Манипуляция с вариацией
Режиссер Кама Гинкас представил премьеру постановки «Вариации тайны» по пьесе Эрика-Эмманюэля Шмитта «Загадочные вариации». Спектакль, идущий на сцене МТЮЗа, оценят любители острых режиссерских трактовок и умной актерской игры.
Пьеса французского драматурга, написанная в 1996 году для Алена Делона, — из тех, что принято относить к крепкой зрительской драматургии. Компактность (не более двух часов сценического действия) не дает устать. Афористичные сентенции («по мне лучше краткое помешательство, чем длительная глупость», «она любила меня так, что я и сам начинал себя любить») держат в тонусе. Ложные финалы и сюжетные сломы оставляют простор для режиссерских концепций. В Театре имени Маяковского пьесу играли как комедию, в Театре имени Вахтангова до сих пор играют как мистическую драму. В МТЮЗе сыграли как трагифарс, и, возможно, это лучшее решение для материала, в котором душещипательность переплетена со скандалом.
В центре повествования двое мужчин — знаменитый писатель Абель Знорко (Игорь Гордин) и поначалу представившийся журналистом, а в действительности оказавшийся учителем музыки Эрик Ларсен (Валерий Баринов). А также женщина по имени Элен, которая в действии не появляется. Но в глубине сцены висит женская фотография в стиле «ню». Воображение подсказывает, что это и есть отсутствующая героиня. Лица не видно, зато благодаря старинному граммофону с раструбом слышен ее музыкальный портрет — начальная фраза некогда знаменитых «Загадочных вариаций» Эдварда Элгара, вещи, по правде сказать, невыносимо салонной и манерной.
Когда-то Элен подарила по пластинке обоим возлюбленным, снабдив подарок одинаковым же посвящением. И вот теперь, спустя много лет после ее смерти, мужчины ведут разговор — о ней, о себе и своей любви. Итог беседы, изобилующей детективными поворотами, умещается еще в одну авторскую сентенцию: «Кого мы любим, когда мы любим, — этого мы не узнаем никогда». Однако в отличие от пьесы постановка Гинкаса не столько о любви, сколько о манипуляциях с ней. И ни один из героев не вызывает сочувствия. Как не может вызвать сочувствия имитация, претендующая на подлинность.
Всё в этой картинке отдает «невсамделишностью». Морская волна из папье-маше, в финале пафосно накрывающая сцену. Идиотские синие шары, разбросанные в холостяцкой берлоге. Хитроумный Ларсен, рядящийся в личину простака. Не догоняющий его замысел Знорко, растерявший былую славу (на полу лежат пыльные пачки непроданного тиража), но по привычке считающий себя великим. И сами их разговоры, то срывающиеся в крик, то переходящие в шепот («не слышно» — жалуются в зале). А слышать-то по большому счету нечего. Разве что чувствовать, как усилиями Ларсена, выдающегося манипулятора, создается призрачный мир уже давно несуществующих — по причине смерти объекта — страстей.
Актеры Игорь Гордин и Валерий Баринов отлично вписываются в «большой обман», помогая режиссеру лишить пьесу сентиментальности и лирической расслабленности. Ларсену в нем привольно, другой жизни у него нет. Его оппоненту поначалу неудобно (столько лет исповедовался в письмах Елене, а оказалось — ее мужу), а потом всё равно. Нет женщины — нет проблемы. И совершенно необязательно ехать к ней в забытый богом городишко, куда он поначалу собрался. Мораль? Не надо ничего выдумывать. Выпало счастье — любите, не мудрствуйте. Один сочинил себя одинокого. Другой придумал ему историю любви. А в выигрыше осталась давно ушедшая женщина. Смерть избавила ее от участия в пошлом фарсе.
Оригинал, конечно, о другом. И ставили его иначе. Очевидцы пишут, что после премьеры пьесы в парижском Театре Мариньи с Делоном и Франсисом Юстером зрители покидали зал в слезах. У Гинкаса выходят скорее озабоченными. Лирически погрустить у него не получается. Но порассуждать на тему: почему «быть» честнее, чем «казаться», — вполне.
