«В космос я даже в одну сторону готов»
Известный художник Александр Пономарев с удовольствием готов поработать в космосе, планирует привезти архитекторов на территорию вечной мерзлоты и обдумывает концепцию Центра искусства свободных стихий. Об этом он рассказал «Известиям» в преддверии биеннале современного искусства Forever is Now 2021 — первой выставки, которая пройдет на плато Гиза в Египте. Нашу страну на ней представит работа Александра Пономарева «Уроборос».
«У пирамид надо не потеряться, но и наглеть нельзя»
— С чего начался ваш проект в Египте?
— Меня спросили: «А интересно ли тебе сделать инсталляцию на плато великих пирамид?» Вряд ли вы найдете художника, который ответил бы на этот вопрос отрицательно. Когда я организовывал Антарктическую биеннале и звал разных художников и архитекторов плыть в Антарктиду, не было вообще ни одного случая, чтобы кто-то отказался! То же самое и здесь.
Но, получив такое предложение — поработать рядом с пирамидами, ты сразу задаешь себе вопрос: а сможешь ли ты это сделать вообще? А достоин ли ты? И дальше начинаешь жить с этой идеей, сочинять стихи, рисовать, придумывать образы. Конечно, когда ты попадаешь в такое особое пространство, где существуют свои «ритмы», «пластика», «музыка», надо там не потеряться. Но и наглеть нельзя, потому что это и музей, и захоронение.
И вот у меня родилась мысль взять за основу концепции Солнечную лодку — ту, в которой путешествовал и бог Ра, и фараоны. Кстати, именно в Египте находится самый старый корабль в мире. В середине прошлого века его раскопали, а теперь перевезли вместе с двумя десятками мумий в новый музей. И сейчас идут разговоры, что моя инсталляция тоже может после биеннале войти в экспозицию этого музея.
— Насколько вообще для вас важно место создания работы? Сейчас в ходу термин site-specific project.
— Да, я только недавно о нем узнал, хотя, по сути, придумал это гораздо раньше, чем появился сам термин. Мои подводные лодки, плавающие в Гранд-канале Венеции, объекты, которые тонут в центре океана, — это ведь оно и есть.
Место очень важно. Как человек, служивший на флоте, я определяю место с точностью до секунд широты. Смотрю на это пространство, думаю, как инсталляция ритмически будет сочетаться с фоном, с каких точек какой вид будет открываться... А затем уже ищу технические возможности воплощения идеи. Конечно, нужно хорошо рассчитать инженерную конструкцию, найти партнеров, которые помогут с материалами, ведь иногда бывают очень сложные инженерные задачи.
Например, в данном случае нам нужны были особые панели из керамики. Их помогла сделать галерея Surface Lab Art, у которой есть большой опыт в подобных вещах. Еще появилась удивительная возможность в композиции панно основания инсталляции использовать настоящие древнеегипетские тексты. И Максим Лебедев из Института востоковедения РАН предоставил нам научные материалы своих раскопок в Гизе. В общем, это все вылилось в страшно интересный комплексный проект, аккумулирующий достижения художников, ученых и технических специалистов.
Уроборос
— Почему инсталляция называется «Уроборос»?
— Уроборос — змей, который заглатывает свой хвост. Древнейший символ бесконечности. Мы как бы создаем петлю времени, соединяя две лодки в замкнутую динамическую конструкцию, и символически включаем в нее судьбы людей, живших много тысяч лет назад. Для чего египтяне писали эти тексты на плитах? Для того, чтобы живые люди приходили и обязательно вслух произносили их: считалось, что тогда ты возвращаешься с того берега Нила на этот.
«Передать ужас человеческого одиночества перед вечностью»
— Какой из ваших проектов был для вас самым сложным в реализации?
— Пожалуй, Антарктическая биеннале. Я мечтал об этом 15 лет! Мне говорили: «Художник ты хороший, но вот эта идея твоя...» Ну дурачок же — в Антарктиду хочет повезти художников строить что-то. Никто не верил, что это получится.
— У Пьера Юига был проект A Journey That Wasn't, тоже созданный по мотивам антарктических впечатлений. Несколько лет назад он демонстрировался в Пушкинском музее на выставке фонда Louis Vuitton. Вы видели эту работу?
— Конечно. Но это совсем другая ситуация. Юиг просто прибыл в Антарктиду с экспедицией один-единственный раз и сделал съемку. Я же возил туда междисциплинарную команду. Мы высаживались в разных местах, строили инсталляции, потом убирали, чтобы там ничего после нас не оставалось... Такого никто никогда не делал.
