Люди Юлия Гужона

В 1883 году француз Юлий Гужон подал прошение московскому начальству: "разрешить железопрокатное производство, с постановкой машин и станков, на вновь устраиваемом мною заводе". Так начал свое существование завод Гужона (ставший в 1922 году заводом "Серп и молот"). Может быть, сыграла свою роль фамилия француза (по-французски - обыденная, а по-русски - смешная). Может быть, сам Юлий Пьерович подавал нехороший пример (в частности, в 1885 году завод полностью выгорел, и по Москве ходили слухи по поводу того, что сам хозяин и инициировал поджог - страховая премия была отнюдь не символическая). Так или иначе, люди Юлия Гужона постоянно попадали во всяческие возможные и невозможные истории. В первую очередь это касалось самого высшего менеджмента. Владимир Гиляровский пересказывал в "Москве газетной" диалог между редактором "Московского листка" Н. Пастуховым и его сотрудником по поводу сбора рекламных объявлений: - Уж не ты ли объявления в банке... получаешь? Принеси и нам. - Я бы принес, Николай Иванович, да ведь вы подведете, как тогда с Гужоном было, он сдал вам объявление, а вы в том же номере и написали, что завод Гужона всю Москву-реку заразил из потайных труб нечистотами. - Что же, меня купили объявлениями? Все равно выругаю их, кто заслуживает. А за тех, кто рыбу морит, в реке народ отравляет, так я о них за объявления молчать буду?" Естественно, что господин Гужон был в курсе собственных "потайных труб". По пути высшего руководящего состава шли и самые обыкновенные рабочие. Правда, шалости их были мельче, выбирались из доступного. Тот же "Московский листок" сообщал: "Мы уже неоднократно указывали на безобразия, совершаемые рабочими завода Гужона; вчера, 7 июля, толпа рабочих с упомянутого завода, состоящая почти из ста человек, затеяла на набережной храма Спасителя игру в орлянку. Шум, крики, брань раздавались в течение нескольких часов; прохожие вынуждены были далеко обходить шумевшую толпу, а многие из публики, направлявшиеся в купальню, сочли за лучшее повернуть назад, не рискуя подвергаться дерзким выходкам со стороны подгулявших рабочих". Рабочие завода славились своею удалью и после революции. Поэт Яков Шведов писал: А солнце кинет только дрожь - Гудок свой крик растянет гулко, Запышет синим дымом на Гужоне ковш, И кинет ближний "Блеш" Пахучий дым по переулкам. А вечером опять гудят гудки... Идут рабочие по тропкам тряским, А вечером под звон гармоники платки За берегом болотистой реки Плечами лихо зазывают в пляски. Именно рабочие с Гужона в 1918 году снесли памятник Скобелеву. Как говорят официальные источники, по своей собственной инициативе, и в этом случае источникам можно поверить. Но самый яркий "подвиг", совершенный тружениками завода, был описан Алексеем Ремизовым: "На Пасху в Москве у Гужона... устроили собрание с антирелигиозными целями какой-то безбожной ячейки. Собралось народу видимо-невидимо - сколько одних рабочих на заводе! - тысячи. А выступал докладчиком сам нарком А. Луначарский... По окончании речи (часа два) выносится единогласно через поднятие рук резолюция, что ни Бога, ни Светлого Христова воскресенья нет и быть не может. И тут же на собрании... поп Иван ныряет: в оппоненты записался. "Да куда, говорят, тебе, отец, нышто против наркома? Да и уморились канителиться". А ему - и бог его знает, с чего это пристукнуло! - одно только слово просит. Ну, и пустили: "Слово гражданину Ивану Финикову". И вылезает - ну, ей-богу, ваш! Ваш, бессловесный, самый русский природный, без которого круг жизни не скружится, а чего-то стесняющийся, плечо на бок - "Христос воскрес!" - и поклонился, так полагается на Пасхе, приветствие, как здравствуйте, трижды: "Христос воскрес!" - "Воистину!" - загудело в подхват собрание, все тысячи, битком набитый завод, Гужон с полыхающим вечерним заревом красных труб, московская Бельгия, - "Воистину воскрес!" И вроде бы сошло. Правда впоследствии новые власти оказались менее терпимыми к подобному непослушанию.