Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Мир
Стрельба произошла у посольства Израиля в Иордании
Мир
Госдолг США превысил рекордную отметку в $36 трлн
Армия
Бойцы МТО рассказали о работе хлебопекарни в приграничье Курской области
Мир
Самолет Ил-76 МЧС России доставил более 33 т гумпомощи для жителей Мьянмы
Армия
Расчет БПЛА «Орлан-10» обнаружил пехоту ВСУ и скорректировал удар артиллерии
Мир
В МИД России предупредили о жесткой реакции на враждебные шаги Японии
Происшествия
В Приморье мужчина напал на полицейских с ножом
Армия
Группировка войск «Запад» взяла в плен одного украинского боевика
Мир
WP сообщила о ссорах и рукоприкладстве в команде Трампа
Мир
Bloomberg указало на желание Байдена укрепить Украину до президентства Трампа
Мир
Экс-главком ВСУ Залужный заявил о неготовности НАТО к конфликту с Россией
Мир
СМИ сообщили о переносе государственных визитов из Букингемского дворца
Мир
СМИ узнали о посещении саммита по зерну в Киеве лишь двумя зарубежными политиками
Мир
Меркель заявила о неизбежности диалога об урегулировании украинского конфликта
Общество
Путин упростил регистрацию прав на машино-места в паркингах
Мир
Договор о всеобъемлющем партнерстве России и Ирана охватит сферу обороны
Общество
Путин поздравил актера и режиссера Эмира Кустурицу с 70-летием
Армия
Минобороны РФ сообщило о подвигах российских военных в зоне спецоперации
Главный слайд
Начало статьи
Озвучить текст
Выделить главное
Вкл
Выкл

О том, какие цели преследуют люди, публично выражающие скорбь в социальных сетях, почему те, кто отказываются это делать, для них враги и что делает одни трагедии значимей других — «Известия» побеседовали с социальным психологом Алексеем Рощиным.

Публичное выражение скорби по поводу умерших — это древнейший ритуал, архетипическое поведение, которое есть практически во всех культурах. Это признание заслуг усопшего другими членами социума. Особенно если это человек, занимавший высокое положение, высказываться о нем могут и даже в какой-то степени должны люди, не являющиеся его прямыми родственниками. Это символ того, что люди испытывают по отношению к этому человеку чувства и после его смерти. В каком-то смысле это свидетельство преодоления смерти для всех окружающих. Сам социум таким образом показывает, что для него факт смерти человека не является поводом его забыть.

Факт смерти человека не является поводом его забыть

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе

Участвуя в таких ритуалах, мы заодно подтверждаем и значимость собственной жизни. Когда я говорю об умершем, я поддерживаю традицию и, значит, имею право считать, что, когда я умру, обо мне тоже будут говорить, я буду символически продолжать жить.

По поводу трагедий и катастроф люди высказываются потому, что, по Фрейду, в жизни есть только два значимых повода для интереса — это секс и смерть, либидо и мортидо. Эти события автоматически привлекают внимание, и чем больше смертей за раз, тем и внимания больше. Соответственно, говоря на эти темы, выступая публично, человек автоматически привлекает внимание и к себе тоже.

Если я где-то буду говорить об уравнениях Максвелла, меня выслушают несколько специалистов. Если буду говорить по поводу совокупления известной актрисы, ко мне будет больше внимания. А если скажу по поводу массовой гибели людей и умудрюсь сказать что-то не очень банальное, то ко мне будет приковано внимание. А внимание социума — это социальная валюта, которую можно конвертировать. Поэтому в желающих высказаться на тему массовых смертей никогда нет недостатка.

Одни трагедии значимей других

Критерий значимости трагедий в глазах общества очень простой. Наибольшие внимание и страх вызывают те события, которые обыватель может примерить на себя. Чем он считает опаснее произошедшее с точки зрения себя и своих близких, тем больше внимания, и тем больше он хочет, чтобы его успокоили, утешили, призвали, мобилизовали — в общем, как-то помогли с этим справиться. Соответственно, даже массовая гибель людей где-нибудь в Индонезии нашего обывателя занимает мало, потому что он считает, что это какая-то другая сторона земного шара.

