«Ё» – моё
Почему последние два десятилетия «языковые поколения» стали сменяться каждые пять лет, зачем нам нужна буква «ё», по какой причине форма «звОнит» все же победит «звонИт» и какие просторечные слова могут со временем стать литературной нормой? Об этом на круглом столе «Известий», посвященном дню рождения Александра Пушкина и Международному дню русского языка, рассказали эксперты — лингвисты и филологи.
Языковые технологии
«Известия»: Что изменилось в русском языке со времен Александра Сергеевича Пушкина, как время и технологии влияют на его развитие?
Максим Кронгауз, заведующий лабораторией лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик НИУ ВШЭ, заведующий кафедрой русского языка РГГУ, профессор: Наше общение стало очень прагматичным и экономным. То, что нам становится не нужно, отбрасывается. И навык мгновенно утрачивается. Отменили на несколько лет сочинение в школах — студенты перестали понимать, как писать курсовые.
Думаю, что мы еще не очень понимаем, какие потери несем и к чему придем, но я не хотел бы паниковать. Мир и люди изменились радикально, как и коммуникации. И что нам предложат в качестве новых средств общения, не понимаем ни мы, ни разработчики технологий. Ужас нашего положения в том, что мы теперь полностью зависим от них.
Захотел Facebook, ввел дополнительно пять реакций к лайку — и мы реагируем пятью способами, а ввел бы три — реагировали бы тремя. То есть мы стали управляемы тем, что нам спускает сверху некий разработчик, и это влияет на язык. В этом есть и опасность.
«Известия»: Как обстоят дела со словарным запасом у среднестатистического выпускника школы, поступающего на филфак?
Ольга Дедова, профессор кафедры русского языка МГУ им. М. В. Ломоносова, доктор филологических наук, доцент: Приходят хорошие дети, но они в подавляющем большинстве случаев лишены навыков письменной речи. Это гораздо страшнее обеднения словарного состава. Это началось с отмены сочинения в школе. На втором курсе студент не может элементарно написать курсовую работу, хотя прекрасно освоил письменную форму языка в интернете. Он совершенно не владеет литературным письменным языком.
Максим Кронгауз: Утрачено многое. Если начать брюзжать, то есть много поводов. Я вчера получил замечательное письмо от студентки, которая у меня писала курсовую. В нем не было даже обращения. Письмо выглядело так: «Написала не то, что хотела, но, думаю, покатит. Если получили — отпишитесь». Без подписи. Она не лингвист, но у нее смежная профессия.
Я должен был бы с учетом моего воспитания возмутиться, забурлить, забулькать, но я ей написал, что получил. Потерян эпистолярный навык. Когда появилась электронная почта, он еще существовал, и до сих пор мы общаемся по некоторым правилам. Но вот совсем молодые люди перешли уже на мессенджеры. Там обращение не нужно — видно, кто кому послал сообщение, и подпись не нужна.
«Известия»: В письменной речи появилось много орфографических и пунктуационных ошибок. Есть какое-то объяснение этому?
Ольга Дедова: Интернет. С его стилистическими особенностями, с отсутствием кодификации, причем это часто бывает принципиально. Нарушение языковых норм, в том числе орфографических, становится формой самовыражения, конструирования себя как личности.
«Известия»: То есть дело не в том, что изменилось преподавание в школе?
Максим Кронгауз: Наше общество никак не хочет признать, что престиж грамотности упал. Я бы сказал, что это хорошо, потому что выпускник советской школы в принципе не мог сделать ошибку. Книгу с опечатками можно было спасти, приложив лист с замеченными опечатками, которые вклеивались в книжку. Если бы сейчас вышла книжка с листочком, где две опечатки на книжку, мы бы хохотали, настолько бы это было странно.
Когда письменная речь стала инструментом реального общения, возникла дилемма: либо ничего не писать (любой человек допускает ошибки), либо переступить через стыд и позор и писать. У нас была эпоха «падонков», которые превратили этот период в некую игру и помогли снять психологический барьер. Это помогло обществу лишиться стыда орфографической ошибки.
Сегодня спорить по поводу ошибки — это быть граммар-наци, троллем, который мешает общаться. Они рассматриваются как разрушители коммуникации и сразу посылаются далеко и надолго.
