Беда действительно есть. Нет виновных
Филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова верно и остро поставил вопрос о бедствиях школьного гуманитарного образования. Я бы даже говорил не о его бедствиях, а о его случившемся отсутствии. Однако, следуя некоей российской традиции, филологи поставили и сами же нашли ответ на вопрос «А кто виноват?» Ну, конечно, НИУ ВШЭ и Д.В. Ливанов (хотя почему не А.А. Фурсенко или В.М. Филиппов?). Эти вопрос и ответ лишь повредят поиску верных вопросов и ответов.
Если мы ратуем за нашу школьную литературу, то она уже много десятилетий имеет слабое отношение к гуманитарному образованию. Гуманитарное знание — это знание о культуре, ее состоянии и институтах, культурных феноменах (воплощаемых в текстах), о совокупности абсолютных ценностей, создаваемых человеком и составляющим его духовно-общественное бытие. То, как мы преподаем литературу, — это натаскивание детей на распознавание «наших» и «не наших» по лекалам Белинского–Крупской. Это не проживание текстов вместе с их авторами для переживания вместе с Другими — именно такое переживание создает и гуманизирует личность. В лучшем и редком случае урок литературы — это частичка литературоведения, но опять же не герменевтика чужих чувств, практик, опыта, не их переживание, не гуманизация личности. Последнее вкупе с действием, деятельностью, участием (партиципацией) самого ребенка и есть условия самопревращения его в личность, в носителя усилия быть (не существовать), сбыться, осуществиться.
В том, что школа этого не делает (уже лет 80), не может быть никакой вины Д.В. Ливанова или ВШЭ. Это суицид литературы в школе, самоубийство ее бытия. «Что делать?» — менять парадигму, классово-утилитаристский подход («наш» — «не наш», «полезно» — «не полезно») на гуманитарный, на создание через литературу условий формирования личности. Но менять не «вообще», а в компетенциях учителя. Когда учителей, привезших своих учеников на финал Всероссийской олимпиады школьников по литературе, я спросил: «Кто читал Поэму о Великом Инквизиторе?», никто не поднял руки. Транслировать накопленные со времен Писарева трафаретки («наш» — «не наш»; «лишний» — «не лишний») легче всего, и к подобным же КИМам готовить — тоже не очень сложно. А научить филологической герменевтике — это надо попотеть, а заодно много знать и много читать.
Филологи из МГУ хотят побольше часов на литературу. Для чего? Для трансляции указанной трафаретки? Мне думается, нужно громко говорить о бедствиях гуманитарной науки, включая филологию и ее школьную ветвь. Но виновник этого бедствия — в уже прошедших 80 годах (он уже недоступен для наказания), а воспроизводит эту беду сегодня массовый учитель, который ни в чем не виноват: его не учили ни подлинным смыслам (гуманистическим, светлым, милосердным) великой русской литературы, ни герменевтике. Вывод ясен: давайте не искать мнимых виновных, а переучивать учителя, по-новому учить будущих учителей, менять контенты учебников, учебных пособий. Давайте помогать учителю познакомиться с профессиональной (а не левацко-революционной) литературной критикой в старой России (с Ю.И. Айхенвальдом, М.О. Гершензоном, М.М. Стасюлевичем, литературно-критическими работами Н.А. Бердяева, В.В. Розанова, П.Б. Струве, И.А. Ильина, С.Л. Франка и др.), с недавними работами А.П. Давыдова («Неполитический либерализм в России), В.К. Кантора («Судить Божью тварь», «Крушение кумиров»), работами С. Волкова и многих других. Философия литературы в России давно возродилась, а учитель о ней не слышал. Она несет читателю подлинно гуманные и гуманитарные смыслы, которые и должны усваиваться нашей молодежью.
Но наряду с необходимым изменением парадигмы преподавания русской литературы нужно озаботиться и о западной литературе в школе (начиная с античной), ибо наша — больше о человеке, а западная — об обществе. А школьнику нужно научиться переживать не только о НЕМ или о НЕЙ, но и о НАС, обо ВСЕХ, о человеке, о человечестве в полноте их гуманитарного и социального опыта и бытия.
Сетования филологов о сворачивании высшего гуманитарного образования разделяю, но не во всем. Чудовищное снижение числа бюджетных мест на филологические направления — это лукавство ректоров, а не злодейство Д.В. Ливанова и ВШЭ. Именно они определяют (запрашивают) 3,5 или 10 бюджетных мест на филфаки, алча кратно большего количества коммерческих студентов. У «во всем виноватой» ВШЭ цифры бюджетных мест (на филологию) кратно и многократно больше, чем у всех классических университетов. В последние два года здесь открыто пять (!) филологических и лингвистических факультетов. С хорошим конкурсом, с высокими баллами ЕГЭ. И единственная причина этого литературного «половодья» — как раз тревога о судьбах гуманитарного, в данном случае литературного и лингвистического, образования, о том, чтобы оно не угасло.
Заключая, еще раз солидаризируюсь с искренним алармизмом о бедственных судьбах гуманитарного образования. Но причины вижу совершенно иные. И не считаю этически допустимым, когда, высказывая свое профессиональное мнение, угодливо примешивают к нему мнение некоторых университетских начальников, постоянно озабоченных тем, как поднять свою репутацию за счет популистской критики министров и тем более за счет критики стремительно филологически и лингвистически развивающихся конкурирующих вузов.
Автор — заместитель научного руководителя Высшей школы экономики