Памятник жертвам крушения самолета А321 над Синайским полуостровом 31 октября 2015 года 

Фото: ТАСС/Петр Ковалев

Когда произошла авиакатастрофа над Синайским полуостровом, хайп был больше в России, поскольку это были наши люди и обыватели примеривали на себя эту ситуацию: «Если бы я полетел? Если бы моя дочка-внучка полетела?»

Автор цитаты

Катастрофа авиалайнера Airbus A321-231 российской авиакомпании «Когалымавиа» 31 октября 2015 года, в которой погибли 224 человека, была признана терактом. Ответственность за него взяли на себя террористы запрещенной в России группировки «Исламское государство» (ИГ).

А вскоре произошедшие теракты в Париже для россиян были более экзотичным переживанием. И больше всего по этому поводу волновалась московская либеральная интеллигенция. Именно потому, что они считали, что тоже могли оказаться в Париже в этот момент.

А во Франции и европейских странах, а также в Америке — поскольку границы размылись — они восприняли это как покушение на самих себя. Мусульманский террор в отношении европейцев так себя и позиционирует: это угроза каждому. Поэтому там произошли мобилизация и повышенный интерес к происходящему. Точно так же, когда у нас взрывы в метро происходили, это вызывало массовый резонанс, потому что люди считали, что это угроза в отношении каждого из них.

Автор цитаты

Террористы ИГ устроили стрельбу и взрывы почти одновременно в разных частях Парижа 13 ноября 2015 года. В результате погибли 130 человек.

Кроме того, здесь играет роль злонамеренность. Одно дело — реагировать на то, что упал Boeing из-за технических причин, другое — Boeing взорвали (в первые дни после катастрофы над Синаем теракт не рассматривался в качестве основной версии. — Ред.). Техническая неисправность или несчастный случай — это стечение обстоятельств, на это трудно реагировать мобилизацией. Тут как ты ни мобилизуйся, ничего ты не сделаешь. А если кто-то целенаправленно хотел убить этих людей, имеется враг, тут оживают самые древние инстинкты: надо принимать все меры для того, чтобы сплотиться и защититься.

То, что мы не в безопасности, — это очень значимый стимул для реагирования. Поэтому и феномен терроризма привлекает такое внимание во всем мире, хотя, если взять сухие цифры, с чем ни сравнивай, хоть с автоавариями, хоть с наводнениями, от терактов гибнет совсем небольшое количество людей.

Траур становится короче

Люди сплотились, готовы всем порвать пасть. Но, если чувство опасности не подпитывается новыми информационными поводами, то члены социума приходят к выводу, что угроза так или иначе миновала. Тем более что это подкрепляется успокаивающими заявлениями правительства, спецслужб, что ситуация под контролем. И люди дают себе команду расслабиться. Они не могут постоянно находиться в состоянии мобилизации.

Стихийный мемориал погибшим при теракте в керченском колледже

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Николай Сиденков

И в принципе по нынешним временам с очень плотным ритмом жизни срок этого расслабления проходит всё быстрее. Потому что людям банально некогда оставаться в этом состоянии, им надо заниматься повседневными делами, которые требуют достаточно много внимания и времени. Плюс их внимание занимают новые, более безобидные поводы, появляющиеся в инфополе.

Еще необходимо упомянуть, что любое громкое массовое убийство вызывает на поверхность существующий у каждого страх смерти. А в принципе человек об этом постоянно помнить не хочет. Знаменитое выражение древних латинян Memento mori — это призыв для человека просветленного, философа. В принципе людям свойственно жить так, как будто они бессмертны. И они стараются это состояние поддерживать.

Полиция скорби

У людей есть потребность в сопричастности, потребность входить в какую-то группу. И принадлежность свою к той или иной группе люди манифестируют в том числе тем, по кому скорбят и за кого страдают. Получается, эти катастрофы выступают маркерами, к какой группе ты относишься. Соответственно, в социуме некоторые люди это воспринимают так, что, если погибли наши, ты должен по ним скорбеть, потому что ты тем самым показываешь, что ты наш. Скорбь — она же не только знак эмпатии, сопереживания погибшим, но и знак, что ты готов мобилизоваться и сплотиться против врага. 

