«Я еще ни разу не снимала фильм без мата»
Валерия Гай Германика, недавно представившая сериал «Обоюдное согласие», уже работает над новым проектом, на это раз — документальным. Еще у режиссера есть готовый фильм об Александре Емельяненко, который она считает своей лучшей работой, но продюсеры пока опасаются выпускать картину. Об этом, а также о сценарии для Хоакина Феникса и жизни в новой реальности Валерия Гай Германика рассказала в интервью «Известиям».
«Я не иду на компромиссы, и все это знают»
— Сценарий «Обоюдного согласия» (сериал вышел на KION) писала группа сценаристов, но вас в авторах нет. Как это получилось?
— Если честно, я не знаю, как писался сценарий. Мне его прислали уже готовым. И сразу начала делать кастинг. Мне в сценарии понравилось, что он как будто писался под меня. Вот мне после него сразу прислали другой сценарий — и было понятно, что вот его может снять вообще любой человек. А тут я поняла, что другой вряд ли хорошо сделает, это — мой сценарий. Мы встретились с продюсерами Данилой Шараповым и Петром Ануровым, и они очень убедительно пообещали мне, что я сделаю этот сериал так, как я вижу. Я поверила им. В последнее время я уже никому не верю, а вот здесь как-то всё хорошо сложилось.
— Вам вообще много сценариев шлют?
— На внутреннем рынке знают, что со мной сложно работать. Поэтому мне не присылают по тридцать сценариев в месяц. Я тяжелый режиссер, в плане перфекционизма, и требую, чтобы выполнялось ровно то задуманное, что мы оговаривали на стадии подготовки. В производство часто вмешивается человеческий фактор, всё начинает рушиться, и многим режиссерам приходится идти на компромиссы. И они это делают. А я нет. Мне надо, чтобы всё получилось качественно. Я не иду на компромиссы, и все это знают. Кто согласен, готов вот так тяжело работать, тот приходит ко мне. Но таких людей не может быть много.
Кадр из сериала «Обоюдное согласие»
— Как вы распределяете силы? Есть время на авторские полные метры, на клипы с рекламой, например, и на заказные сериалы?
— Для меня приоритетны проекты, которые я снимаю для своей кинокомпании. Если там появляется пауза, то я могу взять и рассмотреть что-то еще. И если что-то интересное, то я готова выступить как режиссер или как партнер. Но если это что-то — супер, то я откладываю свое, то, чем занималась, и берусь. В ситуации российского кинематографа не может быть четкого графика. Ты можешь запланировать через полгода проект, а он сорвется, у меня много раз так было. Партнеры оказались ненадежными, денег кто-то не дал, что угодно. Поэтому я выбираю то, что можно сделать сейчас. И работаю я обычно быстро.
— Когда вы получаете сценарий, сразу переписываете все диалоги, наверное?
— Нет, я же не мыслю, как все эти персонажи. Оставляю диалоги на месте. Если мне дают готовый сценарий, мы берем его, едем на пробы, на площадки, и там говорим текст своими словами. Я формирую внутри актера его персонажа, вернее, мы вместе это делаем, и дальше он просто говорит словами этого героя. Больше ничего не надо. Мы не говорим по тексту, мы улавливаем суть. Ведь сценарий — это представление о том, как люди общаются. А мы вставляем в эту речь междометия, личные привычки персонажа, его ментальный диалект.
— Как вы для себя решаете вопрос, снимать с матом или без?
— Никак не решаю. Я еще ни разу не снимала фильм без мата. Поэтому передо мной не было морального выбора (смеется).
«Главное в кастинге — его парадоксальность»
— У вас в сериале неочевидный кастинг. Светлану Иванову вы сразу увидели в этой роли?
— Когда я читала сценарий, о Свете Ивановой я точно не думала. Поставили задачу, чтобы главную роль играла звезда. Я перебирала этих звезд. Смотрела, кто свободен и кто готов. В том числе я пригласила одну актрису, с которой раньше работала. Она прочла сценарий и увидела там некоторые сцены, после которых просто не пришла. Потом мы с ней гуляли однажды, и она призналась, что испугалась откровенных сцен, говорит: «Я же знаю, как ты это будешь делать! Боюсь не выдержать. Но теперь я жалею, что не пришла».
— А Светлана оказалась самой безбашенной?
— Не надо путать идиотизм с профессионализмом. Света это сделала, потому что она профессионал. У нее есть жажда сниматься в крутом материале, с хорошим режиссером, который ее использует по-настоящему, а не делает замыленный фейк с ее участием.
— Но другие-то профессионалы боятся.
