Искатель истины: почему Чижевского назвали Галилеем XX века
125 лет назад, 7 февраля 1897 года, в польском городке на западе Российской империи, родился Александр Леонидович Чижевский — ученый, открывший новые миры для исследователей Земли и космоса, художник и археолог, сын и внук офицера, признанный основоположник нескольких направлений в науке. История отечественной науки, не столь уж и долгая, богата на открытия, на яркие личности неординарного, нередко эксцентрического склада. Но Чижевский и при жизни, и после смерти не вписывается ни в какие рамки. Подробности — в материале «Известий».
Вокал и артиллерия
Род Чижевских ведет свое начало от придворного тенора императрицы Елизаветы Петровны Петра Лазаревича, которому самодержица пожаловала потомственное дворянство. А бабушка нашего героя была двоюродной племянницей адмирала Павла Нахимова.
Александр родился в семье выдающегося артиллериста, потомственного военного Леонида Васильевича Чижевского. Жену и мать мужчины потеряли рано — будущего ученого воспитывал отец, человек изобретательного ума, еще накануне Первой Мировой войны выдвинувший идею применения ракет в боевой обстановке. Среди других военно-инженерных предложений артиллериста — особый командирский угломер для стрельбы с закрытых позиций. Сын с раннего детства помогал ему в лабораторных исследованиях.
Свою карьеру в царской армии Леонид Чижевский закончил генерал-майором, но получил признание и в советское время. В 1928 году ему даже присвоили звание Героя Труда. Жили они в Калуге. Там Александр Леонидович познакомился с Константином Циолковским, увлекся его работами о космосе, о будущем Земли и Вселенной. Они переписывались больше десятилетия.
Пролог к открытиям
С юности он понимал, что суть его творчества — на стыке гуманитарных и естественных наук. Чижевский многое успевал, потому что занимался только тем, что его увлекало, и палитра оказалась на удивление разнообразна. Он годами зарабатывал на жизнь, продавая собственные картины, изучал мировую литературу, философию, увлекался идеями космизма. Всю жизнь писал стихи, многие из которых ему удалось опубликовать. Изучал историю и археологию — одним словом, искал истину, и все в его исследованиях взаимосвязано, всюду можно проследить логику.
«Если бы у меня были тысячи глаз и тысячи рук, я всем бы им нашел работу. Я все хотел сам видеть, все слышать, все ощущать, во все проникнуть и насытить наконец свою неутолимую жажду», — признавался Чижевский, как на исповеди. Эта жажда проснулась в нем рано. В десять лет под влиянием книг он написал «Популярную космографию по Клейну, Фламмариону и другим». Уже тогда космическое измерение знания было для него даже важнее земного, как и для Циолковского.
Александр Чижевский за мольбертом
Прежде чем окончить Московский археологический институт, он ушел добровольцем на фронт. Вернулся к учебе после Февральской революции — контуженный и с солдатским Георгием на груди. Не прошло и года, а он уже защитил докторскую диссертацию на тему «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса». Это исследование он продолжал всю жизнь…
Доктор всеобщей истории, опубликовавший к тому времени несколько монографий, продолжил образование на медицинском и физико-математическом факультетах. И вскоре совершил самое броское свое открытие — о положительном влиянии отрицательно заряженных ионов на живые организмы, включая человека. В нашем организме он первым увидел «электронную и ионную машину». Советский ученый создал собственный ионизатор воздуха, известный в народе как «люстра Чижевского», которой приписывали самые чудодейственные возможности. По этой «люстре» ученого в основном и знали в СССР.
Тем временем он открыл еще одну отрасль науки — гелиобиологию, изучавшую влияние Солнца на все живое на Земле, включая исторические процессы. Книга, в которой он изложил азы этого научного направления, называлась «Земное эхо солнечных бурь» и вышла она не в Советском Союзе, а во Франции вполне официально, при согласии наших властей. На русском языке и в нашей стране она увидела свет только в 1970-е, когда интерес к теориям Чижевского уже не был чем-то экзотическим, а отклонения от ортодоксального марксизма, которые позволял себе ученый, уже не считались чем-то преступным.
Время взлёта
С середины 1920-х годов дела Чижевского складывались неплохо. Его идеи поддерживали мэтр мировой науки, лауреат Нобелевской премии по физике, шведский ученый Сванте Аррениус и директор Института биофизики Петр Лазарев. В СССР обустраивали рентгеновские лаборатории, вводили электромедицину — разработки Чижевского шли в ход. К нему с симпатией относился Анатолий Луначарский, неизменно уважавший чудаков-ученых и понимавший, как они необходимы науке и стране.
