Лейтенанта Коломбо не любят. Точнее — любят далеко не все. И пусть не сразу, но мы догадались за что и почему.
Большинство разоблаченных им преступников вызывают симпатию у респектабельного зрителя, несмотря на то что они все как один убийцы. Дело в том, что все они к тому же люди успешные и уважаемые, как правило, достигшие процветания путем реализации своих талантов. Среди них практически нет мафиози и гангстеров, а мелкие мошенники играют второстепенную роль.
В годы советской уравниловки этот факт мог пройти незамеченным, но что должен думать о назойливом итальянце в поношенном плаще современный обеспеченный человек, добившийся всего своим умом, волей и (что немаловажно) умением расположить к себе других полезных людей.
Перечислим лишь некоторых злодеев из популярного сериала — блистательный арт-критик, прославленный дирижер, гениальный изобретатель, два психоаналитика (а психоанализ — светская религия американской интеллигенции), хирург, гроссмейстер с мировым именем, архитектор, кинозвезда, автор изящных детективов… И это лишь с одной стороны! А с другой, так сказать, державники и патриоты, генералы, адмиралы, предприниматели, всенародно избранные политики. Одним словом, чадящий дешевой сигарой человечек бросает тень на цвет американской нации! И ему это сходит с рук, потому что он доказывает вину подозреваемых, затравленных, загнанных им в угол жертв, что называется «вне допустимого сомнения». И отмазаться либо с помощью «диаспоры», либо благодаря связям в верхах (и выше) им не удастся. Так же как не удастся выставить себя жертвой расизма или маккартизма.
К тому же интеллектуальных душегубов, уверенных, что содеянное сойдет им с рук, играют лучшие, красивейшие актеры: Теодор Бикель, Ленард Нимой, Дженет Ли, Роберт Калп, Ли Грант, наконец — Джонни Кэш! Любимцы публики. Ни одного босяка, ни одного люмпена. Сплошной креатив.
Что должен испытывать российский коллега, наблюдая, как им, сломленным и униженным, зачитывает их права рядовой полисмен? — Совершенно верно: дискомфорт, беспокойство и неприязнь к дотошному лейтенанту.
Следует также напомнить, что наказанием за убийство в ряде штатов была смертная казнь, а в Калифорнии, где происходит действие «Коломбо», ее осуществляли с помощью газовой камеры.
Ее упразднили — смертную казнь, отчасти из опасений, что культурный человек радикальных взглядов тоже может, наломав дров, угодить в такую камеру — только уже не в кино. Время было протестное, революционное. Студенчество распоясалось окончательно…
Когда тайное становится явным, раздается вопрос: вы хорошо их знали? — Боюсь, что да, но знакомы мы не были. У каждого из нас богатый опыт убеждения себе подобных в чистоте наших помыслов. Годы самолюбования на фоне «свиноты необразованной», «пролов» и «быдла» выработали мощнейшую иллюзию универсального алиби на все случаи жизни... Культурный человек имеет право на безнаказанность, у доктора Джекила железный иммунитет от вожделений мистера Хайда. Часть каждого из нас уже упрятана в багажник (на себе не показывайте), а часть — рыщет с волонтерами, подражая безутешному симулянту из захолустья.
Якобы отделенные от простонародья, чья грубость не знает меры, говорящие друг другу «Вы» молодые люди свято соблюдали кодекс двуличия, пока эта приверженность не обернулась раздвоением личности. Не подозревая, как похожа их артельная сплоченность и толерантность на мафию маршруточников, мясников, валютных менял и грузчиков мебельных магазинов. Когда-то эти касты тоже были параллельной элитой нашего общества.
Стилизаторы оказались неспособны вдохнуть жизнь в поколение девяностых. Более того, механическое поведение и творчество стало непременным залогом успеха. Механический человек любим и узнаваем. Его обаяние, эрудиция, ясность и чистота ума не вызывают сомнений. Шармёр, богема — говорят про таких. Стоит «шармёру» выступить по-человечески — например, совершить убийство — от него почти моментально отворачиваются, вякнув дежурное «гори в аду!», его перестают замечать.
Недаром всем, буквально всем, как малому народу его национальный танец (лезгинка, цыганочка или «семь сорок») так нравится хореография в картине Годара «Банда аутсайдеров», вынутой из нафталина в начале девяностых, когда поколение только начинали стилизовать.
Живым существом механизм может сделать только нечто ужасное — например, смерть. Парадоксальным образом напомнив о принадлежности к человеческому роду, которая воспринималась как формальность, покуда жертва была «жива».
– Цель последнего умерщвления?
– Ритуальное очищение.
Монументальный труд «Десионизация» вызывал ощущение, что его не поленился написать обозленный на своих создателей робот, мстительный голем. Его автор — Валерий Емельянов, член партии и преподаватель арабского — тоже расчленил свою жену, и тоже в канун Олимпиады. Внимание граждан привлек погребальный костер. Преподавателя задержали, осудили и поместили в спецбольницу, где он провел шесть лет. Все-таки не в газовую камеру.
Каждый играет свою «крейцерову сонату» по-своему. Но если бы арабист Емельянов вместо останков супруги своевременно бросил в огонь свой антисемитский опус, судьба его могла бы сложиться совсем иначе…
Внутренняя безжизненность генерирует заряд жестокости, которая не торопится себя проявлять. Обычно это происходит по праздникам в виде выплеска конвульсивной ненависти к ближайшим и дражайшим.
Гуманитарии ненавидят друг друга втихомолку. Громогласно они проклинают взяточников и живодеров, абстрактную «мразь», которой от их проклятий, как правило, не холодно и не жарко. Параллельно занимаясь приготовлением изумительных блюд и механически отмечая утратившие смысл праздники и даты в самых экзотических уголках нашего искривленного мира.
«Опыт 342, — решительно заговорил Краггаш нараспев. — Тема: можно ли умертвить человека? Время от времени предъявлялись трупы и объявлялись останками людей. Однако нет ни малейших, даже косвенных доказательств того, что они когда-либо жили, не говоря уже о том, что они были людьми».
Так вы их знали или нет? Мы имеем в виду — лично? — Только через общих знакомых. Сплетни повторять не буду. Итак, целый «хор Турецкого» надрывается в социальных сетях. Важно другое — не нами сказано: «Я не знаю, кто живой, а кто мертвый». Вот что важно.
Обретая безошибочно человеческие черты, герои этой драмы помимо воли начинают вызывать презрение без ощущения превосходства и тоскливое сочувствие, несмотря на очевидность «потаенных» нечистых помыслов, и ошибочность ходов. Плюс болезненное любопытство — кажется, так в былые времена называли порыв, который следовало подавлять…
Интересно, это был подземный гараж, как в настоящих фильмах нуар, или обычный, дворовой — как у Рязанова?
