Африканский Шекспир напомнил об арабских революциях
В Москву после многолетнего перерыва приехал Королевский Шекспировский театр со свежим «Юлием Цезарем». Эти гастроли, устроенные Международным фестивалем имени Чехова, стали ответом на участие спектакля Дмитрия Крымова по мотивам «Сна в летнюю ночь» во Всемирном шекспировском фестивале. По сравнению со свободной и смелой фантазией крымовцев английская постановка выглядит старомодной по форме, но вместе с тем актуальной по содержанию.
Королевский театр в Стратфорде-на-Эйвоне — такой же дом Шекспира, как наш Малый — дом Островского. До 1961 года он даже носил название «мемориальный», но потом от этого определения отказались. Сцена, на которой работали Питер Брук и Питер Холл, Лоуренс Оливье и Пол Скофилд, Тревор Нанн и Майкл Бойд, меньше всего похожа на музейную площадку, где наследие великого барда свято охраняется от посягательств ретивых режиссеров. Вот и новый художественный руководитель Shakespeare Company (RSC) Грегори Доран выступил с неожиданной трактовкой «Юлия Цезаря», перенеся действие пьесы в Африку и пригласив в команду исключительно чернокожих актеров.
На эту идею его натолкнула история «Библии острова Роббен»: в тюрьме, где содержались многие политические заключенные, в том числе и Нельсон Мандела, единственными книгами были тома полного собрания сочинений Шекспира, и каждый узник выбирал для себя любимый абзац, подписывал и проставлял дату. Мандела выбрал строки из «Юлия Цезаря»: «Трус умирает много раз до смерти, / А храбрый смерть один лишь раз вкушает!». Впрочем, вся история африканских революций с их борцами за свободу, превратившимися потом в тиранов, на удивление легко ложится в русло трагедии Шекспира.
Но для Грегори Дорана, несомненно, были важны и другие, не политические, а чисто театральные мотивы. Когда «Юлия Цезаря» играют западные актеры, получается либо невыносимо скучно, либо фальшиво. В устах современного европейца кровавые вопросы жизни и смерти зачастую превращаются в пустую риторику. Режиссеры обычно стараются осовременить звучание пьесы, но Грегори Доран пошел по другому пути: нашел исполнителей, для которых эти «африканские страсти» были бы вполне органичны.
Сценограф спектакля Майкл Вейл рассказал, что сам был удивлен, насколько современные африканские реалии созвучны античным: стадион в какой-нибудь Уганде похож на эллинский амфитеатр, а национальные одежды — на римские тоги. Продолжая аналогии, художник водрузил на сцене огромную статую вождя народа, которая в финале эффектно рушится, «придавливая» своих врагов. При переносе пьесы на Черный континент, где еще живы архаические верования, обрела смысл и фигура прорицателя, похожего на жреца какого-то древнего культа, впадающего в транс.
Остальные актеры впрочем тоже существуют на высоком градусе эмоций. Пламенная речь Марка Антония (Рэй Фирон), настраивающего народ против убийц Цезаря, способна разжечь костер бунта в любой толпе. Ссора между Кассием и Брутом (Сирил Нри и Патерсон Джозеф) грозит обернуться поножовщиной. Да и убийство Цезаря сыграно по-настоящему, с театральным остервенением, как, наверное, могли играть эту сцену во времена Шекспира. Показательно, что сам Цезарь (говорящий нараспев Джеффри Киссун) выглядит фигурой второстепенной. Потому что режиссера интересует не сам диктатор, а те, кто придет следом.
Именно второй акт пьесы, который многие считают слабым, в спектакле Грегори Дорана становится главным. Тиран повержен — что дальше? Мир и свобода, которые провозглашают убийцы, оборачиваются гражданской войной. Опыт последней арабской весны показал, что эти уроки истории до сих пор не заучены. Да и в России, где по сей день бродит призрак революции, их неплохо было бы вспомнить.
