«Максим Горький — тот, вокруг кого бурлило время»
28 марта исполняется 150 лет со дня рождения Максима Горького — романтика, модерниста, создателя школы соцреализма и новой веры, во главе которой стал не Бог, а Человек. О значении «пролетарского писателя» и его влиянии на современную культуру «Известиям» рассказал автор его биографии, писатель, литературовед Павел Басинский.
— В канун юбилея вышло переиздание вашей книги «Горький. Страсти по Максиму». Считаете, они не стихли до сих пор?
— Горький — одна из самых сложных личностей конца XIX — первой трети ХХ века. Кто-то считает, что Алексей Максимович недооценен. Другие утверждают, что имя раздуто. Символист Дмитрий Мережковский писал: «Как явление художественного творчества Толстой и Достоевский неизмеримо значительнее Горького. О них можно судить по тому, что они говорят; о Горьком нельзя: важнее всего не то, что он говорит, а то, что он есть».
Не просто писатель — создатель культурной и общественной ситуации. Тот, вокруг кого бурлило время. Он находил общий язык с Лениным и Розановым, Толстым и Гапоном. Стоял у истоков создания ведущих литературных организаций — Союза писателей, Литинститута, издательств «Знание», «Парус», «Всемирная литература»... Его стараниями писательство стало одним из главных дел страны.
Ведь прежде, будь ты хоть Чехов, хоть Достоевский, — иди на поклон к издателю. Потом над этим смеялись, говорили, что структуры Союза писателей — «писательский колхоз». Ерунда: впервые в мире литераторы получили государственную поддержку. Он и в СССР вернулся потому, что ему позволили развернуться в качестве культурного строителя.
Деятельной натуре Алексея Максимовича было тесно в эмиграции. Как верно заметил живший в его доме в Сорренто Владислав Ходасевич, Горький «продался, но не за деньги». Не роскошь его привлекала, а культуртрегерство. Он и до отъезда был таким: в его квартире на Кронверкской бывали оппозиционные большевики, меньшевики, эсеры, члены императорской фамилии, опальные писатели и художники. Просили обо всем: о защите, о протекции, о жилье, чуть ли не о новых штанах...
Шкловский шутил, что во время революции мы съели большого русского писателя: с 1917 по 1921 год Алексей Максимович вообще не успевал работать, устраивал какие-то зарплаты, вытаскивал из историй. Ленина как человека власти это раздражало. Он, кстати, и поспособствовал отъезду писателя в эмиграцию в 1921 году.
— Зато Сталин верно рассчитал, что всемирно известного литератора выгоднее иметь в качестве рупора советской власти?
— Горький был огромная знаменитость: имел пять номинаций на Нобелевскую премию, по случаю юбилея получал поздравления от Стефана Цвейга, Томаса и Генриха Маннов, Джона Голсуорси, Герберта Уэллса, Сельмы Лагерлеф... На привилегии не поскупились: особняк Рябушинского, дачи в Горках и в Тессели, сын Максим получил гоночную машину последней марки, а в Сорренто на мотоцикле ездил. Конечно, теперь Алексей Максимович был вынужден выполнять некоторые заказы.
— За это на него и повесили ярлык «песнопевца режима»?
— Конечно, поездка на Соловки и на Беломорканал — позорные страницы его биографии. Писатель всё прекрасно понимал: нет ничего хорошего в том, что людей держат в заключении. Хотя массовые расстрелы на горе Секирка начались позже. А на момент визита Горького лагерь был образцовым: там театр держали, выпускали журналы, газеты. Но от этого Соловки не переставали быть концлагерем.
Да, Горький написал множество статей, прославляющих власть. Но есть тут и такой момент: мы судим о людях прошлого с сегодняшних позиций, уже зная, что произойдет. А они-то жили в своем времени. Вот, например, писал он о сотрудниках карательных органов. Теперь кажется — как он мог?! Но после революции и даже в первой половине 1930-х годов они воспринимались как рыцари без страха и упрека. Человек в форме ГПУ-НКВД с усиками, как у Ягоды, казался героем. Заходил такой «сокол» в ресторан, женщины глаз не сводили.
— Политическая и социальная активность, кажется, очень навредила Горькому. Федор Сологуб писал о нем: мол, талант как топор, читаешь и досадуешь... Или это комплимент?
— Безусловно, Горький — большой мастер, философичный, точный, разноплановый. Великие книги — «Жизнь Клима Самгина», «Детство», «В людях», «Мои университеты». Прекрасен «Челкаш». «Макар Чудра», первый же его рассказ, — абсолютный шедевр.
На мой взгляд, он великолепен и как драматург. Пьеса «На дне», выдержавшая в Берлинском театре три сотни аншлагов и 500 спектаклей подряд, была прорывным событием в истории театра. Но не из-за зипунов и лохмотьев: они появились на сцене уже по время постановки «Власти тьмы» Льва Толстого. На самом деле это экзистенциалистская вещь, игра социальных масок, которые разрушаются прямо на глазах у зрителя.
Барон, Клещ, Татарин, Актер — все они оказываются в ситуации, когда их социальные роли ничего не значат, все обречены. Горький пророчески подписывает приговор не только царской России, но и всей рушащейся мировой цивилизации — и вскоре старый мир рухнет, появится новый.