Наследие Пушкина
«Известия»: Считается, что язык, на котором мы разговариваем, был сформирован именно Александром Сергеевичем. Действительно ли это так?
Ольга Дедова: Заслуга Пушкина в том, что он — возможно, наряду с Грибоедовым — стал писать на том языке, на котором люди говорили, реальном языке эпохи. До этого было некое расстояние между естественным разговорным и языком, на котором писали книги.
Андрей Щербаков, декан филологического факультета Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина, кандидат филологических наук, доцент: Язык создать нельзя, это явление живое, естественное. На него можно повлиять, как это сделал Пушкин. Он внес существенный вклад в формирование современного русского литературного языка, а не всего русского языка во всех его разновидностях.
Максим Кронгауз: Это в каком-то смысле миф, но миф очень разумный, потому что роль Пушкина огромна. Здесь просто надо разобраться, что такое сформировать литературный язык. Пушкин выбирал из огромного количества вариантов, существовавших в то время, какой-то один и его использовал.
У Пушкина была потрясающая языковая интуиция, потому что он выбирал то, что пережило века и осталось актуальным. В России, кроме Александра Пушкина, таким языковым авторитетом обладал Лев Толстой.
«Известия»: В какие периоды русский язык трансформировался наиболее стремительно?
Максим Кронгауз: Наше время членится на периоды. Знаковую роль сыграли три фактора. Это глобализация и влияние английского языка как языка международного общения де-факто, а в каких-то областях и де-юре. Перестройка и то, что за ней последовало. А также интернет — новые коммуникативные сферы внутри и вне его, соцсети, мессенджеры, SMS, электронная почта. Потрясающая параллель с сегодняшним временем — использование телеграфа во время Первой мировой войны, процесс сжатия языка, схожий с SMS.
Андрей Щербаков: Существенные изменения произошли после революционных событий 1917 года. Об этом много написано и сказано. Я бы отметил рост городского населения в 1950–1970-е годы, рост уровня образованности населения в целом. Если из деревни переезжают в город носители диалектов, то это, с одной стороны, влияние диалектов, в том числе и на литературный язык, а с другой — снижение числа носителей диалектов.
«Известия»: Диалект тоже обогащает язык?
Андрей Щербаков: Конечно, это ни в коем случае не отрицательное влияние. Эти процессы немного меняют язык. И подобные микровзрывы происходят постоянно.
Антон Сомин, научный сотрудник и преподаватель школы филологии НИУ ВШЭ и Института лингвистики РГГУ: Проследить изменения в современном русском языке можно сравнительными методами. Есть частотный (повторяемость, встречаемость слов& — «Известия») словарь русского языка О. Ляшевской и С. Шарова, построенный на материалах сайта «Национальный корпус русского зыка» (общий объем более 600 млн слов, включены прозаические оригинальные тексты, представляющие русский литературный язык (с начала XVIII века), поэтические и даже нелитературные и диалектные). Часть, которая содержит данные по художественной литературе, делится на три периода: 1950–1960-е, 1970–1980-е и 1990–2000-е годы. Если взять список, ранжированный по величине соотношения частоты слов в наше время и в 1950–1960-х (то есть поделив частотность каждого слова в 1990–2000-х на его частотность в 1950–1960-х), мы увидим, какие слова вышли вперед.
На первом месте оказываются слова, которых в 1950-х, конечно же, не было: банальные «компьютер», «мэр», «офис». А дальше идут слова, которые хорошо характеризуют эпоху. Это «джип», «алкаш», «кайф», «боярин», «визитка», «прапорщик», «бизнесмен», «недвижимость», «криминал», «прокомментировать», «зэк», «преступность», «фига», «коррупция», «колготки», «расслабиться», «заказной».
«Известия»: А каких слов стало меньше?
Если посчитать, у каких частота наиболее упала в сравнении с 1950–1960-ми, выделяется одна область — слова, связанные с Великой Отечественной войной. Тогда было гораздо больше книг, посвященных этой тематике.
А дальше идут «звездолет», «фюрер», «гестапо», «макака», «самоходка», «вермахт», «кушак», «хохолок», «политрук», «локатор», «наводчик», «сталинградский». «Звездолет» и «землянин» — портрет советской фантастики 1950–1960-х. В современной фантастике используется слово «корабль».
