Царь Кощейкова
Чем безнадежнее усилия - тем радикальнее рецепт. Чем беспомощнее активный человек - тем он инфантильнее. Он готов черта лысого призвать в союзники - лишь бы все изменилось. Он ждет уличных выступлений, партизан, благословляет экономический кризис, рассчитывает на стихийное бедствие.
Этот треп - тревожный симптом. Важно, чтобы власти поняли: нельзя загонять активных в темный угол, где в духоте и давке возникают кошмарные галлюцинации. Но, наверное, важно и другое: даже будучи недовольным, не стать Валерьяном.
Недавно я побывал в гостях у Валерьяна Дмитриевича С., авангардного художника. Ему семьдесят, живет в подмосковном селении Кощейково, куда перебрался из Ленинграда еще в эпоху застоя. Седобородый, тощий, с остатками зубов. Небольшой участок полностью залит бетоном.
- Это резиденция моя, хе-хе. А зачем мне земля? Я что, огород копаю, хвощи дергаю? У меня другие занятия. А по площадке хожу, все ровнехонько, не поскользнешься... Туда-сюда, туда-сюда, гуляю себе, как царь.
Над домом развевается флаг - черно-бело-зелено-синий. На излете советизма Валерьян охранял местный клуб, рисовал хмельные полотна и слушал радиоголоса. Во время перестройки оседлал велосипед и за одну ночь переименовал улицы: Ленина в Керенского, Маяковского в Солженицына и даже Урицкого в Колчака. Хватило двух красок: белой (замазать прежнее название) и черной (намалять новое). Тогда же Валерьян придумал флаг из четырех цветов, которыми и украсил простыню. И написал Декларацию Независимости Республики "Сказка". Декларацию он печатал на машинке, ксерил и раскидывал по ящикам. С 1989 года стал проводить митинги то у сельмага, то у сельсовета. Обзавелся группой поддержки из мужиков, баб и старух, они складировали "холодное оружие" - топоры и вилы, рыли окопы, ездили в Москву, и их делегацию даже несколько раз принимали в "политических верхах". Валерьян собирался избраться главой селения, затем раздобыть автоматы и пулеметы, оборонять свое маленькое царство или расшириться, присоединив соседние территории. Но поссорился из-за денег с соратником, ушлым молодым Санькой, гонявшим на мотоцикле, был сильно им избит, в итоге Саньку посадили, а Валерьяна в поселке разлюбили. Теперь он одинокий блогер.
- Россия - это что? Почва! Глина, навоз... - Валерьян говорит поэтично. - Недаром: почвенники. Столько грязи, столько бездорожья... Чем жирнее и гаже, тем радостнее им. Какие правоведы? Здесь почвоведы нужны. Ну ничего, скоро все посыплется. С Кавказа пойдет. Камнепадом! Между прочим, Декларацию нашей Независимости никто не отменял. Я в 91-м подписи собирал... Скоро все напомним!
Он глотает пиво из самодельного деревянного ковша, расписанного птицами, ангелами и бомбардировщиками.
Почти о том же, о чем Валерьян, разглагольствует какой-нибудь двадцатилетний хипстер в московском кафе "Жан-Жак", решительно отморозивший уши и, конечно же, мозг назло мамке-Родине с ее проклятой мигалкой. Но почему, заслышав "пророка распада", ощущаешь мгновенную жалость? Словно бы он не о России говорит, а о себе - на какой-то роковой черте...
Хорошо бы, если бы все - и недовольные, и охранители - перестали приплетать Россию и ее целостность к своим рассуждансам на тему "режима". Режим - это, так сказать, сезонное явление. А есть страна, по-прежнему самая большая на свете. С народом и языком, которые ее держат и будут держать. С невероятным запасом прочности, что кто-то холодно назовет инерцией, а можно теплее - центростремительными тенденциями или коротко и горячо - инстинктом. Стоит объехать Северный Кавказ, где и стреляют, и убивают, и поговорить с обычными людьми, увидеть надписи "Russia" на куртках, чтобы перестать фантазировать о судьбах Татарии, Калмыкии, Урала, КБР, КЧР или поселка Кощейково. Ведь даже Советский Союз, в котором Россия-РСФСР была центровой частью, с каждым годом становится заманчивее для новых людей, в нем даже не живших. Будущее постсоветских территорий - слияние на манер Евросоюза. В Киргизии почти все надписи на русском, а на Западной Украине отовсюду - русские песни.
Я смотрел в детские ярко-голубые глаза художника. А он говорил, меня не видя, пил пиво и оглаживал седую бороду цвета бетона. Было почему-то не смешно. Хотелось его утешить.
Можно и нужно спорить со временем. Не надо - с пространством.
