Ушли в лёд: репортаж из москворецкой проруби
Cпас человека, а выживший вместо благодарности бежит в суд с иском о порче имущества — и такое случается в самой благородной из профессий. Накануне праздника сотрудников спасательных подразделений корреспондент «Известий» попытался влезть в шкуру, а точнее, гидрокостюм, водолаза и узнал у опытного «тушилы», почем фунт лиха в службе, где время от времени бьешься со смертью за чужую жизнь.
Человек тонет
Середина декабря, на улице солнечно и морозно, минус 13 градусов — пар изо рта валит клубами, как у курильщика дым. Надо мною мост Живописный, а под ногами — зыбкий лед Москвы-реки. Того и гляди даст трещину в любой момент. Шагаю туда, где кромка еще тоньше, мгновение — и ухожу под воду, наблюдая краем глаза как льдины вокруг поднимаются вверх острыми краями.
Это не попытка суицида, а редакционное задание по теме: как выжить утопающему в холодной воде. Конкретно сейчас ее температура не более четырех градусов тепла по Цельсию.
— При такой температуре воды у человека через 10 минут начинается переохлаждение, которое уже влечет за собой смерть, — объясняет начальник поисково-спасательной станции «Карамышево» Московской городской поисково-спасательной службы на водных объектах (МГПСС) Александр Самохин. Спешу. Непроизвольно мельтешу конечностями. Разворачиваюсь к краю льдины и хватаюсь за край. Кусок кромки остается у меня в руках. Снова и снова пытаюсь зацепиться пальцами за белый островок — безуспешно.
— Не останавливайся! Продолжай! Не хватайся за край, закинь на него руки! — руководит моими действиями коллега Александра — спасатель-водолаз Роман Котельников.
Меняю тактику: вскидываю руки вверх и закидываю локти на край льда. Держит, опора есть. Теперь главное — не пытаться опереться на лед ладонями, не выдержит. Нужно постараться выбраться из воды. Без резких движений забрасываю на кромку одну ногу, а затем, перекатываясь, и вторую. Вставать рано, отползаю от опасной зоны поближе к берегу. Итак, демонстрационные учения сотрудников МГПСС, в которых принял участие автор этих строк, прошли успешно.
Проваливался под лед корреспондент «Известий» в ярко-оранжевом водолазном костюме — такой цвет хорошо виден издалека. «Шкура» спасателя сделана из неопрена (разновидность синтетического каучука) и водонепроницаемая. В моем случае немного воды попало на лицо — единственный открытый участок этой спецодежды. За ту минуту, которую я находился в Москве-реке, бодрящая вода успела просочиться в перчатки. Но благодаря свойствам костюма, влага быстро приняла температуру тела.
Дополнительными мерами страховки во время учений были карабин с веревкой и спасательное судно на воздушной подушке «Славир-9» с командой спасателей на борту. По счастью, их помощь не потребовалась. Но кто знает, как разворачивались бы события, не будь на мне костюма.
И тем не менее даже в таких тепличных условиях сделать первый шаг по тонкому льду было так же неприятно, как человеку со страхом высоты смотреть вниз, стоя на стеклянном полу Останкинской башни над облаками.
Главное, что я понял: провалились под лед, это еще не трагедия, вылезти абсолютно реально. На первый план в таких ситуациях выходит психология. Запаникуешь, начнешь беспорядочно крушить руками лед — пиши пропало. Движения должны быть максимально четкими, дыхание — ровным. Нужно использовать все имеющиеся в твоем распоряжении инструменты — постоянно звать на помощь. По словам Самохина, нужно освободится от лишней одежды, которая может утянуть на дно. Важная деталь — нельзя погружаться в воду с головой. Двигаться нужно в ту сторону, откуда пришел, ведь там лед уже проверен на прочность.
Путь от Чипа и Дейла до подводника
После «водных процедур» беседуем с коллегой Александра Самохина спасателем-водолазом Романом Котельниковым в комнате отдыха станции Карамышево. Он прошел путь в спасатели с самого низа. Сначала — два года срочной службы в войсках МЧС. Там впервые он увидел большое людское горе. Это было наводнение в Краснодарском крае 2002 года, когда затопило Минводы, размыло скотомогильники. В той трагедии стихия унесла 114 человеческих жизней, было разрушено более 13 тыс. домов, затопленными оказались 377 населенных пунктов.
— До срочной службы я знал всего трех спасателей: Чипа и Дейла и Памелу Андерсон. (Смеется.) Я просто не видел эту службу. А непосредственно отслужив уже в структуре [МЧС], понял, что уходить из нее не надо.
За время службы Роман покатался по всей России, в основном проходил обучение в различных центрах повышения квалификации. Он прошел водолазную подготовку, отучился и на инструктора промышленного альпинизма.
— И в горы ходили, и десантная подготовка была. В итоге понял, что под водой мне больше нравится, чем в горах с парашютом.
Кошмар спасателя
Роман признается, что самое страшное и ответственное дело — спасать детей.
