Битва между «физиками» и «лириками»
Финалисты конкурса Чайковского во всех специальностях, кроме вокала, сегодня вступают в решающую схватку. Жюри уже выбрало по шесть пианистов, скрипачей и виолончелистов, ни один из которых не останется без премии. Но пропасть между наградами VI и I степени всё же достаточно велика, чтобы музыканты воспринимали последний тур как «трудный самый».
Букмекеры не принимают ставок на победу в конкурсе Чайковского — и правильно делают. В отличие от какого-нибудь «Оскара» голосуют здесь не 6 тыс., а 10–11 человек, так что статистику не вывести, всё будет решать дьявол, который в деталях. Слишком многое зависит и от игры на третьем туре: столько раз публика горевала, когда фаворит терял первое место из-за недоученных сольных концертов, потому что не смел и мечтать о выходе в финал.
Так что прогноз — дело примерно такое же трудное, как и работа жюри в этом году: конкурс сильный, уровень высокий, и — самое страшное — ровный. Отчасти виной тому система двойного отсева, введенная впервые: после отбора по видеозаписям эксперты отслушивали участников вживую (вместе с водой на этом этапе выплеснули нескольких ярких ребят). Но и там, на предварительном туре, качественный ценз, по словам члена фортепианного жюри Питера Донохоу, уже был выше, чем где-либо на его совсем не короткой памяти.
Самое интересное, что обеспечен этот уровень целой армией россиян и небольшой подборкой представителей основных музыкальных держав — без преобладания Азии, как бывает обычно. У виолончелистов и скрипачей каждый третий в финале — русский, у пианистов — как минимум каждый второй. На предыдущем конкурсе наших соотечественников в финале было в разы меньше. «Национальный подъем» легко было бы объяснить санкциями (просто мало приехало народу с Запада), но чем тогда объяснить возросший уровень конкурса в целом?
У виолончелистов основная борьба пока идет между двумя Александрами — Раммом и Бузловым. Кто возьмет золото, предугадать сложно, но за державу не будет обидно в любом случае: оба представляют московскую школу в лице двух ведущих профессоров, двух Наталий — Шаховской и Гутман.
У скрипачей всё драматичнее. Есть крепкий и уверенно идущий к победе Павел Милюков, есть дышащий ему в спину Гайк Казазян. И есть безусловная фаворитка публики, немецкая кореянка Кан Клара-Джуми, которая во втором туре играла со слезами на глазах, но не от чувств, а от резкой боли в руке — следствие детской травмы, периодически напоминающей о себе и весьма опасной для будущей карьеры. Так что премиальный расклад — каким бы он ни был — уже неизбежно будет тянуть за собой тяжелый шлейф внемузыкальных факторов.
Как всегда, самые громкие баталии разыгрываются вокруг фортепианных наград. Публика уже пережила несколько разочарований, расставшись с целым рядом любимцев после отборочного и первого туров. Единственным утешением для многих стал Люка Дебарг — 24-летний француз, умеющий примагничивать внимание двухтысячного зала к своей игре, способный выстраивать крупную форму, а прежде всего — интересный человек с объемным мышлением, со своей тайной.
Казалось бы, вот вам и первое место, в чем беда? Беда в том, что — как в очередной раз показал нынешний конкурс — жюри не равно публике и не столь падко на прекрасное. Проще говоря, у мэтров тоже есть самолюбие, и иногда оно тоже болит. Существует тонкая грань между тем, что они могут позволить конкурсанту и чего не могут. На XV конкурсе Чайковского грань эта прошла между Люкой Дебаргом и Андреем Коробейниковым.
Коробейников, полуфиналист 2007 года и выкинутый на этапе отбора участник 2011 года, пришел на конкурс в третий раз — и в последний (к 2019 году он будет уже слишком стар, или, как говорится, супер стар). Андрей играл великолепно и всерьез — но с вызовом, который жюри прочитывает моментально и принимает за красную тряпку. Вызывающе медленный темп в ариетте из 32-й сонаты Бетховена, вызывающе пышный декор в прелюдии Баха, вызывающее исполнение attacca остальной части программы. Эти «тряпки» были так заботливо развешаны Коробейниковым на видных местах, что его выступление стало уже не прослушиванием, а перформансом на тему «Рефлексы конкурсного жюри». Это могло бы быть обычной провокацией, выходкой enfant terrible — и тогда было бы неинтересно. Но Андрей играл вдохновенно, властно, с верой в свою музыку, с безоговорочным успехом у публики. А потому и эксперимент над жюри, при всей очевидности результата, получился незабываемым.
