Прекрасных — дам: Третьяковка показывает работы Юрия Пименова
Девушка за рулем автомобиля в мирной Москве и на фронте, модницы новых кварталов, ткачихи в цеху и работницы Уралмаша в ложе театра. 8 сентября в Третьяковке открылась выставка Юрия Пименова — великого живописца XX века, воспевшего женскую красоту во всех ее проявлениях. Тогда это воспринималось как гимн советской действительности, а сегодня его картины можно рассматривать в контексте феминизма. Но подкупают они не идейностью, а светлой лирической интонацией, не лозунгами, но влюбленностью в саму жизнь. Возможно, поэтому в непростые ковидные времена творчество одного из самых оптимистичных художников прошлого столетия оказывается особенно актуальным.
Оттепель и не только
Юрий Пименов — художник счастливой судьбы. В советское время он не был гоним и запрещаем — напротив, имел звания, Сталинские премии, ордена и госзаказы. Но и после смерти его творчество не подверглось переоценке, как многие произведения «официального» искусства и образцы художественной пропаганды. Напротив, оно пользовалось стабильным вниманием зрителей и коллекционеров. Особенный всплеск интереса пришелся на вторую половину 2010-х, когда в моду вошло всё, что связано с хрущевской эпохой. Одним из выставочных хитов тогда стала третьяковская «Оттепель», где работы Пименова занимали важное место.
Он, как никто другой, смог передать саму атмосферу, дух оттепели. И вот что интересно: если в кино мы, говоря об этом периоде, вспоминаем прежде всего «Я шагаю по Москве» Георгия Данелии, «Июльский дождь» и «Заставу Ильича» Марлена Хуциева, в общем — произведения режиссеров, которым было на тот момент около 35 лет, то в живописи самым «оттепельным» автором оказался Пименов, родившийся в самом начале века.
Разумеется, в новой ретроспективе представлены все его основные работы 1960-х: это и знаменитая серия «Новые кварталы», показывающая строительство новых домов и городов через призму радостных чувств новоселов, и красноречивые бытовые натюрморты из циклов «Вещи людей» и «Вещи каждого дня». Большинство из этих полотен ценители искусства, конечно, видели не раз. И всё же каждая встреча с ними — удовольствие.
Но не менее ценно — познакомиться с эволюцией художника: ведь начинал он еще в 1920-е, в объединении ОСТ, куда входили также Александр Дейнека, Александр Лабас и другие. Собственно, ранние работы Пименова вызывают в памяти именно вещи Дейнеки, и здесь еще пока нет того лиризма, утонченности, воздушности, а есть совсем несвойственная художнику рубленость форм, прямолинейность, грубоватость образов, подчас даже карикатурность. «Даешь тяжелую индустрию!» (1927) — хороший пример «скульптурного» письма: фигуры рабочих, с усилием тянущих некий канат или металлическую штангу, резко выделяются на переднем плане, они будто вылеплены из глины. На фоне же — сразу несколько заводских сюжетов, органично смонтированных в едином пространстве полотна.
Здесь опять стоит вспомнить кинематограф — монтажные эксперименты Сергея Эйзенштейна и Дзиги Вертова, а также фотомонтажи Александра Родченко и Эль Лисицкого. Но у Пименова любовь к подобным приемам останется и в дальнейшем. Например, на картине 1967 года «Старые и новые вещи» мы видим среди прочих объектов явно дореволюционную фотографию дамы в рамочке, а перед ней — фотоизображение девушки в бикини и со стрижкой по моде 1960-х. Еще показательнее в этом плане — «Воспоминание о военном пайковом хлебе» (1962), где сочетаются сразу несколько планов. Действие происходит в мастерской художника, за окном видно строительство новых кварталов, а на мольберте, прямо перед взором зрителя, — мрачное изображение очереди за продовольствием. Вдобавок к мольберту прикреплены еще два эскиза прямо поверх холста.
Жертвы войны и спортсменки
Пименов вообще был не чужд экспериментам. В юности он даже отдал дань экспрессионизму, хотя, казалось бы, это совсем несвойственная для него эстетика. Вероятно, поэтому образы с картины «Инвалиды войны» (1926) лишены органичности — увечья и уродства двух солдат, вернувшихся с фронта, написаны слишком нарочито. Но поражает другое: при взгляде на вытянутое в беззвучном вопле лицо главного героя нельзя не вспомнить «Крик» Эдварда Мунка.