«Я сегодня на галстуке»
«Известия»: Постепенно слова из разговорной речи, просторечные переходят в разряд литературных. Кофе уже стал среднего рода. Русский язык упрощается?
Ольга Дедова: Я бы не назвала это упрощением. Нам кажется, что слово «сейчас» в интернете пишется «щас», потому что так проще, на самом деле это имитация устной речи. Интернет тиражирует вещи, которые появляются в языке, это отражение объективных тенденций. Нельзя искусственно затормозить развитие языка. Ведь норма — это фиксация.
В одно и то же время сосуществуют два варианта произношения. Мы не можем остановить этот процесс. Как человек, читающий курс фонетики русского языка, я могу предположить, что со временем победит «звОнит». И тут мы ничего не сможем сделать.
«Известия»: Орфоэпия русского языка сложная, есть слова, где никакие правила не действуют, полно исключений. Не стоит ли ввести в письменную речь ударение?
Ольга Дедова: Нет. Это усложнит написание. У нас есть средство обозначать ударение — это буква «ё». В этом смысле ее нужно сохранять.
Максим Кронгауз: Она нужна как уникальная буква. Ее уникальность в том, что она факультативна. Как только мы сделаем ее обязательной, мы потеряем к ней какой бы то ни было интерес, потому что это обычная буква.
Андрей Щербаков: Я обратил внимание: когда пишу рукой, букву «ё» обозначаю. Когда набираю текст на клавиатуре, пишу «е» вместо «ё». Очевидно, меняется отношение к тексту, а его фактура влияет на наше восприятие.
Максим Кронгауз: Когда вы спорите о кофе, то забываете или не знаете, что эта проблема существовала и в начале XX века. В словаре Ушакова слово «кофе» уже было помечено как слово среднего рода плюс к мужскому с пометкой «разговорное». Лингвисты приводили примеры со словом «метро», которое тоже изначально было мужского рода, но сдвинулось. Мы ведь сейчас не требуем, чтобы метро вернулось в мужской род.
Я не согласен с Ольгой Викторовной, хотя тенденция загоняет глагол «звонить» в общую струю и напрашивается «звОнит». Страх, связанный со словом «кофе», был связан с тем, что кофе был (или было) одним из примеров. Грамотный человек, конечно, скажет «черный кофе», а неграмотный — «черное». Когда якобы отменили это, люди возмутились. «ЗвОнит» и «звонИт» тоже лакмусовая бумажка.
«Известия»: Какие «спорные» слова обсуждаются сейчас?
Максим Кронгауз: Бесконечные обсуждения идут не в научных сообществах, а в сообществах граммар-наци. Обсуждается значение «довлеть» — быть достаточным, а сейчас это доминировать. Путаница с глаголами «одеть» — «надеть», которая вполне понятна. Если привести близкий по смыслу глагол «обуть», никакого «набуть» не существует. Хочется всё одеть, а «надеть» выкинуть из языка.
Если говорить об изменениях, то много интересного происходит с предлогами. Экспансия предлога «о» с глаголами мнения. «Я полагал об этом» вместо «я полагаю, что». Происходит перестройка предложной системы. Пока мы считаем это ошибками. Не говоря о локальных вещах: «Я сегодня на галстуке».
Антон Сомин: Все обсуждают союз «то, что» вместо «что». Например, «Я сказал то, что он придет сегодня».
Андрей Щербаков: Вместо «для того чтобы» часто говорят «с тем чтобы».
Ольга Дедова: В речи журналистов, на телевидении очень много ошибок в предлогах. Для меня совершенно недопустимо наречие «по-любому». «Полюбас», может быть, даже и лучше, потому что не скрывает, что это жаргонизм.
Максим Кронгауз: «По ходу» тоже замечательное выражение, почти бессмысленное. Там есть некая идея оживления, но это абсолютно разговорное.
Антон Сомин: Еще одно расширение у предлога «по» в примерах типа: «а что по деньгам» в значении «а что насчёт денег» или «сколько денег».
Андрей Щербаков: Это могут быть вполне литературные варианты, когда беспредложные конструкции становятся предложными. Сейчас чаще скажут «подарок для сестры», а не «подарок сестре». Возможны оба варианта, но появляется предлог, который может и отсутствовать, смысл от этого не меняется. Или: «круглый стол на тему». Кстати, в таком случае еще могут двоеточие поставить, которое там явно лишнее.
