По волне его памяти: Робер Лепаж вспомнил детство
Вслед за «Полем битвы» Питера Брука 13-й Чеховский фестиваль предъявил еще один весомый козырь — моноспектакль «887» канадца Робера Лепажа. Благодаря именитому гостю и его компании «Экс Макина» многие в зале вспомнили свое детство с уже несуществующими домами, номерами телефонов и покинувшими этот мир дорогими людьми.
Спектакль начинается с маленькой провокации. Режиссер выходит на сцену, приветствует публику, просит выключить мобильные и предупреждает о шести запасных выходах в случае форс-мажора. Тут бы ему откланяться, но нет: спустя полминуты выясняется, что Лепаж — единственный герой вечера, а основная «фишка» — стихотворение Speak White (автор — Мишель Лилонд), написанное в тяжелом для страны 1970 году, когда Лепаж был 13-летним подростком, и посвященное борьбе франкоязычной Канады за независимость.
— Пригласили прочесть эту вещь на юбилейном вечере в Монреале, — рассказывает Лепаж, — начал учить и — о ужас! — не смог запомнить ни строчки...
В финале режиссер все-таки читает это произведение наизусть. Читает под стать революционному содержанию — громко, пафосно, патетически подвывая. Теперь понятно, почему он так долго не мог его запомнить. Прочитанное абсолютно не совпадает с образом интеллигентного и ироничного рассказчика из предыдущего повествования. Впрочем, чему тут удивляться? Революции сначала рождают «горлопанов и главарей», а уже потом интерпретаторов эпохи, которым и становится в этом спектакле Лепаж.
Выясняется, что процесс заучивания активизировал в его памяти разнообразнейшие воспоминания детства, и он щедро ими делится. Вот дом под номером 887, улица Мюррей, Квебек. В одной из квартир пилит домочадцев набожная католичка, этажом ниже предается плотским радостям дама с пониженной социальной ответственностью... Есть еще ученый-математик, калека-пианист, играющий ноктюрн Шопена, одинокая мамаша с энергичными отпрысками. А также семейство нашего героя. Отец-таксист, мать-домохозяйка, четверо детей и бабушка с Альцгеймером.
Маленькая история с семейными радостями и горестями оказывается в контексте большой, где взрывают памятник королеве Виктории, похищают министра труда и ловят маньяка-педофила. Память Лепажа хранит шокирующие подробности коллективной жизни и трогательные — частной. Иногда эти жизни пересекаются, как в эпизоде, где 12-летнего Робера, разносчика газет, останавливает полицейский — не бомба ли у него в сумке? — и, понятное дело, никакой радости герою не приносят.
От документальной драмы, рассказанной от первого лица (Лепаж, к слову, впервые дает персонажу свое имя), «887» отличает необычная для этого демократического жанра сделанность. За кажущейся импровизационностью чувствуется жесткий расчет, за фантазийным потоком воспоминаний — рациональная драматургия: не связанные друг с другом эпизоды щегольски складываются в итоговый пазл. Да и материальная часть постановки свидетельствует о немалых вложениях — как креативных, так и финансовых. Спектакль подобен волшебной шкатулке, из которой по мановению руки, вернее, гаджета рассказчика возникают макеты домов (вид снаружи и изнутри), мультипликационные сюжеты, упакованные — включая пиво в холодильнике — интерьеры, радиоуправляемая машинка — такси отца, игрушечный «Линкольн» с президентом де Голлем, разъезжающий по столешнице, она же квебекская площадь, и прочие объекты памяти.
Есть среди них и персонаж из взрослой жизни Лепажа, некто Фред, сотрудник радио Канады. Фред специализируется на «холодной нарезке» — так у канадских радийщиков называются заранее заготовленные некрологи, и за некую мзду приносит Лепажу его собственный. «Всего 35 строк достижений», — шутливо, но не без разочарования отмечает герой. Утешением ему служит радушный московский прием: наши зрители встретили опус Лепажа стоячей овацией. И судя по этой реакции, «887» можно вписать в «нарезку» 36-й строкой.