Он находил единомышленников, например в лаборатории по зоопсихологии знаменитого дрессировщика Владимира Дурова — такого же искателя и новатора по духу. Дуров поверил в идею ионизации воздуха и поддерживал исследования Чижевского. Король манежа видел: ионизированный воздух благотворно действует на обезьян, они становятся сообразительнее, меньше болеют. Цирковой артист с мировым именем, он написал об идеях своего соратника великому норвежскому арктическому исследователю Фритьофу Нансену, французскому физику Арсену д’Арсонвалю — и добился своего. О Чижевском узнали в Европе, стали переводить его работы на английский, немецкий, французский. Научный мир заговорил об аэроионотерапии.
Александр Чижевский за научным экспериментом
Чижевский отказался продать лондонской Ассоциации по изготовлению медицинской аппаратуры патент на свое изобретение. Он безвозмездно передал все права советскому правительству и даже написал письмо в ЦК, вполне в духе того времени: «Я имею честь принести в дар открытие гуманного характера — метод борьбы за здоровье человека, способ защиты его жизни».
Патриот, потомственный военный, он и помыслить не мог об эмиграции. Таково уж офицерское воспитание, которое получил Чижевский. К тому же многое в советской системе ему нравилось: смелость социального эксперимента, отказ от многих предрассудков, которые мешают в науке, в искусстве… Он не мог не видеть, что система становилась жестче, а риск попасть под колеса истории делался все реальнее. Но, несмотря на проработки со стороны недругов, Большой террор прошёл мимо Чижевского, как будто кто-то хранил его «от сумы да тюрьмы» до поры до времени.
Во властных кабинетах к его идеям тогда относились серьезно, Совнарком даже присудил Чижевскому премию — 10 тыс. рублей. В Академии сельхознаук (ВАСХНИЛ) открыли научно-исследовательскую лабораторию ионификации, которую возглавил Чижевский. Его тогдашние опыты на животных доказали, что ионизированный воздух сокращает время заживления ран, укрепляет иммунитет и защитные функции организма. Его идеи подхватили многие: и медики, и агрономы, и животноводы. Для опытов Чижевскому предоставили птицеводческий совхоз «Арженка» в Тамбовской области. Через полгода работы ученый отчитывался об успехах: «ионизированные» цыплята при штатном расходе корма весили почти на 30% больше, чем обыкновенные. Снизилась заболеваемость птиц. Сторонники Чижевского заговорили об экономическом чуде.
«Братья-разбойники»
К нему пришел успех, но тогда же в газетах началась кампания, направленная против Чижевского. «Враг под маской ученого», «Безмерная наглость лжепрофессора Чижевского» — так назывались статьи, за которыми стояли директор Всесоюзного института животноводства Борис Завадовский и его брат Михаил, тоже академик ВАСХНИЛ. Оба — влиятельные люди в советской науке, несмотря на дворянское, как и у Чижевского, происхождение. Чижевский тоже не витал в облаках, умел защищаться, отстаивая свои идеи, и даже после смерти Луначарского находил союзников в кругах влиятельных руководителей. Так и удавалось отбивать атаки Завадовских. Поначалу Чижевский отвечал публично, но настал день, когда партийная пресса стала игнорировать его письма…
Братья Завадовские принципиально не принимали методику Чижевского. Они разработали другой сценарий подъема советского птицеводства и животноводства — за счет «гормонального рациона», то есть, «на химии». Ионы Чижевского мешали реализовать их дорогостоящую программу, и братья боролись за место под солнцем яростно, не стесняясь казарменной риторики политических доносов.
«Эти люди боялись, что метод аэроионификации настолько себя оправдает, что будет внедрен в народное хозяйство», — вспоминал Чижевский много лет спустя.
Полной победы Завадовские не добились. В структуре ВАСХНИЛ основали Центральную научную лабораторию по ионификации (ЦНИЛИ), которую возглавил Чижевский. Для экспериментов ему предоставили несколько опытных хозяйств. Но за это нужно было принести в жертву одну из важнейших своих разработок — публично отречься от нашумевшей в мире гелиобиологии, которая, как считалось, не соответствовала марксистской теории…
Поколебавшись, Чижевский решил повторить «компромисс Галилея». В «Правде» вышла его статья, в которой все было разложено по полочкам в соответствии с линией партии: «В 1922 году мною действительно была закончена статистическая работа, в которой излагалась идея о том, что между числом движений человеческих масс и максимумом периодической деятельности Солнца имеется некоторое совпадение во времени. Этому совпадению я и попытался дать объяснение, увлекся фантастическими положениями и впал в грубые ошибки благодаря недостаточному знакомству в то время с историческим материализмом, так как работа эта была начата еще до Октябрьской революции». Подобные исповеди в те времена публиковались часто, обыватели привыкли к ним. Но Чижевскому неискреннее раскаяние далось с натугой: тонкая натура, он терпеть не мог политических спекуляций.