Драматург ставит жесткий вопрос: что важнее — сострадание к человеку или правда о нем? Лука, герой «старой формации», пытается утешить, кормит сказочками, говорит умирающей Ане, что на том свете ей будет хорошо. Актеру сочиняет про лечебницу, где справятся с его болезнью. Но не срабатывает! Выход демонического Сатина, заложника маски шулера и пьяницы, вдруг сказавшего «правду», инспирирован Лукой. Ведь именно Сатин произносит знаменитый монолог: «Человек — это звучит гордо». Актер не выдерживает, вешается...
Вообще Горький не простой автор, он требует некоторой читательской подготовки. Кого-то могут раздражать его преувеличенные модернистские метафоры. Как остроумно заметил Корней Чуковский, он «овеществляет дух» и «одухотворяет материю». «Песня как грязь», «мысли как тараканы» — именно это и не нравилось Толстому и Бунину. При этом оба признавали, что Горький — большой мастер.
— Бунин подозревал Горького в наигранности: корчит из себя человека из толпы, еще и нарочито окает, как бурлак.
— Писатели часто друг друга не любят. Но если бы «бурлак» не опубликовал «Антоновские яблоки», мы бы долго не узнали об аристократе Иване Алексеевиче. Конечно, Горький — фигура масочная, это вообще характерно для модерна. Носил косоворотку, делал вид, что «прост». И при этом был великолепно образован: среди студентов Казанской духовной семинарии парень из пекарни народника Деренкова был легендой: разносит по утрам булочки и рассуждает о Марксе, Шопенгауэре, Лаврове. Вырваться из толпы, не слиться с массой для Алеши Пешкова было делом принципа, как раз об этом его повесть «В людях».
— В книге вы представляете Алексея Максимовича создателем новой, революционной религии, где во главе угла встал не Бог, а Человек. О чем она, эта религия? Известно, что он был ницшеанцем.
— «Ницшеанство» Горького начинается гораздо раньше, чем он знакомится с трудами «базельского профессора». «Макар Чудра», написанный в 1892 году, — один в один «Несвоевременные размышления», которые тогда на русский переведены не были. Старый цыган говорит: «Иди — и всё тут. Долго не стой на одном месте — чего в нем? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее».
А Ницше пишет о Гамлете: задумался о жизни, и жизнь опротивела. И лишь позже Алексей Максимович прочел «Рождение трагедии из духа музыки» и «Так говорил Заратустра», а уже после смерти философа побывал в Германии, получил письмо от сестры Ницше Элизабет с приглашением посетить архив ее брата.
Для Горького важна тема не сверхчеловека, а сверхчеловечества. Мир, каким его создал Бог, казался ему несправедливым: почему люди в нем страдают, умирают? А раз Творец нас бросил, мы должны стать равными ему, взять бразды правления в свои руки, построить рай на земле. Причем не метафорически, а вполне практически.
Он, например, считал, что смерть бессмысленна, и людей нужно сделать вечными, как вечна Вселенная. Тогда это казалось достижимым — сильна была вера в силу науки. Философ и врач Александр Богданов проводил эксперименты с переливанием крови, считая, что постоянно омолаживая человека, можно сделать его вечным.
Благодаря инициативе Горького в СССР был создан Институт экспериментальной медицины, одной из задач которого было если не достижение земного бессмертия, то максимальное продление человеческой жизни. Хотели создать новых людей, стоящих на принципиально иной ступени развития.
— Больше похоже на чернокнижие, мистицизм, чем на атеизм.
— Трудно сказать, во что верил сам Горький. Во всяком случае, атеистом в буквальном смысле он не был — хотя бы потому, что его страшно волновал вопрос о Боге. «Мы в мир пришли, чтобы не соглашаться», — строка из несохранившейся ранней поэмы «Песнь старого дуба». Зато можно без тени сомнения сказать: у Пешкова-Горького были какие-то особенные интимные отношения с чертом. Мемуаристы свидетельствуют: на протяжении всей своей жизни Горький постоянно чертыхался.
Понятие «черт» имело у него множество оттенков. Но чаще это было слово ласкательное. «Черти лысые», «черти драповые», «черти вы эдакие», «черт знает как здорово». Конечно, и язычником он не был в точном значении этого слова; просто всё сумеречное, таинственное неизменно притягивало его внимание. Впрочем, это характерно для рубежа веков вообще.
— Язычник, ницшеанец, пролетарский писатель, певец режима — кем же он сам себя считал?
— «Проходящим». Это его собственное экзистенциальное изобретение. Мимо «людей». Мимо мира. Мимо себя. Не просто прохожим, для кого всё мелькающее перед глазами — привычный пейзаж; и не странником, стремящимся удалиться, получив еду и ночлег. «Проходящий» — это Миклухо-Маклай в среде своего народа. Своей интеллигенции. Своих священников. И своих «хозяев жизни». Он не просто живет среди людей, в том числе и соотечественников, он их непрерывно изучает как загадочный феномен. И здесь не столь важно, кто ты: бродяга и вор Челкаш или писатель и гений Толстой, консерватор Розанов или революционер Ленин, защитник людей Короленко или кровавый диктатор Сталин.
Как говорит Лука в «На дне»: «Ни одна блоха — не плоха: все — черненькие, все — прыгают...» Но и тут же возражение Сатина: «Всё — в человеке, всё для человека!.. Че-ло-век! Это — великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека!» Между этими двумя полюсами примерно и находится взгляд Горького на человека...
Писатель, литературовед и критик Павел Басинский в 1986 году окончил Литинститут имени Горького.
