В МХТ имени Чехова пришли оборотни в погонах
В МХТ имени Чехова поставили «Сказку о том, что мы можем, а чего нет». Режиссер Марат Гацалов вместе с драматургом Михаилом Дурненковым перенесли на подмостки нереализованный текст сценаристов Петра Луцика и Алексея Саморядова.
На Малую сцену зрителей провожают полицейские. Насупленные и неприветливые, они ведут их в небольшую обшитую фанерой комнатку с узнаваемыми совковыми настольными лампами и дээспэшной мебелью. «Граждане, выключаем мобильные телефоны», — командуют молодцы и захлопывают дверь.
Самый любопытный момент эксперимента, который затеял на легендарной сцене Марат Гацалов, — это первые минуты сценического времени, в которые публика осознает правила, по которым с ней будут играть оставшиеся два часа.
В ожидании начала спектакля, сидя в душной сценической коробке, она прислушивается к гулу за сценой, неизвестно откуда доносящимся аплодисментам, смеху. Спустя какое-то время пространство начинает давить, начинается легкая паника, но она проходит, когда в комнату гуськом входят несколько милиционеров с огнетушителями.
Фрагмент начатого за кулисами разговора, зычное ржание, легкий матерок — люди в погонах пересекают комнату и уходят прочь. Следом за ними по комнате пробегает обнаженная женщина. После другие оперативники, болтая, волокут по полу труп в целлофане, а за стенкой под ор следователя начнет рыдать потерпевшая. Их голоса смолкают.
Протяжная экспозиция придумана режиссером для того, чтобы втянуть зрителя в мистическую сказку о ведьме, с которой сражалось целое войско оборотней в погонах. Пересказывать сюжет нет смысла — он почти не ощутим и условен, как зарисовка для импровизации. Главное в «Сказке» — неповторимая атмосфера, пробуждающая зрительскую фантазию.
Театр Гацалова чрезвычайно чувственен и потому прост для восприятия. Сценический текст «Сказки» соткан из натурализма и мистики, черного юмора и поэзии. Он напоминает прозу Пелевина и мрачные повести Гоголя, но, если быть честным до конца, не столь фантастичен и абсурден, как может показаться на первый взгляд.
По совковому неуютному госучреждению шастает буддийский монах с iPad (Константин Гацалов), он венчает на царство главного героя, мрачного Олега Ивановича — ментовского начальника, который так суров, что, кажется, может убить одним взглядом.
Подчиненным герой Алексея Кравченко внушает священный ужас. Выполняя приказ, они гурьбой идут за шефом, повторяя неведомые заклинания. Кто-то спотыкается, матерится, продолжает повторять молитву. В странном священнодействии, сменяющемся пофигизмом, отражается абсурд реального, а не театрального мира.
Марат Гацалов соединяет нарочитую театральность с пугающей подлинностью, вовлекая в свое лукавое шаманство. Полицейская форма расшита побрякушками, на кокарде золотой лев, на рукаве гайки, булавка на галстуке в виде черепа, но перед тобой стоит узнаваемый тип усталого и злого силовика. Свесившиеся с колосников лампочки на проводах взмывают ввысь, и на минуту тебе кажется, что ты проваливаешься в подземелье, удаляясь от этого звездного неба.
Герои находятся в постоянном движении, они играют сразу на четырех площадках: со временем приходит понимание, что справа и слева за фанерной стеной сидят другие зрители. Художник-постановщик Ксения Перетрухина формирует концепцию действа, обогащая его дополнительными смыслами: наблюдая за героями, ты все время мучаешься в догадках — не другой ли спектакль видят твои соседи?
И действительно, каждый видит свой спектакль, ведь субъективная оценка — это ключ к пониманию эксперимента, затеянного на сцене МХТ. Единственное обстоятельство, мешающее новаторской работе Гацалова подняться до необходимого уровня, — это актерская растерянность молодых артистов, не всегда умеющих быть органичными, находясь на расстоянии вытянутой руки от публики. В результате возникает досадный диссонанс: создавать головокружительный по смелости замысел мы можем, а научить азам актерской профессии — увы, пока нет.
