Джигитская сила

"Смелые люди". Режиссер Константин Юдин. Год 1950 Азартные, падкие на халяву этносы от веку неравнодушны к бегам. Вытянувшиеся в струну скаковые жеребцы с шикарными, как позывные подпольных раций, именами - Арсенал, Каскад, Басмач, Палисандр, Гладиатор, игроцкие страсти, взвинченная скороговорка репродукторов, прогнозы знатоков, случайно сорванный взволнованной учрежденческой дамой "тройной экспресс", пряная, как в эпоху сухого закона, атмосфера easy speaking - все это щекотало обывательские нервы причастностью к запретному яблочку игорного бизнеса. Глядя вальтом в противоположные стороны, вполголоса шушукались сутулые асмодеи в клифтах с чужого плеча, прятали глаза внезапно засбоившие на финише фавориты-жокеи, по особой напускной непринужденности угадывались в толпе оперработники МУРа - словом, ипподромы 40-х были местом не менее сомнительным, чем полуподвальные рюмочные где-нибудь на Хитровке. Лас-Вегас для растратчиков казенных средств переживал свою сказочную послевоенную belle epoque. Классовый разрыв "центровых" и "деповских" рос не по дням, а по часам, патрицианство под ежедневной угрозой плахи и петли денег не считало, вокруг метро "Беговая" стали подрастать элитные кварталы - достаточно сказать, что часть жилья отхапал для своих соколиков небезызвестный мот и волокита генерал Вася Сталин-младший. В ногу со спадом довоенного технократизма кино 40-х заинтересовалось беговыми лошадьми - в самое глухое малокартинье вышли на экраны "Старый наездник" (1940), "Кубанские казаки" (1949), "Смелые люди" (1950), еще три года спустя - "Застава в горах" и первая "Анна Каренина". Именно фильм Константина Юдина пометил границы жанра, в дальнейшем названного истерном. В нем русские впервые поставили в один заезд резвого конька и паровоз им. Стефенсона, плоть и железо. Традиционный вестерн редко заступал на территорию ХХ века: на фоне железодвигательных экипажей, паротягловых монстров и станковых пулеметов Гочкиса Гнедки и Дымки выглядели бледновато. Техноцентричный американский мозг начисто отметал вероятность победы теплокровного существа над механизмом и всячески торопился сбагрить припозднившихся авантюристов седла и подпруги куда подальше в отсталую Мексику (как, например, в бруксовских "Профессионалах" или пекинповской "Дикой банде"). На родных просторах роль Мексики взяли на себя казачье-башибузучьи Кубань и Туркестан, русский фронтир, куда со всей крепостной державы веками стягивались дерзкие цыгановатые разгуляи - двигать границу в горы и добывать землю-волю у краснокожих инородцев-басурман. В этой аграрной дыре, где вечно "автомат не работает", тендер с углем отцеплен, у пулемета швы разлезлись и штатив сперли, а в котле вместо пара беспризорники спят, кавалерийский миф продержался до середины столетия, а конь-огонь с гривой ветра, гривой дыма смачно хлестался вперегонки с почтовыми экспрессами, катерами береговой охраны и буксиром "Охренительный" (см. "Неуловимые мстители", "Шестой", "Свой среди чужих", "Белое солнце пустыни" и незаслуженно обойденный космонавтской любовью славный шедевр жанра "Смотри в оба!", в котором главную роль, представьте себе, играл человек по имени Федор Сухов). Паровозы сипли от натуги и потели солидолом, вились соколы орлами, лихие люди сигали с теплушки на штабной вагон - первым же осадил на полной эшелон особого назначения смелый человек Вася Говорухин, табунщик, мустангер и призовой стрелок в исполнении 24-летнего лауреата Сталинской премии Сергея Гурзо. Облегчая гон своему Буяну, он скидывал на лету кубанку с бушлатом, оставшись в нагольном тельнике, - с той поры в каждом истерне непременно мелькал усатый-полосатый полуматрос, будь то Буба Касторский, босс подпольного ревкома товарищ Жарких или переодетый гальванером Бронислав Брондуков под ручку с милосердной сестричкой. Русская верховая круть оказалась сравнимой только с русским же моряцким форсом. На две трети фильм был обязан успехом сценарию. Михаил Вольпин и Николай Эрдман стали первым драматургическим дуэтом, отмахавшим дурные сроки за длинный и острый язык, но лишь усугубившим "в лесу на повале" свою неистощимую еврейскую выдумку (в конце 60-х их эстафету приняли студенты-отсиденты Юлий Дунский и Валерий Фрид). Потомок призовых рысаков, вскормленный ослицей и отзывающийся на ишачий рев; прогон вспугнутого волками табуна по самому гребешку обрыва; приманивание вражеского парашютного десанта сигнальными кострами на плотах посреди озера; вредитель-тренер, запирающий чудо-коня в горящей клети с криком "Спасайте Буяна!", - переключившись с животноводческих музревю на животноводческую же героику авторы "Веселых ребят", "Волги-Волги" и песенок к "Кубанским казакам" превзошли самих себя. Они выдумали самого достоверного шпиона-вредителя - блондина с городским зачесом Вадима Билецкого - и самого сногсшибательного героя-следопыта Васю Говорухина. Гурзо пользовался поистине гагаринской популярностью, получил вторую Сталинскую (первая случилась годом ранее за роль Тюленина в "Молодой гвардии") - карьеры в ту пору делались трехкрестовым аллюром, одним цезарским жестом. С той же скоростью и закатывались. Как и в Римской империи, священный конь прозаседал в Сенате недолго - до кончины сатрапа-самодура. Первый же после смерти Верховного первомайский парад принимался уже не по старинке, верхом, а на лимузинах: мешковатому, вызывающе штатскому министру обороны Булганину не с руки было лезть в седло (кстати, на ноябрьском параде-52 не менее грузного министра Василевского в этом качестве заменял дореволюционной выучки конник маршал Тимошенко, командовавший войсками Белорусского округа). Маршала Буденного лишили поста начальника армейской кавалерии (по случаю упразднения рода войск), а заодно и места замминистра сельского хозяйства СССР по коневодству. Рысаков и коняг повсеместно снимали с вооружения, племзаводы без массовых заказов захирели, а дерби из хай-классового развлечения с душком превратились просто в полулегальный притон. В дальнейшем искателей Фортуны организованно переключили на "Спортлото". Гурзо спился и на встречах со зрителями сильно жалел, что не может вывести на сцену лошадь. "Без нее рассказ о творческом пути был бы неполон", - язвил в дневниках бессердечный Г.М. Козинцев. А что вы думаете об этом?