Вообще, наша Антарктическая биеннале — это, как и «Уроборос», тоже размышление о времени. В Антарктиде нет времени в обычном понимании, все меридианы там сходятся, как и в Арктике. Любой моряк знает: когда попадаешь на полюсы, нормальная навигация не работает. И вот вокруг этого я построил концепцию проекта.
Проблема времени, на мой взгляд, вообще одна из ключевых в искусстве. Мы создаем образы, в которых время свернуто в некие знаки, иероглифы. В сознании зрителя они разворачиваются и выстраивают параллельную эмоциональную, художественную линию.
А по большому счету единственная достойная тема для художника — это передать средствами искусства, средствами красоты и выразительности ужас человеческого одиночества перед вечностью и бесконечностью. Ужас, который ты чувствуешь в океане, Антарктиде или Арктике. Да и среди пирамид!
— Многие современные художники, создавая проект, не ограничиваются, допустим, инсталляцией как таковой, но в качестве отдельных произведений выставляют видеоарт, фотографии, полученные в процессе этой работы. Вспомним Мэтью Барни.
— Да, это нормальная ситуация. У меня такое тоже бывает. А бывает и наоборот. Моя подводная лодка, которая в 1998 году плавала по Северному Ледовитому океану, давно стоит в Гамбурге как инсталляция. Слава Богу, сейчас такое время, когда произведения продолжают свою жизнь в фотографиях, рисунках, каких-то артефактах.
На днях я бродил по потрясающему пространству — гаражу Константина Мельникова (памятник советского конструктивизма на Новорязанской улице. — «Известия») и обдумывал концепцию Центра искусства свободных стихий, которая давно будоражит мое сознание. Хочу создать институцию, где в одном месте можно будет конструировать и выставлять инсталляции, а также готовить экспедиции.
— Создавать ваши собственные инсталляции?
— Не только мои — я буду приглашать художников. Получится своего рода экспедиционный центр, где мы будем готовить реализацию разных проектов. Например, надо сделать инсталляцию в Египте — мы можем здесь ее спроектировать и придумать мобильный способ, с помощью которого она будет воплощена!
— Когда вы создаете ваши проекты, для вас важнее процесс или результат?
— Процесс, конечно! Больше всего меня интересует возможность каким-то образом уцепить эти процессуальные начала жизни. Из мысли о дальнем путешествии рождается курс, из рисунков — некая конструкция... Процесс — то, что стоит во главе этой пирамидальной цели.
— Вы наверняка слышали, что наши кинематографисты побывали в космосе с целью съемки фильма. Представьте, вам звонят и говорят: Александр, сделаете инсталляцию на МКС? Четыре месяца подготовки — и вперед.
— Я бы с удовольствием, вообще даже не сомневался бы.
— Не страшно?
— Даже в одну сторону готов. (Смеется.)
«Надо смотреть за Полярный круг»
— Вернемся к земным делам. Какие экзотические места вы планируете посетить в обозримом будущем?
— Через год собираюсь плыть на Землю Франца-Иосифа. Сейчас я как раз только вернулся оттуда. Это маленькая русская Антарктида. Фантастическое место — и исторически, и в плане природы. Мечтаю организовать туда экспедицию. Возьму в команду художников и архитекторов.
— Зачем?
— Нам надо как-то пересмотреть свой взгляд на строительство станций и вообще каких-либо комплексов за Полярным кругом. В эту сторону должны смотреть не только военные и исследователи, но и художники, архитекторы — те, кто организует пространство человеческой жизни.
— Что должны сделать архитекторы?
— Архитекторы должны придумать, каким образом строить на вечной мерзлоте — на земле, которая постоянно меняется, — красивые, надежные, модные дома. России принадлежит 70% вечной мерзлоты. И если мы осваиваем наши территории, движемся по Северному морскому пути, то надо заботиться и о культурной составляющей. Именно художники ставят эти вопросы — формируют подход, идеологию работы с пространством.
Земля Франца-Иосифа
— Сейчас стала очень модной экологическая повестка. Насколько вам это близко?
— Я постоянно говорю об этом в своем творчестве, но не люблю банальностей. Художник должен глубже цеплять мир. А говорить «у меня философские работы» или «у меня экологическая тематика» — это смешно. Художник всегда размышляет о взаимодействии человека с бесконечностью и природой.
