«За «Дело» мне прилетит с обеих сторон»
Главный герой «Дела» сидит под домашним арестом. Он простой преподаватель литературы, перешел дорогу местному мэру, но над «героизмом» учителя все смеются. Алексей Герман снял этот фильм быстро, почти весь в одной декорации, но с суперзвездами во всех ролях: Мераб Нинидзе, Анна Михалкова, Саша Бортич, Александр Паль, Роза Хайруллина, Светлана Ходченкова. Накануне первого показа в программе «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля (9 июля) режиссер рассказал «Известиям» о том, как создавалась эта история.
— Вы считаете свой фильм манифестом?
— Вообще я не отношусь к нему, как к манифесту. А отношусь как к моей попытке прийти к русской литературе XVIII–XIX века про провинциальную русскую жизнь и спрятанные внутри нее трагедии. В стране много намешано — хорошего и плохого, и в этих обстоятельствах человек, герой, должен выжить.
Я не мыслю манифестами, коннотациями, скрытыми смыслами слов персонажей. Это не умещается у меня в голове. Я мыслю — светом, интонацией, достоверностью. Этот фильм возник только потому, что я очень давно хотел придумать драматическую историю, снятую в одном интерьере. Мне это было интересно.
Мне важно, чтобы получилось не плоско. Чтобы верить. Я ни с кем не сражаюсь и ни с кем не борюсь. Не хочу. Жизнь настолько многообразна и коротка, а Россия настолько сложна, что я просто высказываю свои ощущения от Вселенной. Этот фильм можно сравнивать с «Левиафаном» или с «Дураком», а можно — с советскими производственными драмами, где плохое начальство и хороший рабочий. Например, был об этом фильм «Обида». Можно видеть что угодно. Я говорю лишь о том, что мне сейчас важно.
Режиссер Алексей Герман
— Ваш герой, встречая адвоката, говорит, что его «Лена и Леша посоветовали». Леша Герман и Лена Окопная, и это намек на то, что речь идет о вашем друге?
— А вот мы с Мерабом Нинидзе (исполнитель роли главного героя. — «Известия») об этом не подумали. Нам показалось, что это будет как-то смешно звучать, и мы добавили это в текст. В сценарии таких слов не было. Просто нам пришла поправка от консультанта, что адвокатов обычно рекомендуют, и уже Мераб сам решил это сказать.
— Почему в сюжете постоянно педалируются грузинские корни героя?
— Потому что он грузин, говорит с акцентом, значит, приехал откуда-то. Причем эти детали добавлялись по ходу съемок. Мераб многое предлагал. Когда писали сценарий, думали, что играть будет Мераб, но не были в этом уверены. Актер мог быть другой национальности, и мы все это не прописывали умышленно. Мераб в итоге справился очень хорошо, хотя сам, насколько я знаю, не очень доволен этой своей работой.
— Его настолько зацепил сценарий, что он прилетел в Россию в такое трудное время, рискуя заболеть?
— Думаю, что ему захотелось влезть в довольно сложную — и драматургически, и актерски — историю.
Актер Александр Паль в роли следователя на съемках фильма «Дело»
— Следователя, которого играет Александр Паль, вы наделили чертами Порфирия Петровича. Он интеллектуал-искуситель.
— Мы снимали фильм как бы без злодея. Вернее, злодей где-то существует, но мы его не видим, он один раз появляется в кадре. Зато у каждого персонажа, включая медсестру в исполнении Светланы Ходченковой, есть своя правда, позволяющая понять его мотивацию. Например, героиня Ходченковой беременна и может вылететь с работы.
Теперь о персонаже Паля. Есть легенда, что в Следственном комитете работают необразованные люди. Это не так. Среди них есть очень яркие, культурные личности. И герой Паля тоже имеет внутреннюю мотивацию своих поступков. В этом и смысл фильма: у каждого свое ощущение. Так и во всей нашей стране: мы все разные люди. Я не являюсь ни демократом, ни патриотом. У меня свое, комплексное отношение к реальности. Так что мне за «Дело» прилетит с обеих сторон. Нинидзе играет не супергероя, а борца за правду, но местами он слаб, боится. Но стоит на своем!
— Как создавался фильм?
