Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Происшествия
Женщина получила ранения при падении украинского БПЛА в Воронеже
Мир
Взрыв произошел на оружейном заводе BAE Systems в Уэльсе
Мир
Хью Грант урегулировал спор с The Sun за «огромную сумму денег»
Мир
В конгрессе США заявили о переходе к системе займов в вопросе помощи Украине
Мир
В Днепропетровской области Украины сообщили о повреждении объекта инфраструктуры
Мир
В США заявили о массовой сдаче солдат ВСУ в плен РФ из-за отчаянного положения
Общество
Путин поручил вовремя организовать работу по оценке ущерба от паводков
Общество
Прокуратура проверит слова поддержавшей удары ВСУ по России Лазаревой
Общество
Умер актер Виктор Степанов
Мир
Землетрясение магнитудой 6,4 произошло на юго-западе Японии
Мир
Орбан заявил о нежелании Венгрии обрывать экономические связи с РФ
Общество
Собянин освободил от должности заммэра Москвы Бочкарева
Мир
На Украине мужчина вырвался из рук пограничников и сбежал в Венгрию
Мир
НАТО проводит обучение военных в Узбекистане
Общество
Юрий Куклачев переведен из реанимации в обычную палату
Мир
Швейцарские депутаты поддержали запрет нацистских символов

Жить негде

Журналист Евгения Пищикова — о том, когда в Москве могут появиться районы моноэтнического проживания
0
Озвучить текст
Выделить главное
вкл
выкл

Панельная пятиэтажка стояла посреди чистого поля. Так бывает — на окраинах промышленных городов или в заводских поселках. Или когда солидно, по-городскому застраивали центральную усадьбу большого колхоза или совхоза. И вот — чистое поле. Вид — оглушительный: скат к излучине реки, дальний лес, марево, стрекот, простор. А в самой пятиэтажке — теснота и коммунальные споры, две семьи в крошечной двухкомнатной квартире; морально–нравственная дилемма, семейная драма. Журналисты призваны во всей этой коллизии разобраться. Давнее дело — вся описываемая мною история происходила в 1990-е годы. И вот вываливаемся мы из подъезда, я и коллега из франкфуртской газеты, вдыхаем вольный воздух, и коллега мой растерянно говорит о только что покинутой квартире: «Я такую тесноту только в Японии видел»; потом не менее растерянно смотрит в зеленые дали и бормочет: «Велика Россия, а жить негде». И пристает ко мне: «Скажи правду, иначе я напишу ерунду. Тут заповедник, тут нельзя строиться?» Годы прошли с тех пор. Иностранные корреспонденты нам, как водится, не указ, мало ли чему там чужеродец удивится. Однако ж посторонним взглядом полезно глядеть на привычное.

Очередной раз вспомнила эту историю в связи с инициативой Минэкономразвития. Что это такое с практической стороны? Это готовится в срочном порядке законопроект, по которому решение о продаже или сдаче в аренду недвижимости жителям иностранных государств будет решать некий «уполномоченный орган». То есть иноземцы не смогут покупать или арендовать жилье в России (в Москве) без специального на то разрешения.  И ситуация эта касается вовсе не только богачей, это новость, пришпоренная историей в Бирюлево: способ контролировать рынок арендуемой жилой площади. Бирюлевская драма, она же неоднозначна: да, жители района раздражены большим количеством приезжих, живущих рядом с ними. На днях полиция показательно выявила около 2 тыс. квартир с нелегальными мигрантами рядом с овощебазой в Бирюлево Западное. Но приезжие толкутся в Бирюлево не только потому, что рядом рынок и работа, но еще и оттого, что арендуемое жилье дешево. В Москве живет треть российских мигрантов. Из 3,5 млн квартир в городе сдается в аренду от 300 тыс. до 500 тыс. На востоке столицы сконцентрированы непрестижные районы, в которых москвичи тем не менее хотят отдавать внаем свои свободные квартиры, ибо свободная квартира — важная часть семейного дохода и фамильной ренты. Дешевое жилье снимают мигранты: присутствие большого количества мигрантов в районе делает его еще более непрестижным и неудобным для московской жизни. Замкнутый круг. Ну так надо его разорвать, говорят государственные люди, надо не допустить, что бы в городе появлялись этнические гетто, свои чайна-тауны. Или маленькие Италии. Или Брайтоны.

