«Русский павильон стал восприниматься как плот»
Россия покажет на Венецианской биеннале химические реакции, звуковые скульптуры и зеркальное отражение лагуны. Об этом «Известиям» рассказали художники Кирилл Савченков и Александра Сухарева — именно они будут представлять нашу страну на главном мировом арт-смотре в 2022 году. После беседы с творческим дуэтом у обозревателя «Известий» осталось больше вопросов, чем до нее.
«Корабль ушел за горизонт или остался где-то позади»
— Какова будет концепция экспозиции в российском павильоне? Чему посвящена выставка?
Александра Сухарева: Мы заинтересовались темой времени. Наверное, это стало отправной точкой, из которой растут наши миры — мой и Кирилла. Для себя мы обозначили эту исходную точку как «предчувствие». Я бы сказала, предчувствие живет в преломлении времен. Например, каждое предсказание заставляет время застывать, но для меня принципиально важен открытый временной горизонт.
Кирилл Савченков: В предчувствии есть много слоев, и для меня это еще и исследование того, как оно связано с аффектами, технологией и политикой. Какое место в нем занимает эмпатия, а какое — страх.
Предложение работать с павильоном сейчас, в этот период, конечно, предполагает, что мы дадим ответ, какую перспективу можно увидеть из данного места.
— Что значит «в этот период»?
А.С.: Сейчас в мире происходит очень много перемен. Плюс ко всему сам павильон недавно был отреставрирован и превратился во что-то новое.
— Что в павильоне изменилось, на ваш взгляд художников, в первую очередь?
А.С.: Теперь можно выйти на террасу с видом на лагуну (много десятилетий терраса, изначально построенная архитектором павильона Алексеем Щусевым и обращенная к Венецианской лагуне, была заложена; в процессе реставрации ее открыли. — «Известия»). Павильон стал гораздо более открытым. В то время, когда мы там были, в июле, в залах гулял ветер, и это было удивительно ново.
В нашей работе павильон в какой-то момент стал восприниматься как плот. Мы не знаем, что произошло с кораблем, его сейчас не видно, он ушел за горизонт или остался где-то позади. Но плот остался.
К.С.: Павильон сильно изменился по настроению и планировке, появились новые возможности. Он претерпел, на мой взгляд, перестройку внутренней логики — того, как он может функционировать, принимать искусство, взаимодействовать со зрителем. Пространство, раньше достаточно закрытое, стало более проницаемым для света.
— Изменилась ли логика движения зрителя? Прежде мы входили и поднимались сразу на второй этаж, осматривали, что там выставлено, потом спускались по винтовой лестнице на первый и в конце концов выходили в Джардини.
А.С.: Летом в павильон можно было войти через четыре разных входа.
К.С.: В то же время сами изменения в мире могут повлиять на движение зрителя, на его логику, потому что есть протоколы безопасности, в том числе ковидные.
— Забавно получается: сначала вы говорите о философских вещах, а потом о протоколах безопасности.
К.С.: Иначе и не получается (смеется).
А.С.: Эти вещи неотделимы от нашего опыта, потому что из новых восприятий и рождается в итоге художественное.
«У нас появился мотив вдоха-выдоха»
— В прошлые годы работа над российской экспозицией шла таким образом, что комиссар, он же, как правило, куратор, выбирал нескольких художников и они готовили свои проекты относительно автономно. Они могли вообще друг с другом не пересекаться и в конечном итоге встречались уже там, на месте. У вас, как я вижу, идет более командная деятельность. Вы изначально друг с другом общались и определяли, что будете делать?
К.С.: Работа шла не автономно друг от друга, но при этом каждый сохранил свой голос.
А.С.: У нас появился мотив вдоха-выдоха: допустим, то, что делает Кирилл, — вдох, а то, что я, — выдох. Идейное пространство тоже построено на этот ритме дыхания.
— Например?
А.С.: В проекте используются химические реакции, в которых вещество переходит из хаотического состояния в некую структуру. Из шума выделяется месседж.
— Что значит «химические реакции»? Это инсталляция, в которой используются какие-то реагенты?
А.С.: Это инсталляция с «живыми» системами, да.
— Химические реакции будут происходить всё время заново или же только единожды, допустим, на вернисаже, а потом останется только какая-то документация?
А.С.: Здесь надо задуматься, как мы понимаем время. Реакции, о которых я говорю, универсальны — их следы можно найти в геологических пластах Земли, в живых системах, на поверхности Солнца и даже в кружке с закипающей водой.
— Биеннале идет обычно более полугода, если мы исходим из того, что она стартует без переносов. Зритель, который придет в мае, и зритель, который придет в сентябре, увидят одно и то же?
А.С.: Он найдет перемены.
— Экспозиция будет развиваться?
К.С.: Как и всё живое.
«Мир приходит к снятию возрастных границ»
— Вы оба сейчас говорите в основном философскими категориями. Мне же хочется понять, как это будет решено применительно именно к художественным работам в павильоне. Я понимаю, что, рассуждая о концептуальных вещах, вы стараетесь уходить от конкретики, потому что что-то пока всё еще в процессе. Но всё же давайте попробуем «приземлить» это. Произведения в каких жанрах мы увидим? Инсталляции в пространстве?