Максим Кронгауз: Есть странные выражения, предлоги, как мы говорим, дискурсивные словечки, которые характеризуют разные стили речи, разные варианты русского языка. С одной стороны, разговорный, почти что уголовный русский язык («по ходу»), с другой стороны — бюрократический. Например, популярное слово «вокруг»: «разговор вокруг», «дискуссия вокруг». С помощью этих слов избегается прямое высказывание.
Позаимствовать — не грех
«Известия»: Время от времени у нас начинается борьба с иностранными заимствованиями. А есть ли смысл бороться с ними?
Ольга Дедова: Мы не можем идти по пути стран, где языковая политика и национальное самосознание отталкиваются от прямых заимствований. В китайском языке «компьютер» — «электронный мозг» — состоит из иероглифов «мозг» и «электроника».
Русский язык это очень хорошо адаптирует фонетически, грамматически, рефлексирует над этими названиями и иронизирует. Не случайно появляются жаргонизмы, которые искажают звучание англицизмов, и «фотошоп» превращается в «фотожабу».
«Известия»: С чем связаны попытки избавиться от заимствований?
Ольга Дедова: Это больше политическая идея. Мы видим, что она периодически выдвигается именно политиками, обсуждается в Госдуме. Это не бессмысленная идея, но она скорее выдвигается ради внешнего патриотизма.
Путь заимствования не так плох, потому что это в некоторой степени иммунитет против перехода на английский язык. Гораздо опаснее, если на определенные темы мы перестанем говорить по-русски. Прежде всего это касается научной сферы и бизнеса.
«Известия»: Какие языки наиболее упорно сопротивляются заимствованиям?
Андрей Щербаков: Скорее не языки, а власти. Во Франции движение франкофонии существует очень давно, французы очень ревностно относятся к англицизмам. На радио 70% песен должны быть на французском. Там есть законодательные ограничения, которые сдерживают процессы заимствований. Этим занимается специальный комитет при Академии наук.
У нас многие заимствованные слова быстро обрусевают, становятся очень органичными и не воспринимаются как инородные. В конце 1990-х годов, например, писали Internet, спустя всего 20 лет это слово стало обычным, мы пишем его кириллицей.
Антон Сомин: Существует и регулирование снизу, когда для новой реалии возникает слово, которое не заимствуется, а собирается из собственных корней. В Чехии и Эстонии в XIX веке были национальные движения, которые захватывали и очистку языка от заимствований. В чешском было огромное количество германизмов, от которых избавились и сделали новообразования из славянских корней.
Язык политики
«Известия»: Многие институты анализируют речь наших политиков. Какие ошибки чаще всего встречаются? У кого из министров или депутатов наиболее грамотная речь, а кому еще надо поработать над ней?
Андрей Щербаков: Около двух лет назад специалисты Института русского языка им. А.С. Пушкина совместно с Минкомсвязи провели такое исследование. Мы взяли 50 самых упоминаемых в СМИ политиков. В этот список попали министры, депутаты Госдумы, губернаторы и мэры региональных столиц.
Мы анализировали устную неподготовленную речь — отрезки не меньше 10 минут, когда журналисты ловили политиков, выходящих из зала, где оглашалось послание президента Федеральному собранию. Характерно, что речь политиков в целом достаточно грамотная.
В числе самых распространенных ошибок — нарушение лексической сочетаемости, ошибки в ударениях и некоторые другие. Например, чиновники, связанные с нефтяной отраслью, говорят: «В «РоснефтИ», «дОбыча». Но в целом речь политиков из топ-50 достаточна грамотна.
Максим Кронгауз: Лингвисты за этим тоже наблюдают. Мы можем говорить о речевых портретах политиков. Когда изучаем речь Жириновского, то интересны не его ошибки. Интересна магия — как он с помощью слова воздействует на слушателя.
Про Путина известно, что он вполне грамотен, но иногда сознательно допускает некоторое снижение уровня речи, чтобы повлиять на слушателей.
