Живой факел

"Елена" в переводе с греческого означает "горящая", "факел". Страшная смерть Майоровой стала мистическим оправданием ее имени. Правда, еще в детстве Лена Майорова пыталась обмануть судьбу - в пионерлагере, чтобы соригинальничать, назвалась Эрой. Эра Майорова просуществовала несколько дней. Эра Майоровой закончилась в августе 1997-го. А мы до сих пор гадаем - что же тогда случилось? Самоубийство или несчастный случай?

Как это было

Жарким августовским днем из подъезда солидного - сталинской архитектуры - дома на Тверской вышла женщина. Как рассказывал потом случайный свидетель, грузчик из соседней булочной, "она была голая и коричневая. Я подумал - наверное, кино снимается". Ровным шагом женщина пересекла дворик, поднялась по ступенькам служебного входа Театра имени Моссовета и, минуя вахтершу, устремилась внутрь. После секундной паузы за ней бросились, а настигнув, ахнули и отступились: все, что недавно было человеческой кожей, платьем, длинными волосами, слиплось в жуткую, сочащуюся кровью горелую корку. Лицо, не тронутое огнем, но искаженное болью, никому не показалось знакомым. Милиционер, повторивший ее путь в обратном направлении, обнаружил в распахнутой настежь квартире паспорт: Майорова Елена Владимировна. Дата рождения - 30 мая 1958 года.

Через несколько минут в "Моссовете" раскалились телефонные аппараты. Звонили всем, кого можно было застать в городе в субботу, да еще в разгар отпускного сезона. Наконец, когда Майорова была уже в "Склифе", кто-то догадался набрать номер ее ближайшей подруги - Татьяны Догилевой, живущей буквально через переулок. Та в шоке и панике попыталась получить хоть какую-то информацию в "склифовской" справочной. Наткнувшись на безнадежное: "Сведений о Майоровой не даем", рванула с друзьями по Садовому кольцу. Вбежали в вестибюль и едва рот успели раскрыть - вышел врач. Сказал устало: "Кто к Майоровой? Можете войти. Она только что умерла". Часы в больничном холле показывали девятнадцать сорок.

От Табакова до Ефремова

Елена Майорова прожила на свете 39 лет и 3 месяца. Путь за это время она преодолела фантастический: девочка родом из Южно-Сахалинска, да вдобавок пролетарских корней, приезжает в Москву, поступает -— правда, со второго захода - в ГИТИС, а курс набирал, между прочим, Олег Табаков. В абитуриентке баскетбольного роста с сорок первым размером ноги он сразу углядел признаки несомненного таланта, и Майорова оказалась среди тех, кто начинал создавать подвальную студию на Чаплыгина, ныне известную под славным именем "Табакерка". Лена была счастлива, мама ее регулярно присылала с Сахалина так называемые "брюшки" — малосольные плавнички семги, нельмы и муксуна, так что вся компания во главе с Табаковым их под картошечку уплетала...

Когда столичный мандарин Гришин студию запретил, отец-основатель свалился в горячке, а артисты — особенно из числа иногородних и неустроенных — начали потихоньку искать работу, Майорова, пометавшись, осела во МХАТе. В театр к Табакову она впоследствии не вернулась, да он и не звал — костяк созданной наконец труппы формировался уже на основе его следующего курса. Однако взаимную нежность Лена и Олег Павлович сохранили навсегда. "Складывалось так, — объясняет Табаков, — что во МХАТе она получала роли все больше и больше, все главнее и главнее. Но самое удивительное, что время от времени, когда она бывала чуть нетрезва и мы сталкивались, она плакала, обнимала меня и просила забрать..."

Почему плакала актриса, чей репертуарный послужной список одними только чеховскими героинями мог повергнуть в траур любую коллегу-ровесницу? После августа 1997‑го говорили: Майорову убил МХАТ. Вряд ли можно принять это как последнюю истину.

Скажем так: нравы, царившие во МХАТе, усугубляли хаос ее собственной души. Театр подталкивал к беспорядку, раздраю, алкогольному зависанию между небом и землей. Но подталкивал не одну Майорову — всех в равной мере. Некоторые устояли.

