Пекинские радости

С одной стороны, государство вроде бы и социалистическое, значит, наше. Чуть ли не каждый сервант "Хельга" был увенчан ярким термосом с загадочными иероглифами или, во всяком случае, коробкой от него. С другой - вроде бы государство не совсем добропорядочное - всякие там революции культурные, уничтожение пернатых и так далее. К тому же загадочные даосские мудрецы - в те времена столичная интеллигенция уже имела о них некоторое представление. И кухня необычная и вкусная что, в общем-то, немаловажно. С "Пекином" в отношении интеллигентской популярности мог посоперничать, пожалуй что, один только "Арагви". Однако же люля-кебаб, харчо и хачапури можно было обрести в других местах - в парке "Сокольники", к примеру. А на летнем отдыхе (Крым, Сочи и Абхазия) шашлык и вовсе был чем-то обыденным. А тут - какие-то морские гребешки, язык по-сычуански, утка по-пекински. Ресторан имел три зала - китайский, европейский и банкетный. Самым популярным был, конечно же, китайский. Он же был самым большим. Роберт Иванович Рождественский вспоминал, что в пятидесятые годы у иногородних студентов Литинститута была своеобразная традиция. Если кто-нибудь получал перевод от родителей, он приглашал своих приятелей в "Пекин" поужинать. Когда же приносили счет, участники застолья красноречиво прикасались каждый к своему карману и в ожидании смотрели на счастливца с переводом. Тот, выдержав паузу, конечно, говорил: - Ну что вы, я же приглашал. И, сдержав горестный вздох, выкладывал сумму весьма приличную, иной раз превышающую перевод. Более взрослая интеллигенция вкушала радости "Пекина" чаще. Например, Марина Влади вспоминала: "В этой части города есть еще хорошие рестораны - "Армения", "Узбекистан", "Арагви", "Пекин", где мы устраиваем целые пиршества, а потом возвращаемся домой пешком, объевшиеся и довольные". И все же деньги на роскошества китайской кухни чаще находились у фарцовщиков, чиновников с высоким положением и иных сограждан, не слишком симпатичных людям творческим. Иной раз это выражалось в скрытой мести ресторану. Александр Галич, например, послал туда довольно гнусных персонажей из песни "Красный треугольник": И пошли мы с ней вдвоем, как по облаку, И пришли мы с ней в "Пекин" рука об руку, Она выпила "дюрсо", а я "перцовую" За советскую семью, образцовую! Николай же Глазков был еще более категоричен. В стихотворении "Да здравствуют мои читатели..." он восхвалял свою особенную, даже идеальную аудиторию в таких словах: Им не нужны большие хлопоты, Не станут грызть медуз в "Пекине". Как воробьев большого опыта, Не проведешь их на мякине. "Пекин", однако ж, оставался очень-очень притягательной планетой, на которую манят неудержимо китайские фонарики, медузы и фарцовщики с узбеками. И кстати, еще в первой половине девятнадцатого века здесь стоял дом Чухина, в котором проживала знаменитая цыганка Таня - та самая, к которой так любил заезжать Нащокин с Пушкиным, где они, развалившись на лежанках, слушали цыганок, пили настоящее шампанское и были щедры на рифмованные комплименты. Так что само место было таким манким задолго до открытия "Пекина".