Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Общество
Госдума приняла закон о продлении программы маткапитала до конца 2030 года
Мир
В МИД РФ заявили об отвержении Европой дипломатического решения конфликта на Украине
Армия
Российские военные уничтожили пикапы ВСУ в ДНР с помощью FPV-дрона
Политика
Минобороны России и Индии подписали соглашение о сотрудничестве
Мир
Трамп заявил о введении США новой политики взаимных налогов
Мир
Глава Rheinmetall заявил об опустошенных в ЕС и на Украине военных складах
Общество
Песков назвал послание Путина парламенту внутриполитическим событием
Мир
В МИД ФРГ исключили отправку своих военных на Украину в «горячую фазу» конфликта
Общество
Винник рассказал о несостыковках в судебных делах против него
Армия
ВС РФ освободили населенный пункт Ямполовка в ДНР
Мир
Президент Грузии рассказал о попытках подтолкнуть страну к войне с Россией
Мир
Дмитриев сообщил об обсуждении с США воссоединения в ряде экономических сфер
Мир
В минобороны Эстонии опровергли вывод Трампом американских войск из Прибалтики
Мир
В партии Ле Пен высказались против отправки французских военных на Украину
Политика
Ушаков усомнился в возможности встречи Путина и Трампа на следующей неделе
Экономика
Лут сообщила о плане РФ произвести 170 млн т зерна в 2025 году
Мир
Захарова заявила об утрате «большой семеркой» авторитета в мире
Главный слайд
Начало статьи
Озвучить текст
Выделить главное
Вкл
Выкл

Чтение воспоминаний великих или хотя бы просто замечательных людей об их самых юных годах, когда формировалась ставшая впоследствии столь выдающейся личность, — дело полезное и даже где-то душеспасительное. Поэтому, когда в руки критика Лидии Масловой попал целый сборник таких мемуаров, которыми поделились и матриарх отечественной словесности Людмила Улицкая, и обер-карикатурист Андрей Бильжо, и еще два с лишним десятка других не менее известных (хотя иногда только в узких кругах) авторов, она, разумеется, не могла пройти мимо — и поделилась впечатлениями с «Известиями».

Людмила Улицкая, Линор Горалик, Андрей Бильжо, Леонид Гиршович, Люба Гурова и др.

Казенный дом и другие детские впечатления: сборник

Составление и предисловие Ирины Головинской

М. : Время, 2019. — 224 с.

В предисловии «Казенного дома» составитель Ирина Головинская обещает увлекательную игру по преобразованию пережитых в пионерлагерном детстве боли, страха и стыда — в текст (лагерь не жесткое условие, годятся и любые другие запавшие в раненую душу места). Участников игры 26, как бакинских комиссаров, и для многих из них детское пребывание вне зоны домашнего комфорта — мученический подвиг, даже если воспеть его не всем хватает литературного блеска.

Впрочем, тут важнее не столько писательский талант, сколько способность раскрыться, быть честным с самим собой. Как раз наоборот, чем меньше автор озабочен «художественностью» текста, тем искренней и ценней может получиться его мемуар в психоаналитическом смысле: «Казенный дом» по замыслу все-таки не соревнование литераторов, а душевный флешмоб, своего рода #MeToo, хотя сексуальный аспект проблемы в сборнике затронут мало.

Мария Альтерман в новелле «Воскресенск», отчитываясь о неудачном попадании не в тот лагерь (произошедшем уже в новейшее время, судя по присутствию в рассказе мобильников и других примет текущей эры), высмеивает угрозу группового изнасилования вшестером со стороны ровесников («Мне казалось, пацаны слишком маленькие, чтобы насиловать, и это просто нелепая игра»). Алексей Цветков («Отставка из рая»), с трех до десяти лет в буквальном смысле пролежавший в «горизонтальной инкубации» костно-туберкулезного санатория, что, по словам автора, навсегда оставило в его психологии что-то от марсианского пришельца, деловито замечает: «И вот еще, наверное, о чем нужно вспомнить: о сексе», а потом робко и трепетно прикасается к первым эротическим ощущениям второклассника, внезапно ощутившего разницу между полами с непривычной, не анатомической стороны («И я вдруг понял, что она не такая, как мы, и что рано или поздно с этим придется что‑то делать»).

Поэтические намеки на какую-то педофильскую подоплеку можно при желании усмотреть в лирической зарисовке Линор Горалик, названной строчкой из Эдгара По «С моря ветер холодный дохнул из-за туч», где взрослый дяденька расспрашивает потерявшуюся девочку лет шести-семи, как ее зовут, останавливаясь на имени Аннабель-Ли, тут-то загадочный рассказ и обрывается.

