«Лучше жить, чем писать о жизни»
Вышел первый полновесный сборник стихов Александра Васильева, одного из самых интересных поэтов русского рока. В петербургских издательствах в разные годы появилась пара тоненьких брошюр, но только сейчас, почти через 25 лет с момента образования группы «Сплин», свет увидел «Весь этот бред», включающий практически все тексты альбомов этого коллектива. За время существования «Сплина» его лидер дал множество интервью, где речь шла о чем угодно, но только не о поэзии. Накануне выхода новой книги Александр Васильев встретился с «Известиями» — и его наконец прорвало.
Стихи на 100%
— Насколько мне известно, в начале речь шла о выпуске биографии группы, а также стихов. Почему от этого решили отказаться?
— Я сам ее не хотел. Мне кажется это каким-то элементом самолюбования, когда люди пишут мемуары или книги о себе. Моя жизнь еще не закончилась, она продолжается, я лучше буду жить, чем писать о жизни. Вопрос только в этом.
Александр Васильев
— Вы согласны с тем, что три главные составляющие русского рока — слово, музыка и театр?
— Вообще-то в этом жанре во всем мире так. Начиная с Боба Дилана и заканчивая сегодняшними временами. К тексту люди, конечно, прислушиваются в первую очередь.
— Тем не менее у вас, начиная с альбома «Новые люди» (особенно с трех вещей «Сломано все», «Блокада» и «Валдай»), текст неотделим от музыки. Не было опасений, что на бумаге это не прозвучит?
— Честно говоря, я с начала 1990-х все свои тексты записывал на компьютер и привык воспринимать их с экрана монитора. Воспринимать именно как текст. В компьютере редактировать всегда было приятнее и легче. Поэтому в какой-то момент я понял: да, эти тексты когда-нибудь будут опубликованы на бумаге. Они и на бумаге должны звучать так же увесисто. С этого момента я начал очень жестко редактировать свои собственные стихи, в книжку вошли только те, в которых я на 100% уверен.
— Поэтому пришлось пожертвовать ранними «Санкт-Петербургским небом» и «Нечего делать внутри»?
— Возможно, да. Они на сегодняшний день мне кажутся совсем уж сырыми. Я понимаю, что подросткам это всё жутко нравится, потому что там такая голая и неприкрытая искренность, но на сегодняшний день я те же самые чувства выразил бы все-таки немного другими словами.
— Виктор Цой говорил, что «когда пишешь песню, в голове должен стучать барабан». У вас это происходит?
— Иногда так бывает. Особенно когда придумываешь нестандартный размер: не 4/4, а любой другой — 5/4, 7/4, так называемые кривые, ломаные размеры. Начинаешь их отстукивать или наигрывать на гитаре — из-за этого размер стихотворной строки тоже получается нестандартный.
Интересно получается, если музыка на пять четвертей, а стих — на четыре. Вот тогда ты как бы поешь поперек собственной песни, но при этом все складывается. Я очень часто ставлю перед собой именно такую сверхзадачу. В частности, это песни «Пробки», «Семь восьмых» и так далее, когда группа играет в одном размере, а солист поет в другом. Это сверхзадача музыкально-поэтическая, ее интересно ставить и решать.
Строчка про запас
— В рок-поэзии некоторые используют забавный прием: пишут строчки на всем, что попадается под рукой, а потом хаотично собирают в общий блок. Судя по тексту песни «Храм», вы тоже так пробовали?
— Этим занимался Хармс, условно говоря, это жанр белиберды, детской считалки. Жанр из детства, веселый, непосредственный, такие вещи я приветствую. Тот же Джон Леннон, которому назавтра нужно было срочно записать голос, а песни не было, сидел и слушал новости. Вдруг там мелькала какая-то строчка, текст возникал вокруг нее, как получилось в песне A Day In The Life.
Лидер группы «Сплин» Александр Васильев выступает на международном музыкальном фестивале «Park Live»
Что-то похожее на то, о чем мы говорим, я встречал и у Бродского. Да, это вошло в песню «Храм». Действительно, если вдруг неожиданно пришла какая-то стихотворная строка, ее лучше записать, а недели через две-три вытащить, увидеть свежим взглядом и написать вокруг стихотворение. Записывать полезно.
— Тем не менее есть ли у вас какой-то свой особенный метод подхода к созданию текста, учитывая тот факт, что положенный на музыку, он станет песней?
— По большому счету, есть два способа написания стихотворений: первый (мой любимый) — это поток сознания, когда неожиданно приходит какая-то строчка, начинаешь что-то, не задумываясь, к ней добавлять. Тогда стихотворение пишется само. Есть еще способ компиляции — когда пишешь на определенную тему, начинаешь подбирать образы. Он, может быть, не совсем честный, немного искусственный, но и на этой основе могут получаться произведения.
Можно писать и так и так. Главное, чтобы в итоге оно само лилось и для слушателя само запоминалось, без усилий — неважно, какой там текст, кто и что поет. Главное, что ты вдруг понимаешь: «Елы-палы, я эту песню два раза слушал, а теперь наизусть знаю»! Каким образом, почему? Она сама легла на душу, сама легла на ум, на логику, все сохранилось на твоем винчестере.
— Вы наверняка выросли в родительской библиотеке. Помните ваши первые поэтические впечатления?
— Так получилось, что интерес к поэзии был с самого детства. Я почти сразу начал понимать разницу между Чуковским и Маршаком и, грубо говоря, между Хармсом и Михалковым. Дома действительно была очень большая библиотека. А в библиотеке завода, где работала мама, был спецхран. Оттуда она принесла мне сборники русской поэзии, изданные при Хрущеве в короткий период конца 1950-х – начала 1960-х. Так я прочитал Ахматову и Цветаеву, Сашу Черного и всех, кто был на тот момент запрещен.
