Я готов согласиться с мнением большого числа либеральных экспертов, которые называют всё происходящее в российской политике за последние 2–3 месяца «реакцией». И в самом деле, разбирательство Следственного комитета в отношении событий 6 мая, законы о митингах и НКО, давление на СМИ, теперь еще и черные списки интернет-сайтов, подготавливаемые в «Единой России», — всё это укладывается в логику «реакции», или, как часто говорят, наступления «жесткого курса». Прогнозы, насколько этот курс окажется «жестким», варьируются от «лукашенкизации» страны до наступления нового 1937 года. В общем, людям совсем не безосновательно кажется, что наступают и в самом деле тяжелые времена. Тем более что постепенно меняется интонация охранительного дискурса: пошли в ход какие-то истерические тексты о проплаченных антипутинских кампаниях. Можно подумать, что в наше время какие-либо иные кампании делаются задаром.
В общем, образованные горожане вновь стали ощущать себя той самой интеллигенцией, которую по старой традиции перестала любить власть. И, как мы уже писали, идеология защиты просвещенного меньшинства сменилась идеологией опоры на «моральное» и «молчаливое» народное большинство. Но давайте поднимемся над газетной риторикой и попытаемся понять, чем руководствуется сама власть, реализуя свой «реакционный» курс. Может быть, поняв логику власти, мы сможем хотя бы предугадать дальнейшее развитие событий, а может быть, и изменить его к лучшему для страны и для самих себя.
Мне кажется, главная проблема возникшего непонимания между «властью», лояльными ей силами и теми, кого можно назвать «новой интеллигенцией», заключается в разном восприятии разворачивающихся перед нашими глазами событий. Это разность восприятия на самом деле не является тайной, но каждая из сторон не верит в искренность своих противников. И зря.
Дело в том, что для власти всё происходящее в России с декабря прошлого года является исключительно продуктом внутриэлитных разборок. Вся эта меритократическая, популистская риторика, которая была в ходу у «болотных» демонстрантов, всё это «мы не лохи», «нам надоело чувствовать себя быдлом», все эти рассуждения власть совершенно искренне не принимает всерьез. Для нее «болотная» оппозиция — это ни что иное, как хорошо проплаченная клиентела соответствующих элитных группировок, которые посредством этой клиентелы заявляют о своих претензиях на власть.
Тут есть два момента. Тут есть реальность и есть идеологическая односторонность. Вначале о реальности. И в самом деле — не надо быть конспирологом и глубоким знатоком элитных раскладов, чтобы понять, кто есть кто. Чтобы понять, что возвращение Путина во власть было встречено без всякого одобрения частью старых ельцинских элит, что эти элиты имеют значительное влияние на средства массовой информации, и что, конечно, без подсветки со стороны этих СМИ городской протест не развернулся бы в такую внушительную силу. И надо сказать, вот с точки зрения такого сугубо «элитного» восприятия всего происходящего власть действует не только не жестко, а предельно мягко и тактично. Власть видит себя отнюдь не в революционной Франции, а скорее в раздираемой борьбой элитных кланов Венеции или Флоренции. Так вот с этой венецианско-флорентийской точки зрения то, что делает сегодня власть, — это такой Макиавелли-суперлайт. Враждебные элиты вообще никто не трогает, никто не посягает не то что на собственность аристократических домов, относящихся к стану неприятеля. Путин даже не пытается нанести удар по источнику их символической власти — культу первого президента России, еще недавно он написал предисловие к биографии Ельцина, созданной, что характерно, одним из участников недавних протестных писательских гуляний. Удары — совсем не макиавеллистского толка — наносятся исключительно по тем, кого наши элиты считают маргинальной клиентелой второго или третьего уровня значимости. Даже полуофициальные покровители «болотной» оппозиции, на которых открыто показывают пальцем «охранители», до сих пор спокойно работают в аппарате правительства.
Власть совершенно не принимает на веру рассуждения о новом среднем классе, о вдруг проснувшемся чувстве собственного достоинства. Она знает, что в 1990-е годы, прекрасной эпохе для прекрасных людей, разговор был только об элитах и по поводу элит. Да что там говорить, когда я работал в те годы в политологическом журнале, 70% поступающих нам текстов были посвящены теме элит, в тот момент еще преимущественно региональных или финансово-экономических. Так что у власти есть основание не верить тем, кто сегодня кричит о проснувшемся достоинстве среднего класса.
И власть, конечно же, ошибается. Дело не только в том, что в протестах участвует огромное число людей, которым, разумеется, никто ничего не платит. И не только в том, что те действия, которые кажутся ей сугубо позиционными тактическими ходами в великосветской аристократической игре, всё большим числом людей столь же искренне воспринимается как наступление нового 1937 года. Проблема в том, что в этих разборках власть наносит удар по политическим институтам собственного господства, которые она предпочитает использовать сугубо инструментально.
Я, наверное, извел кучу листов бумаги столь ценимой мной газеты, чтобы доказать простую мысль, что нельзя без риска для себя унижать собственную партию, из кого бы она ни состояла, выставляя ее на всеобщее обозрение в качестве отряда послушных законодательных дуболомов, готовых — под нажимом сверху — проголосовать за что угодно. Но власть не только не извлекла уроков из кризиса 2011 года, обусловленного в немалой степени ее пренебрежением собственной партией, она решила пойти еще дальше, лишив ЕР даже подобия какой-либо политической самостоятельности. Понятно, что любые следующие думские выборы — это отложенная катастрофа. И в этой катастрофе уже не обвинишь никакие злобные внешние и внутренние силы.
Консервативные историки Февральской революции 1917 года приложили много сил к тому, чтобы доказать, что те события также представляли собой заговор верхушки против монарха, пользовавшегося доверием большинства народа. Возможно, так оно и было на самом деле, но какие вредители и масоны могли помочь царю свести авторитет формируемого им правительства к полному нулю до такой степени, что даже наши образованные современники сегодня и не вспомнят фамилии двух, если не трех последних премьеров российской империи. Да в конце концов и революция 1789 года во Франции долгое время представлялась Людовику XVI ничем иным, как попыткой его брата Филиппа Орлеанского узурпировать власть с помощью «тайных обществ». Власть очень часто предпочитает видеть себя в уютной атмосфере Венеции XVI века, в то время когда она уже давно находится в революционном Париже.
Конечно, мы пока еще не в Париже, но уже и не в Венеции. Однако чтобы остановить роковое движение в сторону Бастилии и Тюильри, нужно отказаться от собственных идеологических посылок и попытаться понять логику оппонента и, встав временно на его точку зрения, понять, из каких иллюзий он исходит. Потому что вся история человечества есть история иллюзий и самое страшное случается в тот момент, когда эти иллюзии трагически не совпадают.