В 1939 году в Нью-Йорке состоялся первый международный конгресс биофизиков, ставший настоящим заочным триумфом советского ученого. Отсутствовавшего Чижевского избрали почетным президентом этого собрания. «Гениальные по новизне идеи» — так говорили про него на том форуме. Чижевского сравнивали с Леонардо да Винчи, и это вовсе не воспринималось как преувеличение.
В тот год его выдвинули и на Нобелевскую премию в области биологии. Есть сведения, что Александр Леонидович сам отказался от выдвижения: считал возможное получение такой награды «неэтичным», ведь он — гражданин СССР, а в нашей стране к этой буржуазной награде в то время относились неприязненно.
Вместе с Иофаном он занимался «аэроионификацией» (именно так это называлось) Дворца Советов на Волхонке, который так и не был построен. Увы, это был последний громкий проект, в котором Чижевскому довелось участвовать.
Сборка люстры Чижевского
Лагерная клиника
В 1930-е «свалить» Чижевского братьям Завадовским не удалось, но это аукнулось в 1943 году, когда фактически за неосторожное слово ученого осудили на восемь лет лагерей. Работал он в годы войны в Челябинске научным консультантом крупной клинической больницы. Там его и обвинили в «антисоветской агитации». В лагере Чижевский обустраивал клиники, писал и научные трактаты, и стихи:
В смятенье мы, а истина — ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба:
Что нужно человеку? — Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба.
По ту сторону свободы ему удалось написать несколько важнейших трудов, проверенных экспериментально: «Электростабилизация морфологических и белковых элементов крови при переливании», «Электростатический метод интенсификации химических реакций».
Да, он продолжал искать истину: в лагерной лечебнице занимался наукой, налаживал ионизацию, рентгенографию и писал, писал. И в лагерях, и в ссылке. После мытарств и скитаний он прожил в Москве только шесть лет — в тесной квартирке, в которой Чижевскому снова удалось собрать недурную библиотеку. Лагеря расстроили здоровье и нервы, но он даже сумел наладить работу в научно-исследовательской лаборатории по ионизации и кондиционированию воздуха.
Галилей ХХ века
Реабилитировали Чижевского только в 1962 году. К тому времени он был, пожалуй, самым недооцененным ученым Советского Союза. Его считали фантазером, чуть ли не сумасшедшим. Между тем по смелости прозрений и широте взглядов он был сродни своему учителю — Константину Циолковскому, который в 1960-е вошел в официальный пантеон гениев русской и советской науки.
Во Франции, в Италии выходили статьи и монографии, посвященные жизни и творчеству Чижевского. В Сорбонне его изображение поместили среди портретов и барельефов величайших ученых ХХ века. На Родине он оставался почти неизвестным. Жил в скромной однокомнатной квартирке, тихо продолжал свои исследования и слагал стихи. Конечно, среди молодых ученых о нем ходили слухи, но часто недостоверные. Он казался реликтом довоенного времени. Многие даже представить не могли, что Чижевский еще жив.
Памятная монета Банка России, посвященная 100-летию со дня рождения А. Л. Чижевского
После смерти ученого в декабре 1964 года из Италии в Москву пришло сообщение: «Умер Галилей XX века. Пока светит Солнце, люди с благодарностью будут вспоминать неистового солнцепоклонника из Калуги, породнившего Землю с космосом». В нашей стране после войны его идеи, да и сам образ ученого-мечтателя не вызывали доверия у научного и политического сообщества. Они стали к тому времени слишком консервативными…
Скептики от науки считали его дилетантом, чуть ли не очковтирателем, шарлатаном, которых всегда хватает рядом с исследовательским поиском. Даже в год смерти ученого в советской прессе шла дискуссия — считать ли Чижевского «лжеученым»? Сначала в «директивном» журнале «Партийная жизнь» вышел материал, высмеивавший его открытия. Но слишком многие заступились за честь профессора. В том числе Борис Егоров, первый врач-космонавт, понимавший, насколько важны открытия Чижевского для изучения атмосферы Земли, для подготовки живых организмов к орбитальным полетам. Пришлось уважаемому журналу давать опровержение, на что в «Партийной жизни» шли крайне редко.
С тех пор после смерти ученого, после споров и сомнений его наследие постепенно стало возвращаться в научный контекст. Это происходило медленно, десятилетиями, зато основательно. И комиссия Академии наук подтвердила ценность прорывных работ Чижевского. А с годами стало ясно, что главные открытия Чижевского заключены в самом «крамольном» его труде — о влиянии солнечной активности на биосферу, на человека, на нашу историю. Эта гипотеза оказалась плодотворной.
Время показало, что он действительно оказался кем-то вроде Галилея ХХ века. Сегодня имя Чижевского присваивают астероидам и самолетам, а люстрами Чижевского и в наше время оснащен всемирно известный Московский онкоцентр имени Блохина. И в гениальности ученого, изменившего наши представления о природе мироздания, сегодня мало кто сомневается.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»