В Дебарге тоже есть неформатность, есть и техническое несовершенство (именно им жюри формально объяснило свое решение по Коробейникову) — но пока нет никакого вызова. Может, потому что нет за ним и шлейфа поражений и вообще каких-либо «отягчающих обстоятельств». Дебарг впервые сел за рояль в 11 лет, когда его российские сверстники уже гастролировали с концертами; принял решение стать пианистом в 20, когда у нас многие уже сходят с дистанции.
Эта свежесть, которую он с собой несет, эта удаленность от фортепианной тусовки и вообще от стереотипов профессии и позволили Дебаргу оказаться в финале. Но там помимо выступления с большим оркестром его ждет еще одно препятствие.
Дело в том, что с недавних пор конкурс Чайковского стал — в самом лучшем смысле — «фабрикой звезд», ну, или хотя бы одной звезды. Победителю вручается огромный Гран-при в $130 тыс. — и взамен у него забирают свободу. Отцу конкурса Валерию Гергиеву нужен стойкий, выносливый, почти как он сам, лауреат, чтобы возить по миру во славу музыки и — как минимум иногда — во славу русской школы. Нужен такой, как Денис Мацуев (победил в 1998 году) или Даниил Трифонов (в 2011-м) — последний, еще совсем молодой пианист, в каждом интервью говорит, что дает минимум 100 концертов в год, и трудно понять, гордится он или жалуется.
Конкурсу не нужны такие, как Аяко Уехара (победила в 2002-м), которая уехала к себе в Японию и вышла замуж, после чего супруг, как говорят, запретил ей играть на рояле. Не нужны и такие, как порывистый и нестабильный Александр Лубянцев (его на нынешний конкурс не пустили — не жена, а жюри отборочного тура). И, увы, не нужны такие, как трубадур Дебарг, который проводит свободные вечера не в переговорах с концертными агентами, а на джем-сейшнах в парижских барах.
Если учитывать эту «спортивную» составляющую требований к победителю, наибольшие шансы на I премию у пианистов (а может, и на Гран-при — он один на все номинации)— у техничного и целеустремленного Лукаса Генюшаса, а также у совсем юного Даниила Харитонова, который только что был вундеркиндом и сейчас может экстерном попасть в мир взрослых звезд. Неким компромиссом мог бы стать Дмитрий Маслеев — виртуоз с безупречной школой, совсем не брезгующий при этом духом свободы.
Но есть на конкурсе Чайковского еще одна традиция — более давняя и более прочная: всенародно влюбляться в талантливого пианиста, соответствующего определенному набору требований. Он должен быть обаятельным парнем лет 20–25, желательно высоким, желательно иностранцем и обязательно — романтиком, пассионарием, поэтом фортепиано. Традиция существует с 1958 года, с легендарного Вана Клиберна, и основной труд по сохранению этой традиции несут, как нетрудно догадаться, русские женщины, поклонницы фортепианной игры, заполняющие Большой зал консерватории на две трети. Многое в конкурсном раскладе зависит от их мощи — в соотношении с мощью жюри.
На сей раз мишенью любвеобильной публики заслуженно стал Люка Дебарг. Кажется даже, что отчасти это она «продавила» фаворита на третий тур — уж очень единодушно взрывался овациями зал после выступлений Дебарга в полуфинале. Совпадет ли иррациональная и бесконечно сильная любовь аудитории с позицией 12 мужей, сидящих за судейским столом, — вот в чем главная интрига ближайших дней.
Можно было бы сказать, что Люка своего уже добился — дескать, признание публики важнее премий. Увы, это не так. Практика показывает, что любимцы конкурса Чайковского забываются, а лауреаты — остаются. Четыре года назад альтернативным героем был упомянутый Александр Лубянцев (жюри не пропустило его в финал). Публика негодовала, ассоциация музыкальных критиков вручила ему свой приз, Гергиев даже помог юноше несколькими концертами. Но сейчас Саша ездит на самокате вокруг Большого зала консерватории и сетует на отсутствие ангажементов.
В общем, если немного упростить, в финале конкурса будет решаться извечный вопрос: «физики» или «лирики»? И последнее слово в этом споре будет за Гергиевым — именно он, разумеется, советуясь с членами жюри, определяет обладателя Гран-при. У него будет пространство для выбора. Можно ведь присудить Гран-при не пианисту, и тогда чересчур «лирическая» фортепианная I премия как бы получит право на жизнь. Главного уже в любом случае не отнять: вопреки всем внешним факторам конкурс жив, конкурс будет жить, залы полны, сердца клокочут. Очередной и довольно мощный удар этого дефибриллятора, кажется, чуть оживил классическую музыку в России.
