Снятая с хозяина, как скальп, собственность усыхает. Она ведь не вещь, а сущность вещи

Запечатленную в гениальной книге Павловского «Гениальную власть» (ГВ©) можно проклинать и осмеивать, опасаться и воспевать, но прежде всего — придется принять как жизнеспособную данность, чье устройство укоренено в порядке бытия. Не только русского, но мирового.

Двухвековое течение общественной мысли в институциональном русле пробило путь к новому океану. Имеющим глаза — открыты смыслы наступившей эры.

На высоком языке философов это преодоление человеком социальной объективации, возвращение к собственной сущности из плена отчужденных отношений собственности.

Конкретнее, политэкономичнее: поэтапное овладение формами собственности, их превращение из стихийных «невидимых рук» — в производительные силы, в инструменты роста и развития.

Еще конкретнее, проектнее: социально-инженерная работа по управлению производительностью общества через конструирование всё более интегральных, общественных форм собственности на фундаменте современных эффективных форм частной и корпоративной.

Совсем конкретно. Homo Faber завершает трудовую биографию тем, что производит на свет суперорудие, универсальную саморазгоняющуюся машину — капитал. Историческая карьера Homo Ludens открывается отчаянной борьбой с буйством этой машины — циклическими кризисами на рынке капиталов, несущими на крыле чуму революций. Его первый чудо-проект — управление капитализацией, первый шаг к управлению производительностью.

Большевики начали с истребления капитала, творчески перетолковав марксово Aufheben как «уничтожение». Неграмотные люденсы под наукообразным лозунгом «экспроприации» перебили старорежимных фаберов. Тщетно классики бубнили в ученых трактатах, что предпочтительная форма экспроприации — выкуп предприятий и банков у собственников. Табуретку частной собственности вышибли у себя из-под ног, вздернув страну в петле разрухи.

Разрушение — фальстарт для созидания. Но гениальная (по Павловскому) советская власть, взорвав классово чуждый фундамент, подсунула вместо него протез нэпа, а в дальнейшем ухитрилась почти достроить здание современной собственности сверху вниз, методом скользящей опалубки. Была жестокая объективность военно-стратегического противостояния. Была огромная воля — строить. Волны этой воли, проектами накатываясь и ломаясь о контуры незримых универсальных институтов, намывали стены и этажи вполне современного по тем временам здания нормативной экономики. Но до нового фундамента дело не дошло. Робкий косыгинский адюльтер с частной инициативой не устоял перед номенклатурными фобиями. И небоскреб общественно-государственного хозяйства, лишенный слоя-сословия собственников, так и остался парить как Лапута на воздушной подушке идеологии.

Что сравнится по разрушительности с военным коммунизмом, его машиной экспроприаций? Теперь знаем: либеральный коммунизм, гильотина приватизации.

Якобинцы ГВ© тоже начали с фальстарта — самоедской догмы, будто созидание частной собственности достигается разрушением общественной путем ее легального распила. Гениальность ГВ© в том, что, понемногу приходя в сознание, она не позволила безбородым аятоллам псевдолиберального фундаментализма довести самоубийство страны до логической развязки. В Кремле и Белом доме завелись оппортунисты, исподтишка потрафляющие агентуре корпоративной интеграции, нэпманам промышленной и социальной политики.

Невозможно довести до конца экспроприацию частной собственности по-советски — как невозможно и доприватизировать общественную по-российски. Обе операции, чреватые катастрофой, нарвались на контрудары невидимой институциональной руки. В обоих случаях гениальная собственность окоротила догматиков идеологии, науськав прагматиков власти.

ГВ© в России — странноватый, протезный, зародышевый, да, но вполне себе закономерный и безусловный вид самосохранения общенациональной формы собственности, в рамках которой все прочие условны и зависимы.

Экспроприация, будь то военно-коммунистическая, будь то рейдерская, столь же деструктивна, сколь и либеральная приватизация: крупные комплексы собственности — помещичьи усадьбы, капиталистические заводы, социалистические тресты — можно отнять, но нельзя разделить. Пилильщикам достаются головешки остаточной бухгалтерской стоимости.

Собственность неотделима от собственника — это ведь его сущность, его «пучок прав», его система отношений с другими, иными собственниками. Измениться — стать более общественным или более частным — может только он сам, а не абстрактно приписанные к нему бессловесные орудия. Снятая с хозяина, как скальп, собственность усыхает. Она ведь не вещь, а сущность вещи, узел связей собственников по ее поводу. Это верно и в отношении частной собственности, и общественной, и корпоративной — любой.

Наконец, затея приватизировать общественную собственность, отняв ее у страны-собственника и растащив по частям, сродни дикарской идее поделить электричество, разрезав и раздав лопатки турбин и куски проводов. Впрочем, и более изощренные попытки реформировать отрасль — как теперь уже известно — привели к сходному результату. Речь вовсе не об одной энергетике. Попытки непросвещенного насаждения «рынка» в транспортном хозяйстве ведут к тому, что порожний пробег вагонов чуть ли не вдвое побивает показатели отстойной плановой эпохи, а капитализация белым теплоходом идет ко дну...

За предгорьями этих бед грозно высится фундаментальный закон, сродни принципам сохранения. Только восхождение от локальных форм собственности к интегральным способно дать прирост производительности: новую мощность, возросшую эффективность, добавленную стоимость. При условии, конечно, что интеграция сообразна институциональной органике собственности — а не подменяется «волюнтаризмом» (он же «ручной режим») сгребания куч рейдерской добычи и конфиската в конторы, не способные управиться с ними по-хозяйски. Аналогичный принцип действует и в природе: синтез водорода с кислородом производит воду и добавленную энергию — расщепление воды на два газа энергию пожирает.

Главное зло приватизаций и экспроприаций даже не в их несправедливости. Оно — в обрушении совокупной производительности общественного организма из-за разрывов социальной ткани. Суммарная капитализация частей собственности, распиленной приватизаторами, растащенной рейдерами, — всегда в разы меньше, чем у целого. Это корневое свойство, предопределяющее заоблачную цену любого распила и захвата, действенно и в малом, и в большом. Чтобы ненадолго прибрать к рукам «союз», Горбачёв сдал треть земного шара — «социалистическое содружество» вкупе с «прогрессивным человечеством». Это была, похоже, величайшая сдача в истории. Ельцин выкупил огузок РФ (в кочерыжечных границах разбазаренного кочана «РСФСР») ценой раздачи кусков суверенитета подсуетившейся региональной номенклатуре «республик». Но позднее ему хватило заднего ума согласиться вручить лихое богатство преемнику добровольно, без новых сдач.

Какая приватизация, какой распил суверенитета готовятся теми, кто (из лучших побуждений, как и прежде) точит зубы на недоношенный институт преемственности? Проблема не в том, что «к власти рвутся силы, желающие передела собственности». Это как раз в порядке вещей. Беда в ином: имеют ли грядущие гении власти (ГВ©) начальные знания о том, что именно, как и с кем предполагается делить? Обучены ли — наряду с врожденной способностью к делению — умению умножать?

Всенародное голосование, страдающее поколенческим склерозом, время от времени выносит к кормилу невменяемых, искренне твердящих газетную чушь, будто «власть должна быть отделена от собственности» и т.п. С клетки попугая ветер перемен сдувает покрывало — и тот спросонья горланит фразы, которым его наскоро обучили на птичьем медиарынке. Дебюты канареек и дятлов в роли геральдических орлов чреваты десятилетиями социальных вивисекций и катастрофического распада.

Перемены неизбежны. Изменяться необходимее, чем плыть. Об этом — в следующий раз.