Китайская головоломка
Вот уже год Дональд Трамп занимает пост президента Соединенных Штатов Америки. На этапе предвыборной борьбы он много говорил о необходимости изменить соотношение в торговом балансе с КНР, надавить на Пекин по целому ряду вопросов и вообще показать китайцам, кто в доме хозяин. Трамп не жалел сил, критикуя предшественников за неспособность решить выше перечисленные вопросы. Чего же сам Трамп смог добиться в диалоге с Китаем за то время, что он руководит США? Об этом читайте в материале iz.ru.
Дональда Трампа принято обвинять (или хвалить) за ревизионизм в отношении многих аспектов политики, которую на протяжении многих лет проводили предыдущие лидеры США — причем как демократы, так и республиканцы.
Изменение отношений с Китаем, обещал Трамп еще на этапе предвыборной гонки, должны были стать одним из главных проявлений этого ревизионизма. Однако, несмотря на зажигательную риторику, в течение года Трамп оставался в русле стратегии, сформулированной в отношении КНР еще в начале первого срока президентства Барака Обамы и при активном участии госсекретаря Хиллари Клинтон.
Сторонники Трампа накануне президентских выборов в США, 2016 год
Вместо пересмотра ключевых установок этой стратегии команда нынешнего президента пыталась исправить то, что считала тактическими ошибками прошлой администрации, и одновременно задобрить избирателей Трампа из «ржавого пояса», не заходя при этом слишком далеко.
Американский курс в отношении Китая, приобретший общие очертания в начале первого срока Обамы и усовершенствованный на фоне наметившейся победы США в Ираке (оказавшейся иллюзорной), включал следующие важнейшие элементы:
-
усиление военного присутствия в АТР, в том числе за счет сокращения вовлеченности США в дела других регионов мира. Это, в частности, привело к ускоренному выводу американских войск из Ирака, ядерной сделке с Ираном и политике «перезагрузки» с Россией;
-
форсированные инвестиции в «прорывные» военные и двойные технологии для обеспечения гарантированного превосходства над растущим Китаем при ограниченных бюджетных расходах — так называемая «Третья стратегия компенсации», одобренная Пентагоном в 2014-м;
-
укрепление системы союзов в регионе и вокруг него за счет активизации связей с традиционными союзниками (Япония, Южная Корея, Филиппины, Сингапур, Таиланд) и активного вовлечения новых партнеров (Индия, Вьетнам и т.п.);
-
давление на Пекин из-за воровства американской интеллектуальной собственности, экономического кибершпионажа и несбалансированности китайско-американской торговли. По второму вопросу США при Обаме делали акцент на обвинения КНР в манипулировании валютным курсом и добились частичной корректировки китайской курсовой политики в 2011-м, а также обязательств по ограничению экономического кибершпионажа в 2013 году;
Трамп подписал указ о выходе США из Транстихоокеанского партнерства (ТТП), 23 января 2017 года
-
восстановление американского лидерства в вопросах региональной экономической интеграции за счет ускоренного заключения соглашения о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП) с участием большинства региональных экономик, но без Китая;
-
усиление давления на Пекин по тематике прав человека и демократии, проблеме Тибета и т.п.;
-
наряду с этими мерами сдерживания и давления США избегали прямой конфронтации с Китаем, продолжая работать над укреплением экономических, образовательных, культурных и научных связей, взаимодействуя в тех сферах, где интересы двух стран совпадали.
Эта стратегия на первый взгляд позволяла эффективно сдерживать амбиции Пекина, поставить заслон росту китайского влияния, лишить китайскую элиту мотивации, а китайское государство — способности к конфронтации с США. В конечном счете, с американской точки зрения, дело должно было кончиться либо «либеральной трансформацией» политического режима КНР, либо его крахом. Любой другой вариант развития событий противоречил бы господствующей в США политической догматике и не мог рассматриваться всерьез.
Проблемой Соединенных Штатов оказалась неспособность увязать многочисленные аспекты этой стратегии в единую последовательную политику. Победа в Ираке быстро обернулась катастрофой, становлением ИГИЛ (организация запрещена в РФ) и последующим ростом американской вовлеченности в дела региона. Полным провалом завершилась и «перезагрузка» в отношениях с Россией, противостояние с которой с 2014 года потребовало существенного отвлечения ресурсов.
К 2015–2016 годам стал очевиден полный провал проводившейся на протяжении многих десятилетий США политики «стратегического терпения» в отношении КНДР. Северокорейский режим усиливался в экономическом и военном отношении, несмотря на санкции, но администрация Обамы предпочла этого не заметить, оставив данный вопрос в наследство преемнику.
Другой проблемой, проявившейся к концу правления Обамы, стала ситуация на Филиппинах. Многолетний кризис политической системы привел к тому, что президентом этого важнейшего партнера Вашингтона в Юго-Восточной Азии был выбран популист Родриго Дутерте, который предпочел союзу с США многовекторную политику, включая партнерство с Россией и Китаем.
