Вот и наступило будущее. Переходный период — состояние политической
системы между выборами и фактической сменой лидера страны — окончен.
Начинается третий президентский срок Владимира Путина.
Он может продолжаться шесть лет, и это очень много. Дети, родившиеся
накануне мартовских выборов, в сентябре 2018 пойдут в школу. Многие
взрослые, голосовавшие за Дмитрия Медведева 30-летними, отпразднуют
сорокалетие, пока Путин будет сидеть в Кремле. Тяжелый, даже гнетущий
масштаб: уже понятно, что Путин — не отрезок времени, а эпоха.
Спорить о деталях того, что будет с Путиным и с нами в течение этих
долгих шести лет, — неблагодарное занятие. Жизнь слишком непредсказуема,
чтобы всерьез ругаться по поводу цен на нефть в 2015 году или уровня
инфляции в 2017-м. Понятно, что политологи и экономисты зарабатывают
такими спорами на жизнь, но даже они, наверное, готовы признать, что
современный мир меняется слишком быстро и драматично, чтобы они могли
успевать прогнозировать эти изменения.
Правильнее и, наверное, важнее сегодня подумать о том, чем является
система власти, построенная Владимиром Путиным. Что она такое на самом деле — не в
терминах науки или с точки зрения журналистских клише, а по сути. В каком государстве мы сегодня живем? Это тем
более важный разговор, если учесть, что национального консенсуса по этому
поводу в России нет, вместо него есть две противоположные точки зрения.
Сторонники власти утверждают, что путинизм — справедливая,
фактически народная, деспотия, а Владимир Путин — защитник интересов
общества от посягательств жадной и безответственной элиты. Они говорят,
что Владимир Путин спас страну от гражданской войны, которую расколотые
группы элиты почти развязали в конце прошлого века, и предоставил стране
забытое благо — стабильность. Путин обуздал олигархов, вернул
государству (а значит, и обществу) часть неправедно перераспределенной в
1990-е годы прошлого века собственности. Путин заставил элиту
платить, а полученные доходы обратил в богатство народа. Поэтому он
уникальный лидер, его правление имеет исторический характер. Важно,
чтобы именно он — человек, обладающий особыми качествами лидера
общества, — продолжал править страной.
Противники власти не верят в избранность Путина. Они полагают, что
избранный президент — выдвиженец нескольких мощных
политико-экономических кланов, контролирующих значимые куски
собственности, полномочий или территории, говоря проще, представитель
реальных сил, управляющих Россией. Грубо говоря, защитник интересов
элиты, а не общества. В этой картине мира Путин — опытный и ловкий
политический манипулятор, умеющий создавать именно ту атмосферу, в
которой хочет жить большая часть общества, и при этом добиваться целей,
выгодных элите. От его политического искусства зависит будущее
российской элиты, поэтому когда Путин говорит, что обществу надо
отдавать немного больше, элита соглашается, создавая видимость
ответственного поведения.
В дорогом столичном ресторане и в деревенском автобусе люди до
хрипоты спорят о том, кому принадлежит Путин, чьи интересы на самом
деле защищает, общества или элиты. И это — непримиримые точки зрения.
Но обе они, судя по всему, неправильные.
Власть Путина — внешняя и по отношению к обществу, и по отношению к
элите сила, в основе которой лежит когда-то монополизированное Путиным
право быть посредником между ними. Смещаясь от интересов общества к
интересам элиты и обратно, Путин создает политический режим, который
одинаково обманывает и олигарха, и токаря. Одинаково ограничивает их
права и создает одинаковое для обоих чувство незащищенности. Его режим —
редуктор, извлекающий огромную властную и экономическую ренту из
некогда популярного тезиса: элита и общество в России не могут
договориться сами, без посредников. Их надо принудить к миру, публично
загнать в рамки, иначе или элиту поднимут на вилы, или народ распродадут
по пятаку за душу на глобальном экономическом базаре.
Поэтому и выходит, что власть — это, в общем, главный
выгодополучатель постоянно умножающихся общественных страхов. Секрет ее устойчивости — в их постоянном воспроизводстве и поддержании. Ее существование зависит не того, как она справляется со свой работой —
какого качества государственный аппарат создает или как защищает
общественные интересы, — а от того, сколько страхов она способна успешно
менеджировать за единицу времени. Сколько страхов она может
воспроизводить и сколько развеивать.
Трудно говорить о политическом будущем такого режима. Я верю, что и
российское общество, и российская элита, хоть и живут на разных
планетах, всё же — люди, у которых есть и общие ценности, и общие
интересы. Конечно, для разговора им нужен посредник, и не один, но
должен ли этот посредник быть столь могущественным, как президент
Владимир Путин?
Уверен, что нет. Третий срок Путина — как бы не сложилась мировая
конъюнктура цен на нефть или ход очередных «этапных» реформ — должен стать периодом совместного отказа от его посреднических услуг и
со стороны общества, и со стороны элиты. Находя дорогу к друг другу
самостоятельно, они придумают способы сохранить гражданский мир и
обеспечить развитие страны без него, мирно отказаться от его дорогих
услуг и найти какую-то новую точку консенсуса. Главное тут не в том, что
Путин будет сопротивляться этому процессу. Главное в том, чтобы к
власти в его результате не пришел человек, который просто хочет занять
его место.