Другое дело — изучать речь некого безымянного бюрократа и особенности этой речи. Стандартному чиновнику речь нужна для того, чтобы скрыть смысл. Мне кажется, что это часть профессии. Хотя в последнее время чиновников всё чаще заставляют говорить понятнее, поскольку необходимо отчитываться, в том числе и в интернете.
Словарный запас
«Известия»: Можно ли вообще говорить, что наша речь — разговорная, не литературная — стала в какой-то мере беднее, сократился словарный запас?
Ольга Дедова: Словарный запас расширяется. Подростка могут абсолютно не понимать литературно говорящие дедушка и бабушка, потому что огромного количества слов они не знают.
Максим Кронгауз: Речевые поколения сегодня меняются с огромной скоростью. И мы это почувствовали, когда делали «Словарь языка интернета.ru», потому что уже сегодняшние 25-летние не понимают сегодняшних 15-летних и наоборот. Изменение речи настолько ускорилось, что поколения сменяются каждые пять лет, это хороший срок для жизни поколения.
«Известия»: Сколько слов в русском языке?
Максим Кронгауз: Самый большой словарь на сегодняшний день, если не ошибаюсь, орфографический словарь под редакцией Лопатина. Там 200 тыс. слов, но, конечно, он неполный. В этом смысле мы всегда уязвимы, если сравнивать нашу лексикографию с английской. По разным подсчетам, словари начинаются от 0,5 млн, приближаясь к 1 млн.
Но у нас есть лексикографическая традиция, которая странным образом ограничивает размер словаря, тем самым обедняет его. Она не включает в словарь некоторые типы слов: потенциальные слова, некоторые приставочные глаголы, суффиксальные вещи — производные, которые мы можем в любой момент произнести, но они необязательно произносятся. Потенциал у нас за счет приставок, за счет суффиксов, за счет словообразования, не меньше 0,5 млн, а там уж как считать. Вообще мне кажется крайне привлекательной идея создания интернет-словаря русского языка во всем его разнообразии, с жаргонами, регионализмами, что-то вроде словаря Даля, но только на современном уровне, причем с помощью помет можно было бы отсортировывать разные языковые пласты.
«Известия»: Существуют словари регионализмов?
Максим Кронгауз: Сейчас довольно популярны словари отдельных городов. Если раньше были диалектные словари, то сейчас выходят словари городов.
Андрей Щербаков: Такие словари есть у Новосибирска, есть и в Великом Новгороде.
Ольга Дедова: На нашем факультете много лет существует проект создания архангельского словаря. Каждое лето студенты вместе с преподавателями собирают лексику, обрабатывают ее. Это продолжающийся проект. Работа не останавливалась никогда, даже в тяжелые 1990-е годы.
«Известия»: Какие-нибудь интересные словари в ближайшее время выйдут?
Максим Кронгауз: Месяц назад вышла книга «Сто языков. Вселенная слов и смыслов», которую можно рассматривать как словарь. Мы попытались рассказать про сто языков (как больших, так и маленьких, даже несуществующие туда попали — новояз Оруэлла) так, чтобы это было интересно нелингвисту.
Мы попытались рассказать о них самое интересное, представить язык как некий уникальный проект. У нас было 13 авторов, каждый написал от 6 до 20 статей. Это рассчитано на любого читателя, прежде всего на школьников, студентов, людей разных профессий.
«Известия»: Какие проблемы русского языка нужно решать в первую очередь?
Максим Кронгауз: В книге «Русский язык на грани нервного срыва» я писал, что не русский язык находится на грани нервного срыва, а мы с вами, дорогой читатель. Существуют устойчивые шаблоны в голове у людей о том, как должен быть устроен русский язык. Нужно просто рассказывать о русском языке как можно больше, что мы сегодня и делаем.
Ольга Дедова: Язык — как растение. Надо дать ему свободно расти. Если мы будем слишком заботиться — слишком поливать, слишком удобрять, — то растение пострадает, так же и язык. Он не может не меняться, в этом суть существования языка.
Андрей Щербаков: Чем больше обычные носители будут знать о своем родном языке, тем лучше, тем меньше будет мифов. Нужно рассказывать о русском языке, просвещать, популяризировать науку о языке, поддерживать филологию.
Антон Сомин: У нас есть заблуждения как о своем языке, так и о других, и о своем на фоне других.
