Дело тонкое
В Музее Востока открылась выставка «От голубой розы к золотому гранату. Образ Востока в русском искусстве первой половины XX века». Цветистое название вполне соответствует содержанию экспозиции: едва войдя в зал, зритель попадает в мир красочных мечетей, пестрых одежд и благоухающей природы. Впрочем, общая «праздничная» интонация — пожалуй, единственное, что объединяет произведения, совершенно разные по стилю и духу.
Лишь небольшая часть работ принадлежит кисти художников первого ранга. Несколько полотен Фалька, две вещи Сарьяна, по одному Лентулова и Машкова. Остальное — творения куда менее известных живописцев, которые, впрочем, сыграли немалую роль в формировании среднеазиатского искусства XX века. Судьбы большинства из них похожи: выучившись в 1910–1920-х годах в России, они отправились на юг, где в итоге и остались. А потому в их творчестве академические навыки и тенденции Серебряного века соединились со среднеазиатской тематикой и местным колоритом.
Вот, например, Александр Волков, народный художник Узбекской ССР, под работы которого выделен отдельный зал. Его серия «Восточный примитив» стилизована под фрески и, несмотря на восточные мотивы, перекликается, скорее, с иконописью. А полотно «Персиянка» (1916) выглядит оригинальным преломлением традиций Михаила Врубеля. Однако холодноватая, «северная» цветовая гамма автора «Царевны-Лебеди» заменена здесь на жаркие южные краски, а мистический магнетизм уступает место броской декоративности.
Или Павел Беньков, тоже живший в Узбекистане. На его огромной картине «Подруги» (1941) изображены три девушки, читающие письмо с фронта и оживленно беседующие. Но не на них мы смотрим в первую очередь, а на сверкающий, переливающийся в ярком дневном свете ручей; на мерцающую листву деревьев; наконец, на игру солнечных бликов на земле. Приемы импрессионизма идеально легли на, казалось бы, чуждый этому стилю сюжет. Несколько работ Бенькова — в числе главных экспонатов выставки.
И всё же нельзя не признать, что Фальк затмевает «конкурентов». Для него, в отличие от Бенькова и Волкова, поездки на юг стали небольшими эпизодами биографии. Однако мало кому удалось так выразительно, почти осязаемо передать зной Самарканда («Золотой пустырь. Самарканд», 1943), удивительные краски Крыма («Турецкие бани в Бахчисарае», 1915)... Но во всем этом — не внешняя изобразительность, а попытка дойти до первооснов формы, почти абстрактного «звучания» цветов.
То же справедливо и для Лентулова, чей «Старый замок в Крыму» (1916) своей мозаичностью неуловимо напоминает знаменитый третьяковский «Собор Василия Блаженного». Но только вместо православных маковок здесь купола, увенчанные полумесяцами. А на заднем плане возвышаются горы.
Крымская тема продолжена в графике Михаила Гайдукевича, но его акварельные и гуашевые зарисовки, конечно, теряются на фоне многоцветья масляной живописи. И это касается не только работ Гайдукевича. Надо признать, что вещей проходных, не выдерживающих сравнения с шедеврами, на выставке все-таки многовато. И это, пожалуй, ее главный недостаток наряду с отсутствием ярко выраженной драматургии и архитектуры — работы просто развешаны на стенах залов, и зритель может осматривать их в любом порядке. Но и здесь есть свои преимущества: вместо навязывания кураторской концепции нам предлагают просто насладиться художественными образами Востока. Не самый плохой вариант.
