«Если я начну печь хачапури — значит, ухожу со сцены»

Народной артистке Грузии и России Тамаре Гвердцители 18 января исполняется 50. Отмечать красивую дату она собирается несколько позже в родном Тбилиси большим концертом и застольем в кругу близких родственников и друзей. А пока певица получила поздравительную телеграмму от премьера Путина и отправилась на гастроли в Петербург. Перед отъездом она встретилась с обозревателем «Известий».

— Среди эстрадных певиц есть те, кто делает акцент на своем возрасте (та же Алла Пугачева), и те, кто по-разному его вуалирует, — допустим, София Ротару или Надежда Бабкина. Вам какой пример ближе?

— Для артиста, на мой взгляд, 50 — возраст творческой зрелости. Сегодня я могу спеть и произнести со сцены то, что вряд ли исполнила бы еще десять лет назад. А бороться со временем никому не под силу. Так что, скорее всего, я отношусь к категории женщин, которые мудро воспринимают свой возраст. Конечно, всегда непросто смириться с появлением очередной морщинки, но вместе с ними к артисту приходит и духовный опыт, на который стоит опереться.

— Вы не раз были замужем. От своих спутников жизни вы ждали отношения к вам, как к королеве, или, напротив, пытались стать для них заботливой, понимающей грузинской женой?

— Как грузинская жена я не состоялась уже в молодости, когда ко мне пришел сценический успех и моя мама сказала: «Ты не будешь печь хачапури. Это я беру не себя».

— И она таки угадала?

— Таки да. Мама же из Одессы. Она поняла, что мне уготован путь певицы и, видимо, женщины с не самой простой, в чем-то драматичной личной жизнью. Уже с первым супругом (режиссер Георгий Кахабришвили. — «Известия») у меня возникло немало сложностей. Мы с ним по-разному воспринимали происходившие тогда в Грузии события.

Он не ожидал, что в нашей семье возможны политические разногласия. Но когда вокруг начиналась чуть ли не гражданская война, мы не смогли просто сидеть в квартире и с любовью глядеть друг на друга. Все становилось каким-то мрачным и безвыходным.

— Он вас к чему-то призывал или вы его удерживали от каких-то публичных поступков?

— Я была совсем молоденькая. Он на 15 лет старше. В той ситуации это сильно влияло на различие наших мировоззрений. Я хотела торжества, праздничности, всегда цветущего города, то есть рассуждала несколько легкомысленно. А он понимал всю серьезность складывающейся в стране ситуации.

— Что скажете по прошествии времени — в начале 1990-х вы скорее уехали из Тбилиси или сбежали?

— Тогда мне все это казалось временным. Я спасалась, как и многие мои соотечественники. И именно тогда Господь подарил мне встречу с маэстро Мишелем Леграном. Благодаря ему я почувствовала, что могу сделать как певица, нашла свой исполнительский образ, репертуар. Кроме того, мне, конечно же, хотелось укрыть от войны своего маленького сына Сандро, маму — и мы перебрались в Москву. Потом я поехала в Париж. Сегодня, наверное, поступила бы иначе. Но если бы тот Тбилиси был таким, каким он стал теперь...

— Сын ваш давно не живет в России. А почему вы остаетесь здесь? Из-за работы?

— Сандро учится в Лондоне. А мое пребывание в Москве, конечно, во многом обусловлено работой. Но не только. Если я отсюда когда-то уеду, то только в Грузию, потому что человек лишь один раз способен пережить расставание с родиной. И я буду возвращаться лишь в Тбилиси. Так что пусть все, кто предполагает, что Гвердцители может переехать куда-то еще, успокоятся.

— Мне немало приходилось общаться с латышами, весьма двойственно, если не сказать жестче, относящимися к вашей знакомой и коллеге Лайме Вайкуле. Они давно считают ее российской поп-звездой. К вам в Грузии такое же отношение?

— Наши с Лаймой пути похожи только внешне. Глубинные причины переездов из одной страны в другую у нас разные. Все эти годы я старалась, чтобы ко мне на родине не сформировалось такого отношения соотечественников. Мне это было бы очень обидно. В каждом концерте, хоть в Твери, хоть во Владивостоке, я пою грузинские песни, как народные, так и собственного сочинения. Не потому что обязана это делать, просто это мое естество. Я — грузинка. И ревность, неприятие окружающих, наверное, переживаю более эмоционально, чем латыши.

— А в Грузии вы сейчас выступаете?

— В прошлом году, 14 мая, там состоялся мой концерт, благословленный католикосом-патриархом всея Грузии Илией II. Я исполнила песни, которые знаю с детства, и духовную музыку с хором патриархии, в том числе сочинение Илии II. Зрители встречали меня овациями и даже слезами радости. Я показала им, чем живу сейчас, что храню в своем сердце и что во мне ничего не изменилось. Я просто рассказывала им, что переживала за минувшие годы. На тбилисских улицах обычные люди говорили мне: «Мы рады, что вы снова здесь».

— После российско-грузинского конфликта в Южной Осетии контакты с Россией прервали многие популярные у нас грузинские артисты, прежде всего Вахтанг Кикабидзе. Вы общались с ним в последние годы?

— Недавно мы были в Киеве, где после концерта Саша Розенбаум предложил: «Давай, поедем к Бубе». Он тоже там выступал. Мы приехали к Вахтангу Константиновичу в гостиницу и провели замечательный, трогательный вечер, не касаясь болезненных для нас тем. Думаю, что абсолютно правы те российские интеллигенты, которые сожалеют о том, что «Россия потеряла Кикабидзе». Но, дай Бог, со временем что-то изменится к лучшему.

— Верну вас к хачапури. Вы их в принципе-то печь умеете?

— Умею, но это не стало моей постоянной ролью в жизни, не превратило меня в домохозяйку.

— Видимо, повезет тому мужчине, ради которого вы возьметесь за приготовление хачапури. Это будет высшим проявлением любви?

— Если я начну печь хачапури — значит, ухожу со сцены.