Олег Николаевич Ефремов Лену обожал. Смотрел на нее, и глаза сияли. Майорова была последней ефремовской любовью — платонической по форме, но весьма чувственной по содержанию. Примерно за год до трагической развязки Ефремов сделал замужней Лене официальное предложение. Получил хоть и деликатный, но отказ: "Я мужа люблю..." Разозлился. Гонял свою несостоявшуюся молодую супругу на репетициях "Трех сестер", она плакалась близким: "Я не артистка! Я ничего не понимаю!" Чуть ли не об уходе из театра стоял вопрос, но все миновало, и на сцену в роли Маши вышла мощная трагедийная актриса. Сыграла сломанную ветку — тонкую, сухую, колючую, но готовую было расцвести.

За неделю до гибели Майорова навещала Олега Ефремова в барвихинском санатории. Они строили планы на новый сезон. Смерть Лены подкосила Ефремова, с этого момента он начал серьезно сдавать. На похороны Олег Николаевич не пришел.

Муж

Лена потянула за собой не только Ефремова. Муж ее, художник Сергей Шерстюк, пережил Лену ровно на 9 месяцев и скончался в клинике на Каширке от рака желудка.

Шерстюк не сомневался, что жена покончила с собой. У нее уже были попытки суицида. Версию о несчастном случае с керосиновой лампой (заправляла, облила платье из искусственного шелка, а дальше хватило искры от спички) придумала его сестра Светлана — в основном для прессы. В патриархии, куда верующий Сергей поехал просить о православном отпевании, он сказал все, что знал к тому моменту, как на духу: "Она бежала вниз по лестнице и кричала: "Помогите! Помогите!" Значит, помутнение прошло, она хотела жить..." Аргументацию сочли убедительной. Елену Майорову отпели в храме Большого Вознесения у Никитских ворот и похоронили рядом с тестем, Шерстюком-старшим, генералом ВВС, на Троекуровском кладбище.

В семейной жизни Лены и Сергея было много любви, много выпивки, случались и ссоры — признаки первой усталости друг от друга. В ночь с пятницы на субботу, с 22 на 23 августа, между ними опять возник разлад. Наутро собирались на дачу вместе, в итоге Шерстюк уехал один. Не просто тоска и одиночество — ощущение вины доконало Сергея. "Почему я уехал, почему я уехал?" — рефрен его дневниковых записей.

Не муж

23 августа — с утра и до роковой минуты — Лена беспрерывно диктовала операторам пейджинговой связи один и тот же текст: "Приезжай, я умираю". Только адресовались эти послания не Шерстюку...
В 1996 году Елена Майорова снималась в картине "Странное время". Странным там было буквально все — полумаргинальная команда, смутный сценарий, отсутствие гонорара. Но Лену это устраивало. Чуть ли не впервые за всю ее богатую кинобиографию ей предстояло сыграть любовь — настоящую, плотскую любовь зрелой женщины к юному мальчику. Вдобавок в сценарии оказалось много обнаженки.

Первый съемочный день посвятили финальным кадрам: юноша должен голышом бегать по осеннему саду, а влюбленная дама — гоняться за ним с пледом в руках. Когда съемка закончилась и новоявленный партнер Майоровой собирался сесть в машину, Лена неожиданно сказала: "Не хочу домой. Хочу кататься по Москве". На следующее утро об их романе знала вся съемочная группа.

Олег В., на 12 лет моложе Майоровой, выпускник ВГИКа, в обществе трезвости не состоял, но на тот момент находился "в завязке" и поверил, будто сможет стать спасителем любимой женщины. Прятал водку, отмачивал звезду в ванне, таскал на каток...

23 августа Олег был далеко от Москвы. Пейджер его не работал. Вечером в гостиничном номере парень включил телевизор, увидел Лену. В шоке, ничего не понимая, посмотрел короткий сюжет: "Трагедия на Тверской. При невыясненных обстоятельствах погибла известная актриса". Рванул в Москву. Здесь его нагнала волна пропущенных сообщений. Как свет от погасшей звезды, от умершей Майоровой летела волна отчаяния: "Приезжай, я умираю..."

