Второе пришествие солдата Швейка
Валерий Фокин поставил спектакль «Швейк. Возвращение» по Ярославу Гашеку. Впрочем, на афише стоит сперва Татьяна Рахманова как автор пьесы и только потом указано, что это «по мотивам романа». Режиссер словно хотел предвосхитить упреки: дескать, а где нежный гашековский юмор, где плут Швейк, пробуждающий зрительскую любовь? Да, Фокин не комедиограф, и сейчас он желает говорить с публикой шершавым языком плаката. Как же «звучит» такой спрямленный «Швейк» сегодня со старейших Александринских подмостков?
Интонационно спектакль тянется не к Гашеку, написавшему роман по следам Первой мировой, а к Брехту, переработавшему его в форме драмы во время Второй мировой. Солдат, восставший из мертвых и готовый пополнить боевые ряды, — как раз брехтовский образ. В начале спектакля толстенький паренек печально и торжественно плывет в инвалидной коляске под вступление к вагнеровскому «Лоэнгрину». Она опускается на планшет, и перед нами — живехонький Швейк, «возвратившийся» из небытия, судя по всему, чтобы разведать нашу реальность. Молодой актер Степан Балакшин с узнаваемой фуражкой вызывает в памяти героя «с картинки».
Швейк, оживленный как культурный миф, показан заведомо застыло, вне развития. Впрочем, и остальные персонажи одномерные, будь то лощеный Генерал Петра Семака или трио полковых проституток, возглавляемое героиней блистательной Елены Немзер.
Перед Швейком разворачивается унизительная солдатская реальность. Главный врач, выразительно сыгранный Игорем Волковым, оглядывает раздевшихся на медосмотре ребят и со значением произносит: «Даже ваши задницы принадлежат нам». Всё это показано комично, но не смешно. При этом попадает всем. И низкорослым представительницам благотворительного фонда, чье прибытие на фронт нелепо и бессмысленно; и солдатикам, один из которых выкрикивает: «Вернусь домой с медалью, пойду на дискотеку, круто будет!» И незримому Кайзеру, портрет которого, обгаженный мухами (за что у Гашека арестовали владельца пивной), обыгрывает сценография Семена Пастуха: видеомухи периодически ползают по расставленным на планшете сцены огромным бюстам родом из тоталитарной эпохи.
Попадает и спекулянтам, зарабатывающим на извечной тяге человека к жестокости. Героиня Янины Лакобы появляется в костюме гранаты и, раздавая листовки зрителям, рекламирует сайт, где за денежку можно увидеть реальное видео с войны. Здесь же проецируется видео расстрела поставленных на колени пленников (вспоминается, конечно, фильм «Теснота», но у Фокина — более щадящая версия). Лакоба сильная актриса, но внедрение в условную театральную фактуру как бы неотшлифованной действительности «с войны» выглядит странно. В этическом плане — тоже.
При этом отсылки к современности аккуратны. Война, о которой идет речь, вбирает черты разных эпох и в то же время абстрактна. Спектакль напоминает пушку, которая сконструирована, а вот по ком будет палить — сказано туманно.
Самые уязвимые моменты — апарт-обращения артистов к публике, призванные разомкнуть сценическое действие в жизнь. Первым выступает Игорь Волков, выцепляющий глазом из партера мужчину и взывающий: дескать, вы, здоровый мужик, сидите тут, когда там воюют. Затем, когда действие переносится на тот свет и Главный врач Волкова оказывается Господом, вновь выходит Лакоба — с монологом к Нему. Этот материнский монолог — «денег нет, квартиру продала, вот сын и ушел на войну» — мог быть сыгран в жанре театра «док», но исполняется опять-таки подчеркнуто театрально. Правда, на выходе из зала женщина на мгновение останавливается и, перед тем как исчезнуть, со слезами восклицает: «Вот вы в театр билеты купили, бусики у вас такие красивые, а там наши мальчики воюют».
Со сцены императорского театра как минимум странен этот посыл в духе Маяковского: вы, имеющие ванну и теплый клозет, тут сидите, а где-то «бомбой ноги выдрало у Петрова поручика». Это как протест против бедности, поданный на роскошном блюде.
«Швейк», с одной стороны, продолжает плакатные обличения спектакля Фокина «Сегодня. 2016», а с другой — как будто наследует его более ранним постановкам, где центральный герой, окруженный куда менее симпатичными, чем он, персонажами, преподносит обществу неприглядную правду. Но и Федя Протасов, и Гамлет, и Ксения блаженная, воспринимавшиеся окружением как деграданты, были интересны неприглаженностью, внутренним «спотыком». Швейк, как и они, представлен «человеком со стороны», который видит обстановку иначе, чем другие. Но поскольку никто из них не был дан крупным планом — как человек из плоти и крови, а не часть «человекомассы», — то зритель воспринимает эту информацию «с холодным носом». Как и гибель самого Швейка: ну, спустился он со сценических небес на грешную землю, побродил и умер. Ничего ведь не изменилось: ни он, ни окружающая реальность.
