Александр Солженицын: "Мы творим свою историю сами, сами загоняем себя в ямы"

"Известия" получили возможность опубликовать интервью, которое Солженицын дал австрийскому писателю Даниэлю Кельману для журнала "Cicero" в 2006 году. Это одно из самых последних интервью писателя. На русском языке оно никогда не публиковалось.

вопрос: Вы всегда, начиная с самых первых своих произведений, подчеркиваете, что, не пройди вы через ГУЛАГ, ваша дальнейшая судьба была бы иной и что даже страшно подумать, каким писателем вы бы стали, если бы не опыт ГУЛАГа. В связи с этим напрашивается вопрос: а каким писателем вы бы стали?

ответ: Высказывания о решающей роли ГУЛАГа в моей писательской жизни - поясню. На самом деле, уже с 18-летнего возраста (1936) я задумал описать и объяс-нить в полном объёме - историю российской революции 1917 года. Уже по этой коренной причине мне не пришлось бы развиваться путём лояльного советского писателя. Но то, что в 1945 на меня обрушился ГУЛАГ, произвело с годами глубокое действие на мои взгляды и убеждения, открыло мне предельно ясное видение и всего того, что называлось большевизмом, советским коммунизмом, и, глубже того, позволило окунуться в общие основы нашего жизненного существования.

в: Ваши произведения продолжают великую традицию реализма, традицию Толстого и Золя. Толстой даже появляется в первой главе "Августа четырнадцатого". Для меня стало открытием, что вообще еще можно так писать, что эта традиция, оказывается, отнюдь не умерла. Вас никогда не смущали (в литературном смысле) расхожие теории о том, что продолжать так писать уже нельзя?

о: Реалистическая традиция не выбрана мною, она органически мне прирождена. Шумные рассуждения в XX веке, что она отмерла или что жанр романа "умер", - вызывали у меня только недоуменную усмешку.

Однако реалистическая традиция вмещает в себя не только реалистическую манеру повествовательного изложения, но и другие приёмы и формы, лишь бы они способствовали восприятию чи-тателем реаль-но-сти, какой она существует. Поэтому, например в "Красном колесе", я применял в отдельных эпизодах и моментах - и кино-эк-ранный показ действия, и цитирование исторических до-кументов, и выдержки из газет того времени, и восприятие проис-ходящего в фольклорной форме (народное понимание, пословицы).

в: Вы часто выражали мнение, что России суждено было пройти через тёмный опыт ХХ столетия за весь остальной мир, пройти этот путь за все человечество. В то же время в "Красном колесе" звучит мысль о том, что катастрофы октября 1917 года можно было избежать. Так насколько же все эти непомерные страдания были в глубинном смысле необходимыми? Или же их можно было избежать и в таком случае этот опыт, возможно, был бессмысленным и бесцельным? Иначе говоря: имел ли Бог в виду, чтобы всё так сбылось?

о: Десять томов "Красного колеса" охватывают лишь Февральскую рево-лю-цию 1917 (с подступами к ней ещё от 1905, даже конца XIX в.) Я постарался проследить и всю социальную подготовленность к ней в России - но и необычное стечение обстоятельств самого февраля 1917, без которых революция бы не разразилась. А вот большевиц-кий переворот октября 1917 - он-то был уже прямым и совершенно неизбежным последствием Февральской революции.

Имел ли Бог в виду такое развитие? Бог никогда не лишал нас однажды дарованной свободы выбора. Мы творим свою историю сами, сами загоняем себя в ямы. А уж необходимость или бессмыс-ленность страданий зависят от способности людей и народов из-влекать из них уроки.

Говоря в целом о мировой истории - считаю, что если не рос-сийская революция, то какая-то подобная ей другая - неизбежно должна была сотрясти мир. (Как продолжение французской рево-люции XVIII в.) Потому что и всему человечеству - не избежать пла-тить за потерю чувства самоограничения, самостеснения в же-ла-ниях, требованиях, за несдерживание жадности властителей и богатых (и людей, и целых государств), за высыхание доброчелове-ческих чувств.

в: В центре ваших произведений - образы простых, здравомыслящих, порядочных людей, в одиночку противостоящих хаосу (вроде Воротынцева или Матрёны). Достаточно ли сохранять простую человеческую порядочность перед лицом абсолютного зла? И ещё: что такое зло? Обыкновенные бездумие и глупость (согласно св. Августину) или мощная и властная сила?

о: Да, простые и беззащитные люди, как Матрёна или Иван Дени-со-вич, вызывают во мне большое сочувствие. Но ещё большее сочув-ствие я отдаю тем, кто выступает борцом за общую справед-ливость. (Таких многих я назвал и описал в "Архипелаге ГУЛАГе" - таких я выделил и в "Красном колесе".) Нет, простая порядочность - недо-статочный ответ на мировое зло. Всемирное Зло - это не просто бездумие или глупость. Это - плотное ядро, и с векторным воздей-ствием. Против него нужна борьба активная. И Зло тем сильно, что множество человече-ских сердец затронуты или заражены им.