— На днях была новость, что рынок современного искусства побил очередной рекорд, показав самые большие суммарные продажи за год в мире. Вы чувствуете подъем этого рынка?
— Я за свою 40-летнюю деятельность в сфере изобразительного искусства был свидетелем рождения рынка, некоторого расцвета, умирания, потом опять рождения, потом опять расцвета, опять умирания... У нас, на мой взгляд, нет рынка изобразительного искусства в том виде, в каком он существует в мире — в западных странах и в Китае. Он так и не сложился, но постепенно все же складывается благодаря усилиям конкретных людей. Я говорю даже не про художников, а про галеристов, организаторов аукционов, директоров музеев. Их человек 50, ну, может быть, 100.
— А коллекционеры?
— Некоторое количество коллекционеров есть. Мне не приходится жаловаться хотя бы потому, что я всю жизнь свободный художник и живу только за счет продажи своих произведений искусства.
— А гонорары за инсталляции и проекты?
— На Западе или в Японии — конечно. А у нас обычно такого не бывает. Скорее скажут: «Мы же тебе даем возможность осуществить проект» — мол, и будь этим доволен. Но молодежь уже не такая, как мы, — они действуют более современно, освоились в этих условиях, уже научились зарабатывать. А мы всегда такие лопушки были. Но вообще-то мне скучно вести финансовые переговоры. Это не моя история. Главное — реализовать нетривиальную идею.
— Что вы думаете по поводу NFT?
— Что это?
— Новая технология, позволяющая продавать уникальные цифровые копии работ за криптовалюту. В основном NFT используют в сфере digital-арта.
— Мне это пока не очень ясно, но наверняка придется и в эту сторону двигаться. Хотя у нас до сих пор даже видеоарт не стал сколько-нибудь заметным явлением рынка. Те немногие коллекционеры видеоарта, которые появились, в основном его не покупали, а получали в подарок.
«Даже в разгар пандемии мы путешествовали — внутрь себя»
— Какие ваши крупные работы можно сегодня увидеть в России?
— Только если Ледяную пещеру в парке «Зарядье». Я реализовывал это произведение как сложную инсталляцию, климатрон, хотя ее пытаются все время превратить в какой-то аттракцион. Вообще такого рода объекты у нас почему-то отчуждаются от автора, хотя формально у меня сохраняются авторские права.
В процессе работы в «Зарядье» я вспоминал миф о пещере Платона и не имитировал природный объект, а создавал изоморфную художественную конструкцию. Людям, которые имеют визуальное мышление, это страшно нравится. Остальные хотят видеть подражание реальности. Им надо, чтобы было на что-то похоже. И туда постоянно пытаются что-то постороннее всунуть, подставить. Меня это удивляет и портит настроение.
Посетительница в павильоне «Ледяная пещера» в природно-ландшафтном парке «Зарядье» в Москве
— Вы уже везде были: и в Арктике, и в Антарктике. Где бы еще вы хотели поработать?
— Вы же сами сказали: в космосе хорошо было бы.
— А на Земле?
— Да много где еще. На Земле миллион мест, куда можно путешествовать. Да и в Арктику, и в Антарктику хочется возвращаться: эти пространства как наркотик. Если ты однажды туда попадаешь, происходит изменение состояния сознания, чердак слегка едет.
Неведомые земли и тяга к путешествию есть всегда. И даже в разгар пандемии мы все равно путешествовали — внутрь себя. У меня есть друзья-художники, которые никуда не ездят, а сидят в мастерских и пишут, условно говоря, бутылки и баночки, как Джорджо Моранди. От этого их искусство не становится хуже. Я сам просто устроен как полярная птица — мне надо пересекать магнитные линии Земли. Я таким образом заряжаюсь некой энергией. Это, наверное, связано с моей юностью, когда я был моряком. Тело все помнит. Океан я очень люблю, это для меня не просто вода. Но если не удается в реальности куда-то поплыть, полететь или поехать, можно нарисовать это всё. Придумать.
Александр Пономарев родился в 1957 году в Днепропетровске. В 1973-м окончил школу изобразительных искусств в Орле, а в 1979-м — Высшее инженерно-морское училище в Одессе. Служил на флоте, затем сосредоточился на работе художника. Сотрудничал с Третьяковской галереей, Русским музеем, Лувром и другими ведущими арт-институциями. Кавалер французского ордена Искусств и литературы. Представлял Россию на 52-й Венецианской биеннале.