— Особенно неспасение. Когда ты стараешься, а уже... (Роман с ходу не может подобрать подходящие слова. — «Известия»). А в результате всё бесполезно. Это самое тяжелое. Однажды мы выезжали на пожар. Мама накормила двух сыновей четырех и одиннадцати лет. Пообедали они. Мамаша приняла хорошо [спиртного], уснула с сигаретой. Сама успела из квартиры выбежать, а они задохнулись. Мы вынесли старшего оттуда... Мы не имеем права констатировать смерть, поскольку это делает только медик. Для нас он живой. И мы минут 50 пытались его откачать. Когда уже можно было войти в подъезд и поднялась «скорая», они посмотрели и сказали: «Вы его вынесли мертвого».
— А вы понимали, что он уже умер?
— Ну да. Уже по внешним признакам было видно — там отравление угарным газом. Но мы не имеем права остановиться. Да, мы можем реанимацию остановить после появления выраженных признаков биологической смерти, когда уже началось окоченение. Но опять-таки — не остановишься. Особенно когда стоят люди, как я его брошу? Скажу — всё, уносите, он готов? Качают обычно до передачи в руки «скорой». А «скорая» уже потом решает, они констатируют — всё, мол, это труп. Тогда на душе было очень неприятно. Плюс физически очень тяжело проводить реанимационные мероприятия... Но не смог его «завести».
— Часто вспоминаете такие случаи?
— Лично я — нет. В ГУВД я был в отделе по идентификации трупов неопознанных граждан. За год, который там проработал, насмотрелся. Ты уже заходишь и не смотришь, что перед тобой трупы — это номера. Про медиков говорят: «Они циничны». А как иначе? Потому что если ты начнешь каждого пациента боль на себя перетягивать, это закончится или алкоголизмом или дурдомом. Не сможешь. Это пациент, и не более того. Так же и у нас. Если ко всему относиться через эмоции, ничего хорошего из этого не выйдет. В любом случае у нас в МГПСС есть штатный психолог. Она ездит по станциям, проводит тестирование всех спасателей. По результатам уже смотрит, кому дополнительно нужно к ней обратиться, пообщаться.
— Какие необычные находки у вас были за время службы водолазом?
— Ездили на водолазные сборы, озера Бросно (Тверская область). Там со дна подняли глиняный горшок очень древний. Эта крынка оказалась чуть ли не 1700-х годов. А нашли случайно. Было и такое... не очень веселое. Вызвали нас на поиски утонувшего, спасатель утонувшего не нашел, зато принес череп человеческий. Полицейские, когда его увидели, матерились чуть не со словами — «где взял, туда и неси, а нам глухарь не нужен!» В Питере моих знакомых водолазов полицейские вызвали в Неве найти пистолет. Скинул злодей какой-то в реку. Спасатель ушел, пистолет не нашел, зато поднял «Муху» — гранатомет.
Подари жизнь
— Как вы выбираете кого спасти первым?
— Правила есть, и они направлены на максимальную эффективность. То есть количество спасенных. Нас обучают проводить сортировку в зависимости от тяжести состояния пострадавших. В самолетах кто первый наденет кислородную маску на себя — ребенок или взрослый? Первым делом взрослый, чтобы потом надеть на ребенка. А иначе, если он потеряет сознание, уже не сможет оказать помощь ребенку. При спасении на воде, наоборот, спасти первым нужно ребенка, потому что вероятность того, что он дольше продержится в воде, меньше. Он быстрее может потерять силы. Так же и при пожарах — в первую очередь спасают детей и стариков, потому что у них будет меньше возможностей выжить. Но всё зависит от конкретной ситуации. Такого, что я сперва полезу спасать своего напарника, даже если он в значительной беде, нет. Всё равно ты делаешь сортировку. Это уже идет до автоматизма, чтобы работали руки, а не мозг.
Иск вместо тортика
— Как люди относятся к своему спасению? Как к должному?
— Все по-разному. Кто-то благодарен, спасителями называет. Ты его спас, он на следующий день тебе несет пакеты со сладостями. А кто-то еще и в спину плюнет, и напишет потом заявление в суд. Есть люди, к которым мы приезжали вскрывать дверь. Ты ее вскрыл, а потом следом летит заявление в суд, и за свой счет ты приезжаешь и восстанавливаешь эту дверь. Люди умудрялись заявление писать после ДТП. Был заблокированный человек, его оттуда «вырезали», а он пишет заявление — мне испортили машину. Абсолютно разная реакция. Буквально в мою прошлую смену около плотины сидит рыбак, лед еще неокрепший был. Плюс у плотины вообще находиться запрещено — это охраняемая территория, поскольку стратегический объект. Мы к нему подошли, спокойно, культурно, представившись, объясняем, что лед неокрепший и находиться здесь запрещено. Чем закончилось? «Ваша структура нам вообще не нужна», — говорит. Спасатели, дескать, дармоеды, получают просто так деньги. Так закончилось наше общение. Конечно, неприятно, когда тебе в глаза такое говорят... 15 лет службы у меня за спиной, думаешь, что делаешь нужное дело, а тебе вот так...
— Роман, для вас работа спасателя — источник дохода или нечто большее?
— Это образ жизни. В Москве хорошо с зарплатами, а куда-то двинуться в сторону... Даже в том отряде, где я начинал, у нас зарплаты были 15 тыс. То есть люди работают за убеждения. Кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах.
А назвать это работой — нет. Потому что добровольно лезть туда, куда собака не пойдет, прыгать и в ледяную воду, и заходить в пожары, и залезать в завалы — это все-таки именно склад характера. Этим болеешь.