раздражала, потому что была органична. Он чудил так и тогда, когда за это не штрафовали деньгами, а сживали со свету. По сравнению с его бесчисленными выходками приколачивание тестикул, ничем более не обеспеченное, кроме мазохизма, жалкое зрелище, ей-богу, — рассуждает Кудимова.

Каравайчук был учеником Рихтера и Шостаковича. Его отец работал главным музыкальным редактором «Ленфильма». Он и привел Каравайчука в кино еще в пятидесятые. С тех пор Каравайчук написал музыку к более чем 150 фильмам.

«Разнузданные, страстные аккорды. Будто пьяный Шопен наяривает. То ли в пляс пуститься, то ли повеситься», — пишет в Facebook журналист Алексей Беляков.

Так случилось, что лучшие свои саундтреки он создал к не особенно удачным фильмам. Это знали и сами режиссеры. К Каравайчуку обращались специально, будучи уверены, что его сочинения спасут самую безнадежную ленту.

— Иной раз смотришь фильм и недоумеваешь: почему в таком дурацком кино такая роскошная музыка. Фильм досматриваешь до конца, хотя бы затем, чтобы увидеть титры и понять, кто написал это, — вспоминает композитор Владимир Мартынов. 

Каравайчука нельзя было назвать популярным. Однако на концерты его собирались толпы. Ему не нужна была слава. Всю жизнь он делал что хотел. Будучи студентом Ленинградской консерватории, мог отказаться выступать при комиссии, потому что она ему просто не понравилась. Мог не прийти на собственный концерт. Маленьким мальчиком мог написать сонату во славу Сталина. (По легенде, вождь народов даже погладил юного вундеркинда по голове и подарил белый рояль.) Впрочем, и это может быть неправдой.

Правда в том, что умер Каравайчук счастливым человеком.

Перед смертью мастер сказал, что хочет написать еще одно сочинение — реквием. Но не себе, а своему времени. По его мнению, наше, отличающееся примитивом время не заслуживает ничего, кроме двух вещей. Прощения от всех живущих и посмертной музыки — от Олега Каравайчука. 

Владимир Мартынов, композитор:

— Если есть музыкальная стихия — то это Каравайчук. Умер последний музыкальный гений. Еще ребенком он был вундеркиндом в коротких штанишках. Таким вундеркиндом он и остался. То, что вытворял на фортепиано, — потрясающе. Он сам был стихией музыки, музыкальным потоком. То, что он делал, может быть, сродни тому, как исполняли каденции композиторы прошлого. Но он всё-таки делал иное. Он учитывал огромное количество музыкальных практик. Он был музыкальным рокером. И самое главное — он не застревал в истории, а совершал ее. 

Михаил Пиотровской, директор Эрмитажа:

— Страна потеряла великого композитора, а Эрмитаж — великого друга. Каравайчук писал очень много музыки, посвященной Эрмитажу. Только что вышел фильм, который видел весь мир, где Каравайчук в эрмитажном зале играет на рояле. Он был единственным человеком, которому было разрешено играть на рояле Николая II. Он мог одухотворить даже такой инструмент: красивый, расписной, но практически не настроенный. Потому что Каравайчук был волшебник.