Возведение в квадрат
В пятницу, 23 февраля, исполняется 140 лет со дня рождения Казимира Малевича. Его знаменитый «Черный квадрат» — вероятно, первое, что приходит в голову обычному человеку при упоминании «современного искусства». Ирония в том, что этой работе уже перевалило за сто лет. Да и сам ее автор все еще продолжает оставаться загадкой. Подробности — в материале портала iz.ru.
Удивительно, но даже год рождения Малевича известен неточно: Британская энциклопедия дает 1878, ряд отечественных источников склоняются к 1879-му. Своим его считают сразу три страны: Польша предъявила свои права еще при жизни родившегося в небогатой шляхетской семье супрематиста, Украина вспомнила про киевлянина, писавшего статьи об искусстве на украинском, вскоре после обретения независимости. Для всего мира, впрочем, Малевич был и остается художником русским — как и для самой России (даже во времена, когда его картины пылились в запасниках, а имя было под неофициальным запретом).
Темная материя
Среди 300 с лишним полотен Малевича значительное число — фигуративная живопись. Почему же главным, знаковым и до сих пор поражающим видевшую уже, кажется, всё публику остаются его супрематические работы — и в первую очередь, конечно, тот самый квадрат? Причин тому несколько. Есть и объективные, поддающиеся рациональному осмыслению, но есть и метафизическая сторона, понимаемая не умом, а, как сказали бы еще не так давно, сердцем.
Собственно, супрематизм начался для Малевича лишь в 1913 году, когда 35-летний живописец уже был достаточно известен в художественных кругах. Что привело его к откровению, вылившемуся вскоре в «Черный квадрат на белом фоне», остается загадкой — загадкой это было и для самого автора. «Я ничего не изобрел, а только ощутил в себе ночь и в ней увидел новое, и это новое назвал Супрематизмом, и выразилось оно во мне черной плоскостью, образовавшей квадрат, потом круг. В них увидел новый цветовой мир, но это было давно, а сейчас он живой перед нами. В мире это эмблема и знамя — это ночь, в которой зарождается утро новых зорь», — писал Малевич уже после Октябрьской революции.
Картина «Черный квадрат» художника Казимира Малевича в Государственной Третьяковской галерее на Крымском Валу
«Я ничего не изобрел» — в этих словах была правда, известная многим современникам. Еще в 1882 году черный прямоугольник под названием «Битва негров в подземелье» (Combat de nègres dans un tunnel) выставлял в Париже юморист Поль Бийо. Но то, что казалось XIX столетию, полному оптимизма «веку пара и электричества», поводом для шутки, для благодушной издевки над публикой, в руках Малевича превратилось в грозное предзнаменование.
Сам художник, впрочем, надеялся на мистическое перерождение, выход из тьмы в «белый квадрат», созданный им в 1918-м. История ХХ века повернулась иначе. Возможно, это предчувствие грядущей тьмы передалось и публике. «Всё, что мы любили, — говорилось про меня, — всё это потеряно. Мы находимся в пустыне, и перед нами — только черный квадрат на белом фоне. Совершенный квадрат казался критике и публике непонятным и опасным», — писал сам Малевич в 1915 году.
Квадрат, кстати, не совсем совершенный — стороны его не равны между собой, что придает динамику композиции, — и даже не совсем черный. Уже после смерти Малевича выяснилось, что под чернотой верхнего слоя таится красная подложка, придающая картине особенную колеровку. Отпечатки пальцев и появившиеся со временем трещины-кракелюры сделали главный, самый первый «Квадрат» не просто художественным артефактом, но полноправным свидетелем истории ХХ века.
«Квадрат» действительно не один — и речь идет не только о «Белом» и «Красном». Малевич как минимум трижды повторял свою главную работу — в 1923, 1929 и 1932 годах. Все они различаются размером, фактурой и оттенком от «Квадрата» 1915 года (холст, масло 79,5х79,5 см), хранящегося в Третьяковке и традиционно считающегося «тем самым», выставлявшимся на знаменитой выставке футуристов «0,10».