Прекрасное решение. В основном оно прекрасно своей практической неисполнимостью и легкой идеологической кривизной.

Потому как единственное, на мой взгляд, что может спасти Москву, — это если в ней появятся моноэтнические  районы и даже гетто. В той пятиэтажке, которую мы посещали с немецким журналистом, две семьи бились за право смотреть (не смотреть) телевизор до 11 часов вечера. Родители (старшая семья) считали себя хозяевами квартиры и устанавливали правила. «Не надо ходить в чужой монастырь со своим уставом, — говорили родители, — въехали на чужую жилплощадь, так принимайте наши правила и наши культурные обычаи». «Но мы же платим за жилье, — говорил «дети». — Неужели нет ничего в мире, что могло бы доказать ИМ, что человек, который платит, — платит не дань, не откупное, а оплачивает свое право считать себя в чужом мире дома. Невозможно не иметь места, где ты вроде бы как дома».

Понятная история. И при этом обе семьи не мыслили своего права выйти в чистое поле и там устроить хоть какое собственное пространство. Годы идут, повторюсь, ничего не меняется. Как бы велика Россия ни была, самая главная государственная  монополия, которая только была у нашего отечества, — это не монополия на идеологию, зерно или водку. Это монополия на жилье, на прописку, регистрацию. На право жить. До сих пор московский житель считает свою квартиру даже не собственностью, а правом на жизнь, а потерю квартиры — в общем, гибелью. И когда очередной немец-колбаса, очередной западный товарищ, удивляясь, спрашивает меня: «А почему ты не можешь арендовать квартиру в любом другом районе, если тебе не нравиться твой восточный район?», я даже не могу объяснить, почему. В Москве своя квартира — своего рода документ, право на спокойное существование, а съемная квартира — колеблемый треножник? И это при том, что я понимаю: если бы я нашла в себе силы продать квартиру, доплатить, вырваться из своего района, если бы мой район, наконец, стал полноценным этническим гетто, — это, повторюсь, было бы спасением для города.

Тут вот какая история — моноэтнические анклавы (гетто) во всем мире формируются более или менее естественно. Можно сказать, районы захватываются не по праву сильнейшего, а по праву слабейшего. Или, что вернее, по праву большинства. Из разных побуждений (удобства, дешевизны, близости к местам занятости) люди одной национальности начинают селиться вместе. В городах, где большая часть жилья арендуется, процесс проходит безболезненно. Наниматели, которых не устраивает близость «иных» соседей, просто выбирают другой район. В Москве же так не получается и не может получиться: для всякого москвича оглушительно важно иметь свое жилье именно в собственности. Единственный выход — строить специальные жилые комплексы с муниципальной арендой, просто-таки рассчитанные на моноэтничское заселение. Но государственные люди считают, что надо всё делать наоборот: не допускать всяких там чайна-таунов. Это значит — опять насильственное совместное жительство.  

Прекрасно быть сахарным утопистом и говорить себе и добрым людям, что вот-вот взойдет перламутровая заря нового мира и все мы поймем, что мы одна общность, и полюбим друг друга. Но практичнее хмуро посмотреть вокруг и сообразить, что районы моноэтнического проживания — не зло, а благо. Что каждому человеку за свои деньги нужно место, где он будет хоть немного дома. Что история с московской недвижимостью — немного искусственна, как искусственна пятиэтажка в чистом поле: трудно простодушным разумом понять, почему строителей столичных домов нужно нанимать за копейки, привозить из чужой страны (и при этом рассказывать, что москвичи работать руками не любят), а драть за эту недвижимость следует несообразные деньги. И что если бы можно было в Москве устроить маленькую Италию, маленький Китай и даже маленький (отдельный) Азербайджан, то это служило бы делу мира, на не войны. 

Комментарии
Прямой эфир