в: В "Круге первом" идёт продолжительный спор между верующим Дмитрием Сологдиным и атеистом Львом Рубиным, где-то посредине между ними - "не определившийся" Глеб Нержин. Если посмотреть с этой точки зрения на ваше собственное развитие как писателя и мыслителя, создаётся впечатление, что вы прошли путь от этой "средней" точки в сторону Сологдина. Так ли это?

о: В "Круге первом" спор Сологдина и Рубина, кроме рассуждений о за-конах диалектики, - сильно политизирован. Нержин, пребывая в со-стоянии общего осторожного скепсиса, не должен был вмеши-ваться. Он, очевидно, тянется рассмотреть какую-то более общую, кардинальную проблему, объёмней, чем только коммунистическая. Тогда - и сам автор вместе с Нержиным ещё не видел её. А она про-ступила как одно из крупнейших мировых умственных явлений. С тех пор, с годами, мне уже пришлось не раз высказываться о ней: это - крушение в XX веке основ философии Просвещения и секу-ляр-ного антропоцентризма. (Мировые последствия этого крушения ещё и сейчас проявились не полностью.)

в: Одна из самых печальных тенденций в прошлом столетии - широчайшая поддержка советской диктатуры со стороны западных мыслителей и писателей. По этой причине вы отказались от встречи с Сартром, когда он приехал в Советский Союз. Положение изменилось лишь после того, как появились вы и ваше свидетельство. Считаете ли вы, что было некоторое "предательство писарей", то есть предательство интеллектуалами? И чем можно все это объяснить?

о: Широчайшая поддержка коммунистической диктатуры с 30-х го-дов XX в. со стороны западных мыслителей - как раз и есть при-знак и следствие вот этого крушения секулярного гуманизма, кото-рые мы испытываем и сегодня и испытаем ещё и в будущем.

в: Вы повлияли на политическую и социальную сферы больше, чем какой-либо писатель со времён Вольтера. С вашей помощью была свергнута диктатура, вы явились (позаимствую название вашей автобиографии) тем телёнком, который повалил дуб. Вы - живое свидетельство того, как человек (равно как и литература) может повлиять на судьбу страны. Достаточные причины для того, чтобы чувствовать удовлетворение от достигнутого. Но удовлетворены ли вы? И есть ли ещё что-то, что вы хотели бы сделать для мировой литературы и для России?

о: Коммунистическая диктатура взывала к непременной борьбе с нею. Однако я неоднократно же взывал к западным силам не отожде-ствлять советский коммунизм с самой Россией и русской историей. Увы, многие силы на Западе не провели этого различия, а политика западных держав и после падения советской диктатуры не много изменилась в жёсткости по отношению к России. Это - глубоко разочаровывает.

Но ещё тяжче пошли, с 90-х годов, события в самой России. Вместо всех видов излечения страны - и нравственных, и эконо-ми-ческих - быстро взяли верх тёмные силы, самые беспринцип-ные грабители, обогащаясь беспрепятственным грабежом нацио-наль-ного достояния и внедряя в общество цинизм и нравственную порчу. Это была - всероссийская катастрофа.

Я - болезненно пережил эти превращения, где уж говорить об "удовлетворении". А в мои 87 лет и при плохом здоровье у меня уже не осталось сил реально повлиять на ход событий.

в: И последний вопрос: каково будущее России? Будет ли это демократия или авторитарное государство, построенное по китайской модели? Есть ли чему поучиться у России другим странам? И, наоборот, есть ли чему поучиться самой России? Должна ли Россия сблизиться с Западом - или найти собственный путь, собственную политическую модель? И существует ли всё ещё нечто, что отделяет русскую литературу от остальных мировых литератур?

о: Будущее России - очень тревожит меня. Предсказать его я не бе-русь. Ваши вопросы особенно касаются общественного строя. (Дей-ствительно, он весьма важен, хотя нравственный строй - ещё важ-ней и важней того.) По поводу желаемой в России демократии - я в 1990 предложил ("Как нам обустроить Россию") свою модель: по-ступенчатое выстроение демократического строя от местного само-управления и вверх до общегосударственных размеров. (Отличное устройство, деятельность местного самоуправления во многих за-падных странах - образец, которому я всегда призываю моих со-отечественников следовать.)

Такая модель отличается от преимущественного на Западе пар-тийного парламентаризма. (Существование политических партий, занятых лишь приобретением власти, я вообще считаю не благом, а бедствием.) Мой предложенный план остался пока без участия. Однако будущую российскую демокра-тию я хотел бы увидеть именно такой, а не калькой с Запада.

Принципиального разрыва между литературой русской и остальными мировыми я не вижу.