Дом злодейки Тургеневой

Внешне ничем почти не примечательный дом 37 по улице Остоженка в действительности - достопримечательность в весьма высоком ранге. Он любопытен даже в наши дни. Здесь, например, привешены две небольшие мемориальные доски. И обе говорят о том, что в этом доме жил Иван Сергеевич Тургенев. Правда, на левой значится, что он тут проживал с 1839 по 1851 годы, зато на правой - с 1841 по 1851 годы. Правильная - правая. Тот же, кто интересуется историей Москвы, возможно, знает, что именно в этом доме проходило действие самой известной повести Тургенева - "Муму". Той, о которой даже иностранец Голсуорси написал: "Никогда не было в области искусства более потрясающего протеста против жестокой тирании". Той, которую Иван Сергеевич сочинил будучи заключенным - он опубликовал в обход цензуры вроде бы крамольную статью о Гоголе и угодил за это в арестантскую Второй Адмиралтейской части города Санкт-Петербурга. Срок заключения по современным меркам невелик - всего лишь месяц. Однако же для повести хватило. Итак, именно здесь происходили те печальные события. В роли помещицы - мама писателя, Варвара Петровна. В роли Герасима - немой дворник Андрей. В роли Муму - Андреев безымянный песик. Которого покорный дворник вправду утопил по просьбе барыни где-то в районе Лужников. Дворник Андрей был достопримечательностью города Москвы. Одна из обитательниц остоженского дома, некая Варвара Житова, о нем писала в мемуарах: "Замечательно огромное, но совершенно пропорциональное с его гигантским ростом лицо Андрея всегда сияло добродушной улыбкой. Сила его была необыкновенная, а руки так велики, что, когда ему случалось меня брать на руки, я чувствовала себя как в экипаже... Варвара Петровна щеголяла своим дворником-гигантом. Одет он был всегда прекрасно и, кроме красных кумачовых рубашек, никаких не носил и не любил... В Москве зеленая блестящая бочка и красивая серая в яблоках заводская лошадь, с которыми Андрей ездил за водой, были очень популярны у фонтана близ Александровского сада. Там все признавали тургеневского немого, приветливо его встречали и объяснялись с ним знаками". Правда, Герасим из "Муму" ушел в деревню и этим выразил свой классовый протест против ужасной самодурки-барыни. А настоящий дворник, утопив собаку, так же продолжал ходить в красных рубахах, ездить к Александровскому саду за водой и оставался верным крепостным старой закваски. А если барыня дарила ему что-нибудь (к примеру, яркую красную ленту), он целовал ей ручку, а потом показывал на барыню и бил себя кулаком в грудь. Именно так он выражал любовь к своей хозяйке. Разумеется, жестокость матушки писателя Тургенева распространялась отнюдь не на одних только собак. К примеру, та же Житова писала о крепостной супружеской паре Варвары Петровны - дворецком и горничной. У них были дети, которых хозяйка, невзирая на просьбы родителей, велела отправить в деревню. Родителям же было жалко своих дочерей, и они их держали в остоженском доме тайком - "в этой-то комнате прожили и зиму, и весну бедные три девочки, взаперти, без воздуха, но все же около матери и отца, которые урывками хотя несколько раз в день могли видеть их". Да что там крепостные - даже сам Иван Сергеевич во времена своих наездов часто убегал от самодурки-матери к родному брату Николаю, жившему неподалеку, на Пречистенке. Правда, случались и мирные "полосы", об одной из которых писал Борис Зайцев: "Тургенев жил... зимой в Москве с матерью на Остоженке... К нему приезжал Грановский, и они горячо рассуждали в верхних комнатах о крепостном праве, об освобождении крестьян". Кстати, мемуаристка Житова была не просто обитательницей дома, но еще и тайной дочерью злой барыни Тургеневой. Тайным же ее отцом был доктор Берс, домашний врач Тургеневых и папа будущей супруги Льва Толстого. Такие вот подробности патриархальной жизни русского помещичьего быта.