Участники группы «Сплин» выступают на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге
Наверное, правильным бы было сказать, что интерес к запрещенной поэзии всколыхнулся после смерти Высоцкого... Господи! Только он стал моим кумиром — и сразу умер. Для меня это была ужасная потеря. Детский мозг отказывался всё это воспринять. Первый детский кумир остается таковым на всю жизнь, и я счастлив, что мое восхищение Высоцким не то что не поменялось, а гораздо усилилось за все эти годы.
Наверное, когда знаешь биографию человека, начинаешь понимать его поэзию и ее истоки. Потом мне попалась самиздатовская версия Солженицына «Один день Ивана Денисовича», ну, а «Мастера и Маргариту» мне чуть ли не первому в институте принесли. Так что виват, литература!
— Не хотелось бы разделять поэзию и рок-поэзию, но кто из людей, ассоциирующихся с роком, оказал на вас влияние своими текстами?
— Парадоксальная ситуация Советского Союза: я и многие люди нашего с вами поколения вначале услышали русский рок, а только потом — западный. Хотя по идее все должно было быть наоборот. Тем не менее все, кто полюбился мне в детстве, так и остались со мной. Я еще годам к 13 сформулировал, что мои песни должны быть такими же сильными, как у Высоцкого, такими же хитовыми, как у «Машины времени», и такими же возвышенными, как у «Аквариума». Примерно вот такая модель. Естественно, за годы любви к англо-американскому року, она серьезно расширилась, но эти «три коня» стали «лебедем, раком и щукой».
IQ, БГ и Макаревич
— Вы четко ощущаете разницу между московской и петербургской «поэтическими рок-школами?
— В какой-то момент они были близки друг к другу, потому что и Андрей Макаревич, и Борис Гребенщиков писали одинаково сильные тексты. Может быть, они разнились по лексике и по общему настроению, но был виден высокий IQ обоих авторов. Со следующими поколениями авторов я бы таких сравнений делать не стал. Мне кажется, Питер ушел далеко вперед.
— В вашей книге есть и поэтические переводы текстов песен Леннона, Боуи. Зачем они здесь?
— Для меня перевести и даже запомнить чей-то текст — определенный урок. Стихотворный текст — некая матрица, и если ты ее запоминаешь, мозг расширяется и становишься чуть-чуть умнее. Поэтому я время от времени либо перевожу что-то либо делаю кавер-версию чьей-нибудь песни. Я написал песни на стихи Бродского и Маяковского, на меня это очень повлияло. В будущих песнях начинаешь ориентироваться на них как на некий уровень, стараешься соответствовать и превзойти.— Вам не обидно, что многие не добираются, условно говоря, до второй стороны пластинки, остановившись на хитах, которые выбирают программные директора коммерческих станций?
— Знаете, на меня все-таки не действовала американская система, когда кто-то стоит над артистом. Я всегда был предоставлен сам себе и делал, что хотел. Другое дело, если я кому-то на стадии демозаписи показывал наработки и неожиданно получал классный совет, я его обязательно учитывал. Но давления никогда не было. Всё пришло с опытом.
Да, действительно, есть хитовые песни, которые часто звучат на радио, есть не хитовые. Надо просто уметь выстраивать программу, и тогда в ней найдется место и для «Бездыханной легкости», и для «Выхода нет». Песня должна стоять на своем месте. Тогда она прозвучит и «торкнет», и люди, которые, может быть, ее не слышали или недооценили, будут ее переслушивать.
— Вам приходилось сталкиваться с неверным толкованием ваших строк?
— В этом и есть одна из сутей поэзии, когда фраза абсолютно двусмысленна и ее можно трактовать как угодно. Еще смешнее, когда эти трактовки полярны. Чем больше найдут ассоциаций, тем лучше.
Зрители во время выступления группы «Сплин» на музыкальном фестивале «Дикая Мята»
— По текстам песен вы разбрасываете «маячки» — от цитат из Высоцкого и Ольги Берггольц до персонажей вроде Дюка Нюкема. Это часть вашего поэтического шифра?
— Любая песня — как мини-интернет, как сайт, полный гиперссылок. Каждая строчка, по идее, должна быть гиперссылкой. Песня должна рождать ассоциации и желания, когда ты автоматически начинаешь что-то вспоминать. По большому счету, поэзия — поток сознания, и в этом потоке есть и вечные ценности, и сиюминутные, вместе они могут запросто сосуществовать.
— Есть кто-то, чья оценка для вас была наиболее значительной и серьезной?
— На любой стадии — начинаешь ты писать. или уже зрелый автор — важны мнения и семьи, и друзей, абсолютно всех. Даже если не самая значительная фигура скажет, что в тексте что-то не то, все остальные положительные мнения ты отбросишь и будешь думать над этой строчкой. Мы, вообще, в жизни учимся у всех. Очень важно не отбрасывать ничье мнение.
— В следующем году вам исполняется 50. Как отметите это, появитесь ли на публике?
— Если насчет дня рождения, то точно никак. Полной тишиной. Совершенно не важно, сколько тебе лет. Кроме того, я недавно прочитал в одном интервью, что в 50 лет жизнь только начинается, и подумал: «О, отлично. Значит, будет еще круче!»
— Ваш последний альбом «Встречная полоса» так и не был показан в Москве.
— Альбом мы представим в апреле следующего года. Уже сняли зал, в котором никогда не играли. У группы «Сплин» есть такое железное правило: не играть два раза подряд в одном и том же зале. Сыграем на арене, которая сейчас еще строится, на московском стадионе «Динамо». Люди там еще не были, так пусть у них будут новые впечатления.
Александр Васильев родился в Ленинграде в 1969 году.