Конец иллюзии
Находились, правда, и те, кто сумел разглядеть в «Квадрате» ту же надежду на начало нового искусства, открывающего радикально иные способы восприятия реальности и ее передачи художественными методами. И вновь парадокс: слова «История живописи и все эти Врубели перед такими квадратами — нуль!» были произнесены отнюдь не авангардным критиком, а составителем «реакционного» сборника «Вехи», «либеральным ренегатом» (по определению Ленина, кстати, абсолютно не воспринимавшего современное ему антибуржуазное искусство) Михаилом Гершензоном.
Впрочем, сам Малевич, хотя и приветствовал революцию, видел свое искусство вне политического контекста — для него супрематизм был мистическим, а не социальным опытом. Как отмечал в предисловии к главной книге художника «Беспредметное искусство» немецкий архитектор Людвиг Гильберзаймер (участник движения Bauhaus, которое едва ли вообще бы состоялось без влияния Малевича), «своим супрематизмом Малевич, во многом подобно Платону, прорвался сквозь барьер чувственного восприятия реальности. Оба они придерживались мнения, что мир, каким его принимают наши чувства, есть лишь иллюзия».
Этот иллюзорный мир, открывшийся в «Квадрате» через портал абсолютной тьмы, увы, оказался не полным света, а страшным и кровавым — достаточно открыть любой учебник истории ХХ века, чтобы убедиться в этом наглядно. Да и сам Малевич, умерший от рака в 57 лет, отторгнутый новым режимом и практически забытый на родине на несколько десятилетий, стал в каком-то смысле жертвой и своего творения. Некоторые из поклонников Малевича-мистика всерьез полагают, что «энергетика» его картин может повлиять и на здоровье (физическое и психическое) зрителя — так же, как сгубила автора.
Казимира Малевич, за работой
Это, конечно, досужие басни экзальтированных адептов «нью-эйдж», всегда готовых уцепиться за любую соломинку, хоть немного поддерживающую хлипкое здание их сомнительных теорий. Не меньшая дичь — и недавние поиски корней супрематизма в «исконной витальности» украинской народной культуры. Художник Малевич принадлежит России, но супрематизм теперь уже невозможно отнести к какой-то национальной культуре.
Как великая русская литература XIX столетия, по словам Эжена де Вогюэ, «вышла из гоголевской «Шинели», так и практически все искусство века ХХ появилось на свет из тьмы квадрата Малевича. Абстрактный экспрессионизм Ротко и Поллока, минимализм Филипа Гласса и Стива Райха в музыке, поп-арт Уорхола и Лихтенштейна вряд ли состоялись бы без влияния супрематизма. Конечно, говоря лишь о «Черном квадрате», мы сознательно упрощаем историю — супрематизм всё же шире (и красочней, в конечном счете), нежели самая известная работа его основателя. И отголоски (или, скорее, тени и отсветы) творений Малевича находятся в самых неожиданных областях культуры — в том числе и материальной.
«Маленькое черное платье» Шанель, так же как и «Черный квадрат», ретранслирует исходные, базовые культурные коды. Функциональный дизайн Ульмской школы и Дитера Рамса в 1960-е также был в явном долгу перед простыми и лаконичными формами картин Малевича. Можно припомнить и одежду французского дома Maison Margiela, сразу в нескольких коллекциях использовавшего эскизы Малевича к опере Матюшина и Крученых «Победа над Солнцем» (1913), в декорациях которой впервые появился и черный квадрат — как замена солнечного круга.
По замыслу футуристов, это символизировало победу человеческого активного начала над пассивной природой: затмение Солнца как знак триумфа и начала нового мира. Новый мир дал о себе знать уже на следующий год, когда Первая мировая возвестила начало «настоящего, а не календарного» ХХ века. Спустя сто с лишним лет пророчество Малевича так и не сбылось: тьма не открыла путь свету, «победа над Солнцем» не привела к освобождению человечества, а «дивные новые миры» остались в истории как жуткие воспоминания. Но и в XXI столетии «Черный квадрат» продолжает волновать зрителя — и обещать грядущие метаморфозы к лучшему.