А.С.: Вы увидите ситуации. Например, мы работаем с открывшимся видом на лагуну. Он будет удвоен посредством зеркала.
Художница Александра Сухарева
К.С.: Наверное, то, что мы покажем, можно назвать инсталляцией, но с широким использованием таких средств, как звук. Нас очень привлекла звуковая среда, сложившаяся между обновленным павильоном и садами. Говоря о среде, подразумевается комплексная работа с различными средствами и техниками, создающими единое целое — среду. Важны не средства и техники, а граница между ними, переход через нее и существование в этом переходе. У Саши идет работа с химическими реакциями, а я занимаюсь комплексным соотношением объекта, звука и действия.
— Объект — это звучащая скульптура?
К.С.: Я работаю со скульптурой, использующей расширения технологические и не только — например, звук. В отличие от визуальных вещей, на которые направлен твой взгляд, звук, наоборот, к тебе приходит, тебя обволакивает. От визуального можно отвернуть взгляд, а от звука не получается отстраниться — он в любом случае оказывается в человеке.
— То есть в павильоне будет создана некая звуковая среда?
К.С.: Как в любой живой среде. Это неотъемлемая часть.
— В каком смысле «в любой живой среде»?
К.С.: Любые среды имеют свое звучание. Саша верно сказала: когда мы первый раз там оказались, то обратили внимание на звучание внутри павильона и звучание самих садов.
— Но и сами вы будете как-то влиять на то, что слышат зрители?
К.С.: В известной степени.
— Можно ли сказать, что в современном арт-мире теряет актуальность позиция художника-диктатора, который свой мир кому-то навязывает — зрителям, пространству и так далее, — и становится более перспективной роль художника — соавтора ситуации и своих коллег?
К.С.: Вы всё верно сказали.
А.С.: В нашем случае мы же говорим о диалоге, при этом, как я надеюсь, нам удается создавать общую ситуацию.
— Пожалуй, впервые в истории весь наш павильон будет отдан молодым художникам. Вы оба миллениалы. На ваш взгляд, поколенческий аспект как-то влияет на результат? Иначе говоря, подходите ли вы к процессу работы над российской экспозицией иначе, чем это делали бы 40-летние или, напротив, 20-летние, выпади им такая возможность?
А.С.: Понятие возраста художника уходит в прошлое, отпадает как критерий. Мы в какой-то степени сами подтверждаем этот процесс. Это связано с трансформацией образования, норм, социальных взаимоотношений в нашем мире. Сегодня среди студентов арт-школ можно встретить людей совершенно разного статуса.
К.С.: Мы существуем в мире, который приходит к снятию возрастных границ.
«Напряжение между нами, к счастью, сохраняется»
— Когда вы познакомились друг с другом?
А.С.: Впервые мы пересеклись на одном круглом столе. По-моему, это был 2013 год.
К.С.: У нас начался диалог, и дальше он развивался, мы иногда виделись на каких-то мероприятиях, приходили в мастерские друг к другу, что-то обсуждали...
— До работы над венецианским павильоном у вас были подобные дуэтные эксперименты друг с другом?
А.С.: Нет.
— Идея вас совместить в одном проекте появилась у комиссара, куратора или кого-то из вас?
К.С.: Жизнь так сложилась (смеется).
— В начале совместной работы между вами было напряжение?
А.С.: Конечно. И оно, к счастью, сохраняется.
К.С.: И вместе с этим — любопытство.
— В том, что вы делаете в российском павильоне, присутствует какой-то национальный элемент? Вы представляете нашу страну. Как конкретно это проявляется?
А.С.: Мы связаны с местами, в которых выросли. И не можем не испытывать воздействие среды.
К.С.: Согласен с Сашей, это воздействие, конечно, находит отражение в том, что мы делаем. При всей спорности самой идеи национального в искусстве вопросы, которые мы ставим, происходят из контекста нашей страны.
— Но у вас не будет конкретных элементов, про которые, например, англичанин, зайдя на выставку, сказал бы: «Ага! Вот это русское»?
К.С.: Это надо у англичанина спросить.
Художники Александра Сухарева (в центре) и Кирилл Савченков (справа) с куратором Раймундасом Малашаускасом
— Назовите самое яркое ваше впечатление в процессе всей этой работы.
А.С.: Пожалуй, моим впечатлением было то, как изменилось пространство павильона, когда открылся вид на лагуну, на горизонт.
К.С.: А для меня ключевым стал звук, который сопровождал меня весь период работы над павильоном.
— В каком смысле «звук»?
К.С.: В самом широком смысле — от звука в павильоне до того, что я слышу в окружающей социальной, городской и политической среде, которая меня окружала все эти месяцы.
Кирилл Савченков в 2009 году окончил Московский технический университет связи и информатики, в 2012-м — Московскую школу фотографии и мультимедиа имени Родченко, где с 2013 года преподает. Лауреат премий «Инновация» и «Серебряная камера». Александра Сухарева окончила факультет проектирования мебели МГХПУ имени Строганова, затем — московский Институт проблем современного искусства, училась в Школе искусств Valand (Швеция). Участница европейских биеннале современного искусства Manifesta 10 и dOCUMENTA-13.
