Кожанки в консерватории

Композитор Владимир Фере вспоминал: "Во всей консерваторской жизни тех лет ощущалось дыхание революции. Это заметно было прежде всего по контингенту учащихся... Среди бархатных толстовок и добротных костюмов, отличавшихся своей элегантностью, замелькали военные гимнастерки, рабочие блузы, красные косынки". И, разумеется, кожанки особенно "ответственных" товарищей. Именно эти люди в кожанках и перекраивали жизнь того учебного учреждения на новый лад. Началось с того, что при консерватории открыли клуб (по типу заводских или фабричных). Над клубом вывесили надпись: "Мир - хижинам, война - дворцам". Студенты, до того момента чуждые общественным и политическим процессам, недоумевали: - Как же так? Ведь нас учили, что консерватория - Дворец искусства. Значит, мы воюем с музыкой? Им разъясняли снисходительно: дескать, не с музыкой идет война, а с теми, кто жил во дворцах. Дальнейшие вопросы задавать было опасно. Во-вторых, в консерватории открылся совершенно неуместный здесь, казалось бы, кинотеатр. Филолог Андрей Козаржевский о нем вспоминал (и раскаивался в собственном поведении): "Большой зал консерватории до середины 1930-х годов функционировал в основном как кинотеатр "Колосс"; название это воспринималось как "колос" - символ народного сельского хозяйства. В шубах и шапках мы, грубо выражаясь, "впирали" в когда-то великолепный, но уже обшарпанный зал смотреть, скажем, заграничный боевик о слонах "Чанг". Изредка в этом зале давали концерты; пробегая по вестибюлю на киносеанс, мы бросали рассеянный взгляд на сиротливо висевшие концертные афиши". Неудивительно - ведь при советской власти с подачи самого Владимира Ильича Ленина именно на кино делали ставку идеологи и вообще деятели культуры. Поскольку новому, не искушенному в изысканных искусствах человеку этот незатейливый в то время вид искусства был значительно понятнее чем, например, произведения Чайковского. Впрочем, и на тех редких концертах иной раз случались невиданные происшествия. К примеру, однажды здесь выступал музыкант, вполне лояльный к советским властям и даже участвовавший в экспроприации особо ценных музыкальных инструментов. Конечно же, он никого не ставил к стенке и участие его сводилось только лишь к роли эксперта. Однако слушатели прерывали его выкриками: - Вор! На награбленных инструментах играешь! И разумеется, особенные требования в то время предъявлялись к части содержательной. Отступление же от "руководящей линии" было чревато неприятностями очень даже крупными. К примеру, после одного рахманиновского концерта в "Вечерней Москве" вышла заметка под названием "Колокола звонят": "Вы входите в зал, садитесь и начинаете слушать музыку. Церковное хоральное пение, то язычески-дикое, то мистически-жуткое. Вначале вас пытаются повергнуть в "блаженный сон" "серебристыми" колокольчиками, истомными фразами скрипок, общим однообразно-убаюкивающим движением; в конце - жутким отчаянием и завываниями, поданными на фоне церковной литургии, стараются привести к истерии, к сознанию своего и вообще людского ничтожества и всемогущества "ЕГО". Все это подано на фоне "звона"... Да, вы не ошиблись, перед вами проходят различные обрядовые сцены, широкая русская Масленица, свадьба (с грубейшей эротикой), похороны... С удивлением вы смотрите по сторонам. Да, действительно, очень странная публика окружает нас: какие-то старики в длинных фраках и старушки в старомодных шелках, пахнущих нафталином, голые черепа, трясущиеся шеи, оплывшие глаза, длинные перчатки, лорнеты". Автор называл Рахманинова "ярым врагом Советской России" и награждал его другими, столь же смелыми эпитетами. А в то время пресса была, что называется, убийственной силой.