— Сценарий мы написали несколько лет назад вместе с Марией Огневой. Идея была моя, а дальше мы вместе придумывали. Материал лежал и ждал своей очереди. Не доходили руки, не было возможности реализовать его, что-то все время мешало. А тут стало ясно, что с «Воздухом» (фильм о летчицах Второй мировой войны, приостановленный с началом пандемии. — «Известия») мы застряли надолго. Границы закрыты, а у нас за рубежом самолеты, необходимые для дальнейшей работы.
Тогда мы взяли небольшую часть коллектива, людей, которые не ушли на другие проекты (там ведь огромная команда, на пять таких фильмов, как «Дело», хватит) и быстро сняли картину. Без продюсера Артема Васильева фильма бы не было, но, к счастью, Артем был с нами. Полтора месяца на подготовку, меньше месяца на продакшн, это был октябрь. Приехал Мераб Нинидзе, под которого писался сценарий. Приехала Саша Бортич, которую я хотел снять в «Воздухе», но не получилось, потому что она тогда была беременна.
— Важное место в вашем сюжете занимает социальная сеть. Для вас Facebook — это трибуна?
— Отправная точка всего повествования, в сущности, пустяк. Учитель написал в соцсети, что мэр украл деньги, и сделал на него карикатуру. История пустяковая, на нее вполне можно было не обратить внимания. Но из-за этой ерунды начала разрастаться совершенно фантасмагорическая ситуация. Люди стали умирать.
Мое отношение к Facebook чисто утилитарное: я там пишу о том, что меня заботит. А о том, что не заботит, не пишу. Например, я писал о судьбе Дома творчества «Репино», который Союз кинематографистов Петербурга пытался продать. На меня за это подали в суд. Это тоже абсурд: какой смысл подавать в суд, когда я могу просто удалить свой пост в Сети — и что тогда?
Многие думают, что у меня в этом деле была какая-то тайная цель, но ведь нет! Я просто прихожу в разваливающийся дом, где я вырос, вижу людей, которых знаю с детства и которые не понимают, что с ними будет. Я дружил с их детьми, мы постоянно общаемся, они мне всё рассказывают. И я вижу, что они могут остаться на улице. И что мне, молчать? Надо, чтобы не спустилась тьма туда, где может быть свет.
На съемках фильма «Дело»
— Сегодня за отдельные посты предусмотрена уголовная ответственность.
— Правильно. И это довольно интересно, потому что когда мы начинали писать сценарий, ситуация была другой, пост в Fasebook был просто постом. Время догнало наш сценарий.
— И он стал выглядеть манифестом?
— Знаете, меня очень раздражают современные русские писатели. Ну не все, но многие. Потому что они постоянно пытаются объяснить Родине, как она должна жить. Я глубоко убежден, что нет ничего более бесполезного и никчемного. Родина будет жить по своим, довольно сложным законам. Дело писателя — преломляя что-то в себе, пытаться воссоздать художественную картину времени и бытия. Вот это важно, интересно. А не провозглашать что-то. Это просто-напросто разрушает художника. Начинаются подмены.
— Почти все действие происходит в квартире главного героя, очень необычной и красивой. Что это за место?
— Мы нашли помещение бывшего детского сада, там на полах еще остался линолеум, на стенах висели какие-то лягушечки. Мы вс` это убрали, построили очень быстро квартиру. Это заслуга художника Елены Окопной.
— В фильме множество фигур умолчания: мы не видим ни постов в Fasebook, из-за которых весь сыр-бор, ни деталей интерьера квартиры — они не в фокусе.
— Постов не видим, потому что это несущественно, важны последствия. А квартира у нас была довольно сложной многоуровневой конструкцией, там каждая стена — разная, каждый уголок. Но чтобы была органика, нужно было жить в этом клаустрофобическом пространстве весь тот час сорок шесть минут, что длится фильм.
На съемках фильма «Дело»
— В каком состоянии сейчас съемки «Воздуха»?
— Мы реанимируемся. Начинаем подготовку, в сентябре, я надеюсь, начнем съемку. Трудностей миллион — огромная, тяжелейшая картина. У нас сбился сезон из-за плохой зимы. Изначально мы должны были снимать в такой последовательности: весна, осень, лето, зима, весна. Теперь мы вынуждены снимать так: весна, осень, весна, осень. Под это вс` приходится менять. И непонятно, будет ли грядущая зима снежной.
