Борис Дубин: «В московских библиотеках читают пионеры и пенсионеры»
В преддверии ярмарки «Книги России», которая откроется в Москве 15 марта, «Известия» попросили социолога, литературоведа и эксперта «Левада-Центра» Бориса Дубина прокомментировать состояние дел в российском книжном мире.
— Читают сейчас больше или меньше, чем, скажем, пять лет назад?
— Все демографические группы стали читать меньше. Но при этом все, включая молодежь, довольны тем, что они читают. Молодежь читает наиболее активно — причем и бумажную книгу, и электронные носители.
Только процентов 40–50 того, что издается в стране, получает распространение. Остальное лежит невостребованным. Эта ситуация чрезвычайно тяжела для всех — от издателей до читателей. Библиотеки, как и «толстые журналы», за последние 20–25 лет фактически превратились в другую институцию. 85% взрослого населения за последний год не были в библиотеке. Московские библиотекари так и говорят: у нас осталось две категории — пионеры и пенсионеры.
— А как изменилось соотношение массовой и элитарной литературы?
— Границы стали еще более размытыми. Снижается активность интереса к той массовой литературе, которую можно назвать «поточной». Будь то Маринина или кто другой, имени автора не различают: это только «торговая марка», позволяющая взять с полки следующую книгу. Указание на то, что именно ты читаешь да и смотришь по телевизору, становится менее значимым. Это просто «чтение», «досуг», также, например, как «просто еда», будь то мясо или овощи.
Специфика последних 10–15 лет — не в размежевании массового и элитарного. Был найден третий путь: относительно массовая литература приобретает черты «хорошей интеллигентской литературы». Примеры — Людмила Улицкая, Борис Акунин, Дина Рубина. Поздние Сорокин и Пелевин тоже движутся в эту сторону. Получился мейнстрим, который находит поддержку у слоя, не отличающегося радикализмом запросов и ориентирующегося на среднее, но все-таки, в сравнении с 1990-ми годами, «качественное» или хотя бы «брендовое». «качественное», «торговая марка», «торговая марка», «торговая марка»,
— На какую еще литературу появился запрос?
— Ситуация становится более дробной, «второй культуры», как это было в 1970-е, не возникает. Есть еще запрос на левую идею в довольно широком спектре, от анархизма до «социализма с человеческим лицом». Это запрос более образованной и, как ни парадоксально, более обеспеченной городской молодежи, причем она — «меньшинство меньшинства», но становится заметной.
— Детское чтение сейчас превратилось в «больной вопрос»: «Уральский родительский комитет» хочет для своих детей одни книги, московские родители — другие. Возможен ли вообще при таком социальном расслоении общий круг чтения?
— Эта ситуация не сегодня возникла. А уж по мере дробления социума, которое происходило в 90-е и которое с очень относительным успехом пытались исправить в 2000-е, она только усугублялась. Сильнейшее напряжение испытывают именно институты, ориентированные на воспроизводство культуры, — семья, школа.
И все же сейчас тревога родителей вызвана не столько содержанием чтения, сколько потерей своего прежнего статуса. В советские годы все строилось по одной модели, будь то вождь или воспитатель в детском саду. Теперь родители — больше не сверхавторитетные старшие. Им придется приспособиться к новой ситуации.
— Но тут как раз без «авторитетного мнения» не обойтись?
— Пока получается, что единственным слоем, который худо-бедно сумел наладить передачу культуры от поколения к поколению, стала интеллигенция, по преимуществу гуманитарная. Чаще всего это семьи, где у родителей высшее образование, в доме есть большая библиотека. По нашим данным, у детей из таких семей лучше показатели в учебе, отношения со сверстниками и учителями.
Что касается других слоев, тут есть проблемы, но они крайне слабо и очень однобоко обсуждаются. В кружках — да, но не в широкой прессе или на телевидении. Исключением стали только события последних полутора лет. Но в целом для страны, которая так озабочена состоянием своей культуры, уровень дискуссии чрезвычайно низкий.
— Одна из ваших недавних лекций называлась «Прощание с книгой». Это прощание навсегда?
— Конечно, ситуация с книгой не такая, как была лет 15 назад. Но мне не кажется, что она катастрофическая. И авторы, и издатели будут всегда: разница между людьми и группами, а соответственно и коммуникации между ними не исчезают даже в концлагере. Дело в том, что все эти нынешние метаморфозы мучительно переносятся теми, кто привык к прежнему состоянию вещей. Но открываются и новые возможности — их только надо находить.