Шок у ценителей оттепельного Пименова вызовет и полотно 1933 года «Солдаты переходят на сторону революции». Кстати, это практически премьера выставки: кураторы рассказали «Известиям», что работа была в плохом состоянии и долго реставрировалась, и теперь ее показывают впервые за многие годы. Масштабная композиция сочетает плакатность ранних произведений, экспрессионизм «Инвалидов войны» и импрессионистичность письма 1930-х.
И всё же это скорее исключения. Куда показательнее для Пименова другая ранняя вещь — «Две девушки с мячом» (1929). Да, фигуры спортсменок изображены по-дейнековски монументально, но нежнейший светлый колорит и воздушно написанные белые платья героинь выдают кисть автора «Новых кварталов». А главное — обозначают его ключевую тему: красота и сила современной женщины.
Конечно, «спортсменок, комсомолок и просто красавиц» писали в те годы многие художники. Но там, где остальные видят либо функцию, профессию, либо внешнюю красоту, Пименов показывает личность — причем всегда женственную и привлекательную.
«А как кокетливы бывают девушки-маляры, вдрызг запачканные разными колерами, но обязательно с кружком зеркальца в кармане комбинезона. <...> Курносые и задорные, строгие и красивые лица подмосковных женщин окрашены особой русской прелестью. Складные движения их рук, каким-то особым жестом заправляющих волосы под платок, полны сдержанной и зрелой грации...» — писал Пименов. И в «Новой дороге» (1964) показана как раз такая девушка-маляр, покрывающая краской столб с указателем. Знак гласит: «Вперед». А на заднем плане под голубым небом высятся многоэтажки нового города.
Символ советского феминизма
Собственно, именно кисти Пименова принадлежит картина, которую можно считать символом советского феминизма, — «Новая Москва» (1937). Художник сажает на традиционно мужское место — за руль автомобиля — самодостаточную, уверенную в себе и явно благополучную девушку. Она ведет машину по Охотному ряду сразу после дождя. Единственный персонаж изображен со спины, лица не видно (новаторская композиция!). Но в этой недосказанности — своя прелесть. Зритель домысливает образ и представляет, что героиня исключительно хороша.
«Новую Москву», конечно, все видели в постоянной экспозиции Третьяковки. Но на выставке она воссоединилась с «сиквелом» — «Фронтовой дорогой» (1944) из собрания Русского музея. Композиция практически полностью сохранена, однако девушка едет уже не по расцветающей столице, а по грязной улице разрушенного города, вслед за грузовиком с солдатами. Времена и обстоятельства изменились, спокойная уверенность героини — осталась прежней. Потому-то при всей мрачности колорита даже эта вещь внушает оптимизм. А еще — заставляет домыслить теперь уже не внешность, а судьбу центрального персонажа: ведь теперь девушка не одна — справа, на пассажирском месте, сидит мужчина. Что произошло с нашей автолюбительницей за семь лет? Куда она везет своего спутника и кем он ей приходится? Почему она вообще оказалась на фронте?
В своих работах Пименов мастерски создает не только образ, но и историю. И почти всегда в центре воображаемого повествования оказывается женщина — или даже несколько. Например, в триптихе «Работницы Уралмаша» (1934) художник показывает своих героинь на заводе, в театре и дома во время отдыха. Но разгадывать их взаимоотношения не менее интересно, чем следить за приключениями девчат в знаменитом оттепельном фильме.
Ну а в поздних работах производственная тема у Пименова и вовсе уходит на второй план, зато лирические сюжеты становятся по-настоящему выразительными. Чего стоит, например, совсем небольшой, но удивительный холст, написанный автором всего за два года до смерти, — «Серьезный разговор» (1975). Между гигантскими загадочными металлическими конструкциями (свалка? заводской склад?) стоят юноша и девушка. Он явно чувствует себя неловко и пытается избежать объяснения, а она с надеждой, отчаянностью и решимостью на него смотрит.
От сугубо общественных тем Пименов пришел к личным, интимным. От утрированной плакатности — через импрессионизм — к искреннему реализму. Но он так и остался верен женщине: и в жизни (с Натальей Константиновной Бернадской, той самой девушкой с картины «Новая Москва», он прожил с 1931 года и до самой смерти), и в искусстве.