2 января 2019 года объявлено днем траура в Челябинской области по погибшим при обрушении подъезда многоквартирного жилого дома в Магнитогорске

Фото: РИА Новости/Александр Кондратюк

Появление врага всегда вызывает поляризацию, разделение общества на «мы» и «они». И в этой ситуации враждебно воспринимаются не только те, кто выступают на стороне врага, но и те, кто не желают мобилизоваться, хотят жить прежней жизнью и не готовы бороться. Это тоже вызывает враждебность, потому что они ослабляют наши общие силы и не вступают в нашу общую битву.

Этим характерен террор. Он вызывает этот образ врага, против которого всем надо бороться. А раз так, любое проявление нелояльности группе, которая борется с врагом, воспринимается враждебно.

Внутренние враги

Те, кто издеваются над трагедиями в соцсетях, делают то же, что редакция Charlie Hebdo. Чем более сильной была эмоция, тем больше шансов, что всё, что с ней связано, запомнится. Поэтому многие совершенно сознательно — отчаянные люди — вызывают по отношению к себе негативные эмоции, ярость. С одной стороны, дразнить людей, которые испытывают скорбь, — это чревато. Но, с другой стороны, это верный способ запомниться этим людям. Чем больше людей тебя помнят, тем выше твой социальный капитал, и ты так или иначе можешь его конвертировать.

Автор цитаты

7 января 2015 года боевики ИГ напали на редакцию сатирического журнала Charlie Hebdo в Париже. Убили 12 человек, ранили 11. Предполагается, что основным мотивом нападения послужили опубликованные в журнале карикатуры на пророка Мухаммеда. 28 декабря 2016 года в журнале появилась карикатура, посвященная катастрофе самолета Ту-154 Минобороны России под Сочи, в которой погибло 92 человека.

Еще публичное пренебрежение трагедией — это манифест индивидуализма, который в принципе свойственен западному обществу. Для многих сама идея объединяться с кем-то интеллектуально не близка. Поэтому они стараются заявить, что не входят в толпу, даже если толпа собирается, чтобы их же спасти. И это проистекает из чувства защищенности этих людей.

Демонстрация в Париже в поддержку жертв нападения на редакцию журнала Charlie Hebdo

Фото: Global Look Press/ZUMA/Panoramic

Для человека скрыться в толпе — способ почувствовать себя в безопасности. Почему при объявлениях войны или очень сильных терактах люди просто массово выходят на улицы? И потом мы читаем в мемуарах: «Я просто не мог оставаться дома». Это на самом деле очень древний механизм приматов. В ситуации опасности надо собраться в толпу, потому что так мы сможем отбиваться от ягуара или медведя, который пришел на нашу стоянку.

А если человек считает, что его всё это не касается, у него такой потребности нет. «Я не летаю на самолетах, и мои близкие не летают», или «мы не летаем на курорты за границу». Человек отделяет себя от общности, которая подвергается опасности. Соответственно, он никакой скорби не испытывает и не выражает. А может даже выразить злорадство по этому поводу.

Однако индифферентность к трагедии может быть и формой защиты. Если человек на самом деле сильно напуган, то мозг может решить, что участие в скорбных мероприятиях для него губительно. Если ты ходишь в толпе и читаешь мобилизующие надписи, это напоминает о том, что произошло.

А есть достаточно большое количество людей, для которых тема смерти вообще невротизирующая. Внутренний страх смерти настолько силен, что они стараются об этом не думать, потому что боятся дезадаптироваться — это беспричинные смех, слезы, потеря контакта с окружающими.

И эти реакции трудно отделить. Может быть, человек искренне считает, что это всё его не касается, поэтому ему всё равно. А может быть, этот человек на самом деле слишком повернут на теме смерти и настолько сильно боится, что его сознание отключило эту часть восприятия.

 

Читайте также
Прямой эфир