Из трех вещиц, с которыми вписалась в «Казенный дом» Линор Горалик, пожалуй, больше всего удался «Суженый, ряженый», где 12-летняя героиня вызывает зависть соседок по лагерной палате рассказами о своем 19-летнем «муже», с которым родители якобы обручили ее еще в пять лет. Но тут писательница добивается скорее обратного эффекта, чем большинство ее коллег по сборнику, давящих на жалость, сочувствие и гуманизм: героиню «Суженого, ряженого» хочется как следует отдубасить мордой об тумбочку так же, как она лупит соседку, усомнившуюся в правдивости баек про мужа.

Фото: РИА Новости/Юрий Абрамочкин

Пионерлагерный и детсадовский контент в «Казенном доме» преобладает количественно, и на первый план тут то и дело выходит тема дефекации и моральных страданий, связанных с антисанитарией и вынужденной публичностью этого интимного процесса.

Заводит деликатный разговор Людмила Улицкая, открывающая сборник рассказом «Выход» о том, как попав впервые в лагерь в 1953 году, не может заставить себя зайти «в длинное строение с восемью очками на общем постаменте». Вместо того, чтобы мужественно, по-сорокински, привыкать к общественным фекалиям как к норме жизни, будущий биолог решает ходить в лес, где делает одно из своих первых естественнонаучных наблюдений: «В природе ничего не пропадает».

В «Казенном доме» на ровном лагерном фоне вялотекущих страданий из-за бытовых неудобств и невкусной столовской еды, перемежающихся редкими радостями (попасть в изолятор, где можно отлежаться в тишине, или найти в лесу гриб и засолить его в порядке подготовки к побегу), заметно выделяется победительностью, отсутствием нытья и осмысленным жизнелюбием рассказ Татьяны Малкиной, оправдывающий свое название — «Лучшее средство».

Лучшее средство вынести ужасы принудительной социализации (точнее, не опознавать их как ужасы, считая смешными нелепостями) — это жить даже не частной жизнью (какая уж тут частная жизнь, если и покакать в одиночестве не дают), а сугубо личной. Что и делает 14-летняя малкинская лирическая героиня — заводит, если так можно выразиться, роман (платонический, разумеется, и односторонний, хотя о ее чувствах знают все) с начальником лагеря, на которого она счастлива просто смотреть. В этом состоянии перманентного любовного опьянения даже вонючий сортир может послужить декорацией для романтических переживаний: «Плачу и кошусь в дощатые дыры, где пенятся вонючие охристые ряски, и думаю, как легко туда как бы невзначай провалиться и пропасть, с кротким пузырчатым бульком, как в ужасном кино «А зори здесь тихие». Но через миг помню себя стоящей с запрокинутой головой за выгребами, под высокими пирамидальными тополями, которые мотают верхушками в ясном небе, а я уже в состоянии восторга: нет, жизнь еще не кончена в четырнадцать лет (привет, дуб), она прекрасна и полна любви, тополей и бог еще знает чего».

Фото: Depositphotos

Послесловие под названием «Белая мышка — эмблема любви» написала Елена Вроно, известный психиатр и подростковый психотерапевт, которая, однако, не то чтобы подводит какие-то философские итоги, а больше умиляется своей первой поездке на Запад в 1989 году и посещению гематологической клиники, где лишенных иммунитета маленьких пациентов отпускают на выходные в семью, несмотря на риск инфицирования.

Немного пристыдив таким образом бесчеловечную советскую медицину и педагогику, которая на протяжении нескольких десятков предыдущих страниц измывалась над детишками, вырывая им гланды без предупреждения и подвергая изощренным моральным издевательствам, доктор Вроно тем не менее продолжает называть детство золотой порой, хотя все вышеизложенное участниками сборника не дает для этого веских оснований: чего уж такого золотого в этом унизительном периоде жизни, когда маленький человечек практически беспомощен перед взрослыми, утрамбовывающими его в социум?

Фото: РИА Новости/Владимир Родионов

Чтобы все-таки резюмировать прочитанное в «Казенном доме», лучше позаимствовать цитату у того же Алексея Цветкова: «Вообще‑то эта попытка описать свою нехитрую жизнь подтверждает мою давнюю догадку по поводу намерений и целей мемуаристов: эти тома пишутся для того, чтобы заставить аудиторию разделить свою любовь к себе самому, а вовсе не с целью извлечь урок из прошлого, обычно в мемуарном возрасте любые уроки уже бесполезны».

Сборник «Казенный дом» наглядно иллюстрирует: скучными, банальными и однообразными воспоминания о травматичном детстве получаются, когда в них нет любви ни к кому и ни к чему, кроме самого себя, своих капризов, привычек, фобий и выстроенного вокруг уютненького родительского кокона.

Читайте также
Прямой эфир