Черные роли

Многие люди из окружения Лены Майоровой говорили мне о "черных ролях", преследовавших ее в последние годы жизни. В сериале Александра Орлова "На ножах" Майорова сыграла Глафиру — наверное, самую страшную героиню Лескова. Куда там леди Макбет Мценского уезда... Играла нелюдь, и сама ужасно боялась, и по совету друзей свечки ставила. Из 12 серий только две успела озвучить. Остальное — очень похоже, не различишь — доделала подруга, актриса Анна Гуляренко.

Другой роковой ролью Майоровой считают Тойбеле в знаменитом мхатовском спектакле "Тойбеле и ее демон" по пьесе Исаака Башевица Зингера. Сюжет, можно сказать, классический. Еврейскую девушку Тойбеле, открывающую для себя ужас и прелесть греховного мира, соблазняет демон Алханон. Демона играл друг Лены — Сергей Шкаликов. Спектакль не вызывал ощущения черноты — дурную репутацию творение режиссера Вячеслава Долгачева заработало, когда Лены уже не было на свете. На прогоне Вячеслав Невинный, игравший старого ребе, провалился в открытый люк и сломал несколько ребер.

Следующим оказался Сергей Шкаликов. Прекрасный актер умер у себя дома, в кресле перед телевизором. По официальной версии — от сердечного приступа, по слухам — от передозировки героина...

Великая пустота

Я спрашивала у друзей Елены Майоровой: как вам кажется, можно ли было ее спасти? Да, говорили многие, если бы вовремя отвести ее к хорошему психиатру.
И все-таки от депрессии надо спасаться жизнью, а не таблетками. Что мучило Лену? Какая боль грызла ее изнутри?

Может быть, бездетность? Майорова по этому поводу действительно очень комплексовала. Тем более что физическая неполноценность стала результатом давних скитаний по больницам — слабенькую девочку залечили убойными препаратами. Она хотела ощутить себя нормальной, полноценной женщиной. Не удалось. Умирают от этого? Кто знает...

Почему жива до сих пор надежда, что самоубийства все-таки не было, а был несчастный случай? Потому что предыдущие попытки суицида Лена предпринимала "театрально", на людях. Несколько раз ее снимали с подоконника. Спичками она никогда не баловалась, и вообще прибегнуть к столь мучительному способу ухода из жизни можно только от глубокой ненависти к самой себе. А Майорова знала себе цену как красивой женщине и хорошей актрисе.

Жизнь в километре от Кремля, любящий муж, блестящая карьера — всякой провинциалке этого хватило бы с избытком. Всякой, но не Майоровой. Сахалинская девочка, которая любила подпрыгивать на панцирной кровати, как на батуте, чтобы увидеть за ровным горизонтом Москву ("В Москву! В Москву!"), обладала главным актерским качеством — в ней был великий вакуум. Актер, грубо говоря, не человек, он проводник, медиум. Наполняется на сцене или в кадре, а за их пределами сдувается, как проколотый воздушный шарик. Кто-то мудрый сказал, что для великого наполнения нужна великая пустота.

Елену Майорову эта природная пустота раздражала. Она охотно вела "умные" разговоры, могла ночами напролет слушать музыку, одно время увлекалась индийской философией и любую духовную пищу заглатывала с жадностью изголодавшегося человека. Роль духовного наставника исполняли при Лене то Ефремов, то Шерстюк, но однажды все они оказывались исчерпанными. Друзья окрестили Лену — кстати, в том же храме, в котором ее затем отпевали, но приступы религиозности только добавили к страданиям Майоровой чувство вины — от того, что живет не "как надо". А как надо — никто не знает. Никто не может подсказать.

Елена Майорова взвилась живым факелом, может быть, по нелепому и страшному стечению обстоятельств. Хочется верить, что так. Но перед этим она много лет мучилась не на шутку. Невольно превратила собственную жизнь в трагедию. И достойна, чтобы мы вспоминали ее как большую актрису.