— Значит, нет у них жажды, нет потребности выходить на новый уровень. Им хочется скрыться и сказать: да, я актриса, но мне достаточно того, что я имею. А есть актрисы на животном уровне, им нужно. Это как с собаками. Если купишь дорогую борзую и будешь держать ее в однушке, она начнет деградировать. У нее начнется дисплазия задних конечностей, она будет угасать физически и ментально, а потом умрет. Борзая должна бегать за зайцем, а не сидеть в однушке. Если сторожевую собаку не дрессировать, она станет злой и начнет нападать на людей. У каждой породы свои особенности. У актрис тоже так, они загибаются, если у них нет возможности расти. Может, та актриса, которая отказалась сниматься, уже была в стадии «загибания». Ко мне приходит много хороших актеров, которые раньше очень круто у меня играли. Но после тонны сериалов, где они не использовали себя по назначению, они всё делают у меня просто плохо, в плане мастерства.
— Как вам пришло в голову позвать на главную роль Андрея Козлова?
— Читаю сейчас рецензии, и там пишут, что он играет лучше всех. Я отношу это на свой счет, и мне это очень приятно. Дело было так. Сижу я и думаю: кого взять на роль Нестеренко? И сама сразу отвечаю: Андрея Козлова, конечно (смеется). Не знаю, почему, просто это работает вот так. Я с детства адепт программы «Что? Где? Когда?». Даже вопросы туда посылала. Меня Козлов обещал позвать сыграть как-нибудь на одну из частных игр. Когда я сказала о своем выборе продюсерам, они, конечно, были… Для меня главное в кастинге — его парадоксальность. Если ко мне приходит актер со сложившимся имиджем, я этот имидж обязательно буду ломать, менять образ. Так мы делали с Ходченковой в «Кратком курсе семейной жизни», например. И вот приходит Козлов и сразу такой: «Я хотел быть актером и поступать во ВГИК, но мне родители не разрешили». Звучит как абсурдный фильм.
— Как вы его готовили?
— Он пришел на площадку уже в образе Нестеренко. Он дотошно разбирал роль, как профессиональный актер. Он прекрасно понимал, как надо произносить каждую фразу, знал свою драматическую ситуацию. Правда, он сделал Нестеренко слишком вспыльчивым, но я его каждый раз гасила. Содой (смеется).
— Очень интересный саундтрек в сериале, кто подбирал?
— Я всегда это делаю сама, на всех проектах я музыкальный редактор. Это так же, как с Козловым. В сериале шесть эпизодов, и я выбрала столько же песен, на каждый по одной. В первом Луна — «Лунные гипнозы». Это было как видение: я поняла, что героиня будет плыть под эту песню. Во втором «Лилу45» — «Восемь». В третьем и четвертом эпизодах звучит моя приятельница Наташа Трейя, она сама пишет и поет, очень талантливая. У нее новый альбом недавно вышел. В шестом эпизоде пела Алла Михеева. А центральная композиция в пятом эпизоде — Alone In The Dark, исполняет Jukebox Trio. А вообще, я лет шесть-семь музыку не слушала, начала, когда сериал появился: пришлось. У меня пока со слушанием сложные отношения, но я понемногу возрождаюсь для него.
«Я очень ленивый документалист»
— Я бы сказал, что «Обоюдное согласие» — это один полюс Валерии Гай Германики, а другой — фильм «Папа», который вышел в 2020 году, документальный, личный, невозможно смелый. Это Германика, которую мы давно не видели, но хотим видеть еще. Какие планы на документальное кино у вас?
— Да, это правильная формулировка. «Папа» был как независимое кино, а сейчас у меня лежит готовый документальный фильм «Емельяненко». Я считаю, что это лучшая моя работа на сегодняшний день. И хотела бы развиваться в этом направлении. Но он настолько жесткий, там есть сцены насилия, мат, и непонятно, как у него сложится судьба. Когда он найдет свой фестиваль, своего дистрибьютора, свою платформу. Я много с кем его обсуждала, но пока не нашла вариант, который бы меня устроил. Продюсеры боятся, что людям будет страшно смотреть на Сашу Емельяненко. Но я надеюсь, что успех «Обоюдного согласия» заставит их поверить в новый фильм. Там есть свет в конце тоннеля. И это очень большая работа.
— «Папа» — ваш самый интимный фильм, вы никогда раньше не впускали зрителя настолько глубоко в свою семью, не становились героиней собственного произведения. Стоял ли вопрос о том, надо ли вообще выпускать такое?
— Наоборот, мне бы даже хотелось, чтобы сейчас, на волне «Согласия», «Папу» посмотрели еще больше зрителей. У меня не было выхода, мне было необходимо перезагрузить себя как режиссера, вернуться к первоначальному пониманию, зачем я вообще пришла в кино и что я хочу там делать. Каков мой киноязык, мое ощущение мира. Поэтому я его и сняла.
— Вы ведете видеодневники? Он возник из них?
