Крушение советского слона
Видимо, есть режиссеры, которые получают изощренное удовольствие от камерности. Последние спектакли Крымова, например, вполне выжили бы и на большой сцене, но автор больше любит переполненные думающей публикой маленькие площадки. Этим 100–200 ценителям он метко и безошибочно колет свои великолепные постмодернистские инъекции.
Премьера нового творения Крымова состоялась на Малой сцене Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко. Пресса, театральная элита и несколько простых смертных, купивших билеты, услышали оперу в четырех картинах «Х.М. Смешанная техника» (дабы никто не хмурился над аббревиатурой, расшифруем: «Холст, масло») с музыкой 31-летнего композитора Кузьмы Бодрова.
Эта маленькая тетралогия рассказывает нам о том, как из обихода растут откровения. Поэтому «кустарность» спектаклей Крымова здесь не просто уместна, а необходима. Его режиссура откровенно ориентируется на капустник, и именно через неказистость, через предательски непрочный реквизит попадает в царствие небесное — в голову и сердце покоренного зрителя.
В первой сценке («Душ») усталая женщина (Анна Синякина), в голове которой мешанина из великой немецкой музыки, а руки растут явно не оттуда (приготовить яичницу ей удается с большим трудом), находит спасение в душевой. Во время омовения единственный суженый певицы — телевизор (Максим Маминов) — покидает опостылевший ящик, чтобы спеть ей задушевную арию.
Во второй картине («Будущие летчики») Крымов не удержался от моралите. Мальчишки, как водится, балуются рогаткой и нехитрыми деревенскими побоищами. Потом переходят к мини-убийствам: хлопают надоедливых насекомых. Этим же занимается облепленная мухами дородная девушка, символизирующая Родину-мать (Мария Гулик). И тут с бравурной песней на сцену выходит сверкающий свастикой отряд гитлерюгенда, составленный из участников детского хора при театре. В этот момент интереснее было смотреть на публику — в глазах старых и молодых читался один вопрос: «А это можно?» Уже через минуту Крымов весьма хитроумно защитился, добавив к арийцам советских воинов, мусульман с базуками и прочую милитаристскую молодежь. Но этот момент проверки на прочность остался одним из самых пронзительных.
Потом немецкие вертолетики, жужжа подобно большим мухам, падали под обстрелом русских парней, а еще через пару минут те же русские парни с азартом взрывали православный храм. Под конец батальной сцены поющую Родину-мать унесли в горизонтальном положении, как куклу из папье-маше.
В миниатюре «Рыбы» Дмитрий Крымов заставляет влюбленных друг в друга джазовых звезд в ластах сигануть в огромный аквариум для любовных утех. От любви до смерти несколько секунд: одна из 75-килограммовых рыбешек (Дмитрий Кондратков) вскоре попадается на крючок. Оставшаяся в одиночестве джаз-русалка бьется в высыхающем водоеме. Наталья Мурадымова не побоялась известных ассоциаций с «музыкой толстых» и выжала из своего неуклюжего в воде тела максимум выразительности.
В финальной «Колыбельной» Крымов затевает постмодернистскую игру с советской кинолентой «Цирк»: представители разных народов поют караоке под хрестоматийные кадры и убаюкивают негритенка. Из темноты выходит тот, кого больше всего не хватало, — гигантский слон (разумеется, советский), сопровождаемый слоненком и Родиной-матерью. Перед таким реквизитом волей-неволей преклонились даже театралы-циники. Появился и хор, баюкающий собственные детские фотографии в рамочках. Крымов ненавязчиво поведал, что материнство и тоска по собственному детству суть одно и то же. И каждую колыбельную мы поем не только любимому чаду, но и самим себе.
Музыки в этом спектакле немного (еще лет 70 назад, когда оркестр и хор были нормой в каждом драмтеатре, такой перформанс не назвали бы оперой). Партитура Кузьмы Бодрова довольно точно оформляет режиссерские идеи, но собственной драматургической линии не предлагает.
Как часто бывает с великолепными спектаклями, музы награждают режиссера за успехи. По воле богов (и уставших техников сцены) театр продолжился после финальной точки: одна из монументальных слоновьих ног сдулась, мягко подкосилась, и советская гордость опрокинулась на сцену. Выходя на второй поклон, Крымов равнодушно ступал около поверженного хобота.