Мы также будем использовать новую технологию воздушных съемок. Но не уверены, что сможем осенью попасть в Европу. Нужно же ехать всем коллективом, в России нет летающих самолетов, которые нам нужны. Ни «Мессершмитов», ни «Яков». Нет техники времен войны на ходу, хотя тогда их выпускали тысячами.
— Вы вступаете на поле Кристофера Нолана, у которого в «Дюнкерке» был гигантский бюджет. Как можно конкурировать с такими блокбастерами при ограниченных возможностях?
— Плюс у нас огромные финансовые потери из-за коронавируса. Складирование, остановка, поздний запуск. Но меня это вообще не смущает. Я бы сказал, что если бы у меня к тому, что есть, было бы еще 3% от 100-миллионного бюджета «Дюнкерка», получилось бы не менее масштабно. Энергии и заложенных в картину историй и сейчас хватит, чтобы она, по крайней мере, была нестыдной.
Есть технологии, которые в России практически не использовались, есть отличный состав актеров. Мы строим конструкции, способные поднимать и крутить в воздухе полноразмерные модели самолетов на высоте 15 м. У нас много летающих самолетов. Другое дело, что тащить вс` это колоссально сложно. На то, что старина Нолан делает одним щелчком, мы тратим полтора месяца.
Он говорит: мне нужен танк. Ему этот танк пригоняют. А мы садимся и долго высчитываем, какие для этого нужны ресурсы, можем ли мы танк себе позволить. Сегодня российское военное кино предпочитает работать с локальными темами и объектами. Например, есть деревня, и там идет битва. Но если линий много, мест действия и времен года тоже много, то с таким уже мало кто связывается — сложно. Да, наш бюджет в 15 раз меньше, чем у «Дюнкерка».
— А настоящих самолетов у вас сколько будет летать?
— Четыре. Их может быть больше, но для этого Россия должна скорее победить COVID-19, а на это мы рассчитывать не можем. Значит, надо использовать то, что есть. Я повесил в Fasebook несколько кусочков фильма, чтобы было понятнее, как всё будет выглядеть, любой может ознакомиться.
Кадр из фильма «Дюнкерк»
— Вам-то лично нравятся «Дюнкерк», «1917»? Есть у них слабые места?
— «1917» я не видел специально пока. Не верите? А это правда. «Дюнкерк» местами слабый фильм, потому что он временами становится плакатным. В него перестаешь верить. Холодный, условный, надменный. Художественно и драматургически слабый. Технически совершенный, но не выдающийся. Он ничего не оставляет в душе. Это такое английское самолюбование: как мы мужественно проиграли. Но если бы Гитлер не остановил свои танки, ни один англичанин бы оттуда не уплыл.
— Значит, этот блокбастер можно победить за счет смены интонации?
— Да, другой интонации, другой драмы. Бюджет — это основное его достоинство, и то мне кажется, что не очень рационально он был потрачен. В России можно было бы снять такой же фильм дешевле и лучше. Не всё, что в нем сделано, мы сможем повторить. Например, есть отдельные ракурсы летящих самолетов на определенной крупности, их повторить не получится. Затопление корабля очень сложно снять. Но можно сделать чуть иначе с помощью специальных технологических девайсов. И получится нестыдно.
— Если коротко, о чем «Воздух»?
— Это история человека, его взросления, свыкания с войной, с потерями, с тем, что надо сражаться и убивать. «Воздух» — это путь воина, только воины — девушки. Путь воина — и славная гибель в битве. Что может быть древнее в мировой литературе, чем этот сюжет? Идеальная мифологема.
— Вы чувствуете в этом фильме свою полемику с дедом и отцом?
— Вовсе нет. Это фильм, предельно перпендикулярный «20 дням без войны». Может быть, он ближе к «Проверке на дорогах». Там тоже про путь воина.
Алексей Герман-младший родился в семье кинорежиссера Алексея Юрьевича Германа и сценариста Светланы Кармалиты. Внук писателя Юрия Германа. В 2001 году окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Сергея Соловьева и Валерия Рубинчика), работал на киностудии «Ленфильм». В фильмографии режиссера — «Гарпастум», «Бумажный солдат» «Под электрическими облаками», «Довлатов» и другие. Лауреат национальных и международных премий.