— Нет, я подошла к мужу и попросила его купить мне камеру, звук и всё необходимое. Потому что мы едем в путешествие и будем снимать комедию о том, как папа сопротивляется жить в новом мире, в нашей новой семье. Мы приобрели технику. А так у меня нет такой профдеформации, чтобы снимать свою жизнь. Я могу что-то снять на айфон. Например, сейчас я решила снять, как общаются мои младшие дети. Мальчику два года, девочке — пять. У них на каком-то ментально-животном уровне происходит мистическое общение, страшно интересно, я начала это снимать. К сожалению, я очень ленивый документалист, ленюсь снимать. Но когда вижу, как они общаются без слов... Когда я прочитала рассказ Юрия Казакова «Во сне ты горько плакал», я заплакала, потому что я понимаю язык младенцев. Открыла в себе это тайное знание несколько лет назад. Я бы хотела снять такой фильм, может, даже внедрить туда прозу Казакова как-то. Потому что эта проза — откровение о том, что такое дети. Ведь они — как дикая природа на ВВС. Круто было бы выселить детей на необитаемый остров и посмотреть, как они будут себя вести. Я иногда у себя в голове выстраиваю такую конструкцию, прикидываю, какая бы у них была иерархия, например.
Кадр из фильма Валерии Гай Германики «Папа»
«У меня всегда были претензии к достоверности актерской игры»
— Что вам в последний месяц помогает справляться? Работа, книги, дети, убеждения?
— У меня есть какая-то степень защиты. За последние два года я много времени посвятила психотерапии. Я знаю, что такое манипуляция, вижу, как раскачивается маятник, как люди создают эти «волны», и вибрации у маятника плохие. Люди разделились на два полюса, вплоть до истерики и агрессии. Вся эта манипуляция национальными чувствами со всех сторон — у меня этого в принципе вообще нет. Я всегда была погружена в себя. Кто-то считает, что это мой большой минус, что я эгоист или солипсист. Кто-то считает, что это плюс, потому что это позволяло мне выживать в самых трудных ситуациях. Я сконцентрирована на себе. Мне важны мои творческая жизнь, внутренняя, духовная, мои отношения с собой, с Богом, с кино. Я так затрачиваюсь на это, что у меня не остается времени на то, чтобы объять необъятное.
— Многие потеряли друзей за этот месяц.
— У меня не было практически никаких друзей, мне повезло. У меня есть, правда, одна подруга, у нее слоган: умение дружить — это божий дар. Я считаю, что женщины, у которых много друзей, — у них просто проблемы в личной жизни или нерешенные задачи внутри. У меня никогда не было много друзей, а сейчас у меня только моя семья. Есть приятели и одна подруга, с которой я могу откровенно поговорить. Мы друг друга не будем осуждать за мировоззрение, потому что у нас другая степень отношений. Терять мне некого, приобретать я тоже никого не хочу.
— А соцсети терять не жалко?
— Я их не веду, выкладываю только постеры и тизеры, от меня из-за этого люди отписываются. Меня волнует только соцсеть моего ювелирного магазина «Герника». Драгоценные камни на любой бюджет (смеется).
— Что происходит в нашем кино сейчас? Кажется, все «волны» схлынули, и даже онлайн-кинотеатры не всегда предлагают что-то действительно необычное?
— Вот я смотрю Кончаловского и вижу, что там актеры очень хорошо играют. А чаще всего я смотрю кино и вижу, что мне — недостаточно. У меня всегда были претензии к достоверности актерской игры. Когда ее нет, мне тяжело.
— А у американцев как с этим?
— Меня часто спрашивают, какой мой любимый зарубежный актер. Не знаю, как ответить. Смотрю любой иностранный фильм, и мне кажется, что все актеры там очень круто играют. Я не вижу разницы между Джонни Деппом и Ди Каприо, только внешность. Они играют одинаково круто, просто лица разные и психофизика. Например, я давно следила за Хоакином Фениксом, еще когда он снимался в авторском кино. Мне нравится, как он сыграл Джокера. Я его обсуждала с нашими актерами, особенно с одним самым дорогим российским артистом, которого хотела снять в документальном кино, но он испугался. И я ему сказала: «Но вы же не Хоакин Феникс, вы ничего не можете в сравнении с ним, с другими американскими актерами!»
— Что же вы не зовете Феникса сниматься? Он работает в независимых проектах.
— Найдите мне сначала нормального сценариста. У меня лежит несколько сценариев, половину надо переделать, половину — дописать. Но никак не могу найти для этого сценариста. Я готова звать Хоакина, но материала нет. Ищу годами.
Валерия Гай Германика (урожденная Валерия Игоревна Дудинская, теперь Валерия Гай Александровна Германика) — режиссер игрового и документального кино. Родилась в Москве в 1984 году. Выпускница мастерской Марины Разбежкиной в «Интерньюсе». Прославилась документальными работами «Сестры» и «Девочки». Игровой дебют «Все умрут, а я останусь» был показан в программе «Неделя критики» в Каннах и получил «Золотую камеру». Впоследствии выпустила сериалы «Школа» и «Краткий курс счастливой жизни», принесшие ей широкую популярность. Ее фильм «Да и да» получил на ММКФ приз за режиссуру и стал последним релизом в отечественном прокате, где с экрана звучал мат. Снимает сериалы, полнометражные фильмы и видеоклипы. В 2019 году представила первый за долгое время документальный фильм «Папа».