Филиппинский президент Родриго Дутерте
Негативная реакция США на военный переворот в Таиланде в 2014-м толкнула еще одного ключевого союзника Америки в объятия Пекина. Наконец, администрация Обамы проспала резкое усиление военных позиций КНР в стратегически важном Южно-Китайском море (ЮКМ) благодаря строительству искусственных островов в архипелаге Спратли.
С точки зрения Трампа, проблемой была не сама китайская стратегия Обамы, а слабость и непоследовательность в ее осуществлении. Единственным пунктом, который Трамп пересмотрел полностью, стало создание ТТП: участие США в этом объединении противоречило взглядам Трампа и вызывало ненависть у его электората. По всем остальным направлениям Трамп пытался лишь действовать в духе «расширить и углубить», либо навести порядок в оставленном ему в наследство хаосе.
По некоторым направлениям Трамп добился результатов. Благодаря резкому росту военного бюджета США на 2018 год, приблизившегося к $700 млрд (вместе с расходами на военные кампании за рубежом), у Пентагона появились ресурсы для наращивания военной мощи на Тихом океане. В прошлом году администрация Трампа смогла несколько активизировать отношения с Индией, ввела в официальный оборот понятие «Индо-Тихоокеанский регион». Был сформирован четырехсторонний механизм для обсуждения региональной безопасности с участием США, Японии, Индии и Австралии.
Однако в целом китайская политика Трампа характеризовалась нарастающим хаосом и дезорганизацией. С первых месяцев президентства в центр повестки дня выдвинулась северокорейская проблема, как несущая прямую угрозу безопасности США.
Трамп не имел политического капитала для коренного пересмотра американской политики в отношении КНДР и начала прямого диалога с этой страной. В результате он был вынужден обращаться за помощью к Пекину, чтобы усилить давление на Пхеньян. Соответственно, о том, чтобы давить на сам Китай по вопросам торговли, безопасности в ЮКМ и отношений с Тайванем — что Трамп обещал сделать еще перед инаугурацией, — пришлось забыть.
Развал Трампом ТТП, решение о пересмотре соглашения о зоне свободной торговли с Южной Кореей и его популистские заявления о том, что союзники должны платить за предоставляемую США защиту, ослабили авторитет Вашингтона в Азии. Америка перестала восприниматься как надежный и предсказуемый партнер, ее политическая система перестала быть бесспорным образцом. Подточили авторитет США и многочисленные, но не подкрепленные никакими реальными шагами военные угрозы Трампа в адрес КНДР.
Отношения Вашингтона с союзниками продолжали слабеть. Китай, введший против Южной Кореи в 2016-м неофициальные экономические санкции в ответ на размещение американской системы ПРО THAAD, смог к концу прошлого октября добиться от этой страны обязательств (пусть не закрепленных юридически) учитывать особые китайские интересы. Сеул обещал не размещать дополнительных американских комплексов ПРО, не становиться частью глобальной ПРО и не вступать в тройственный союз с Японией и США. Таким образом, старый союзник Штатов, столкнувшись с китайским экономическим давлением и не получив никакой поддержки от Вашингтона, предпочел уступить требованиям Пекина, создав весьма серьезный и опасный прецедент. Попытки США активизировать отношения с Филиппинами не увенчались успехом.
Протестующие в Сеуле, апрель 2017 года
КНР удалось найти эффективные каналы влияния на окружение американского президента, действуя в том числе через членов его семьи (в первую очередь — Джареда Кушнера). Визит Трампа в Пекин в ноябре 2017 года показал, что китайцы мастерски играют на слабых сторонах американского лидера — любви к почестям и лести, а также стремлению к быстрому результату любой ценой. По итогам визита было объявлено, что стороны подписали соглашений на $250 млрд. Однако при детальном рассмотрении оказалось, что в основном это были ни к чему не обязывающие меморандумы о намерениях.
Несмотря на внимание Трампа к вопросам торговли, дефицит США в торговле с КНР вырос в 2017 году на 13%, до $288 млрд (данные китайской статистики). Согласно американским данным, дефицит оказался еще более значительным и составлял $342 млрд за первые 11 месяцев 2017 года.
При этом конфронтационные тенденции сохраняли свое влияние на двусторонние отношения. Китай наряду с Россией был идентифицирован в качестве основного соперника США в военной сфере в недавно опубликованной Стратегии национальной обороны США. В январе появилось большое число утечек и публикаций о вероятной подготовке Белым домом ограничительных мер в сфере торговли с Китаем, возможно даже торговой войны. Однако способность США к принятию столь решительных и радикальных мер сейчас выглядит сомнительной.
Автор — ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН
