В телеграфном стиле

Некто художник Комарденков так описывал использование этой недвижимости: "Как-то раз я зашел... в подвал под телеграфом. Огромный, с многочисленными переходами и закоулками, он напоминал катакомбы... Закутки подвала оказались обставленными с известным комфортом, попадались золоченые кресла, вазы, ковры, картины. Были сложены даже печи из кирпича, где в никелированной посуде из ресторанов варили обед. Шла игра в карты". В те времена грабить "награбленное" было модно. Впрочем, еще до революции здесь находилось злачное в какой-то мере место. О нем вспоминал секретарь Айседоры Дункан Илья Шнейдер: "На углу Тверской и Газетного переулка, где теперь возвышается здание Главного телеграфа, на крышу убогого крыльца была водружена неуклюжая мельница с медленно вращавшимися крыльями, на которых вечерами горели редкие красные лампочки. Театр носил название "Красная мельница", заимствованное у известного парижского кафе-шантана "Мулен-Руж"." Именно здесь в 1925 году решили выстроить главный советский телеграф. По моде той эпохи объявили конкурс. Задание для архитекторов звучало так: "Выявить при обработке фасадов не только производственный и общественный характер здания телеграфа и радиоузла, но и придать ему монументальность, соответствующую городу Москве как столице СССР". По мнению жюри лучше всего с задачей справился пятидесятишестилетний Иван Рербер. Ему-то и доверили стройку. В двадцатые Тверская не была еще реконструирована и представляла собой довольно узенькую улочку, застроенную невысокими домами. В этом окружении новая стройка выглядела исполинской. Николай Асеев воспевал ее в своих стихах: Из-под/ грохотания и рева,/ на углу/ Тверской и Огарева,/ продираясь к небесам,/ с трудом/ подрастает/ малолетний дом. "Малолетний дом" закончили строить к десятилетию октябрьской революции. И вскоре после этого московские путеводители с гордостью сообщали гостям города: "На левой стороне улицы... обращает на себя внимание огромное здание Центрального телеграфа... В этом же здании находятся Народный комиссариат связи и Междугородная телефонная станция". А Михаил Булгаков в ранних вариантах "Мастера и Маргариты" запускал сюда таинственного неизвестного, которого еще в начале всех событий преследовал поэт Иван Бездомный: "Неизвестный проделал такую штуку: вошел в одни стеклянные двери, весь телеграф внутри обошел и вышел через другую дверь. Соответственно этому пришлось и Ивану пронестись мимо всех решительно окошек в стеклянной загородке и выбежать на гранитный амвон". Михаил Афанасьевич был вообще неравнодушен к телеграфу. Он рассуждал бывало: - Драматурги как-то очень исхитрились: экое дело! - получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше никому ничего подобного не платят. Возьмите вы, например, архитектора Рерберга. По его проекту воздвигнуто здание телеграфа на Тверской. Даже мраморная доска удостоверяет, что построил сей дом Иван Иванович Рерберг. Однако же Иван Иванович не получает отчислений с платы за телеграммы, которые подаются в его доме! Действительно, в том, что касается авторских прав и прочих монополий, с Центральным телеграфом состязаться бесполезно. Здесь, например, в переговорном зале вывешено объявление - запрет беседовать по собственным сотовым телефонам. Дескать, заплати нам деньги, отстой очередь в кабиночку и говори с кем пожелаешь. А приносить с собой и распивать - ни-ни. Пожалуйте на улицу, под снегопад.