- Статьи
- Культура
- Над лодкой черный парус распущу: морской разбой в историческом и географическом контексте
Над лодкой черный парус распущу: морской разбой в историческом и географическом контексте
Преподаватель Центра изучения терроризма и политического насилия Сент-Эндрюсского университета (Шотландия) Питер Лер поставил себе непростую задачу — упаковать всемирную историю пиратства с VIII века до наших дней в сравнительно компактное издание, хотя одна лишь библиография в нем занимает 30 страниц и сама по себе дает представление о масштабе и глубине проблемы. Однако ему это удалось, хотя и не без оговорок. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Питер Лер
«История пиратства: от викингов до наших дней»
М.: Альпина нон-фикшн, 2023. — 382 с.
Для своего исследовательского удобства Лер нарезает историю на три толстых ломтя, отслеживая зависимость пиратства от глобальных геополитических процессов. Первая часть посвящена отрезку между 700 и 1500 годами, когда самые разбойничьи регионы мира — Средиземное, Северное и Японское моря — «были разъединены и представляли собой не связанные между собой и не влиявшие друг на друга театры пиратских действий». Во второй части (1500–1914) европейские морские державы постепенно одерживают верх над пороховыми империями (Османской, Могольской и Цинской) и локальное пиратство трансформируется в глобальное, а в третьей (с 1914 года до наших дней) шотландский ученый считает возможным говорить уже не только об эволюции, но и о признаках «деградации» пиратства в эпоху глобализма.
В своих оценках глобалистских тенденций и стремления всех государств доброй воли сплотиться против пиратства Лер порой может показаться чересчур оптимистичным, как и в рассуждениях о том, что национальный меркантилизм изжил себя: «В наше время на смену меркантилизму пришли глобализация и либерализация торговли, а внутренняя политика, основанная на радикальной тактике выжженной земли в духе империи Мин, в основном ушла в прошлое». Тем не менее пиратство и по сей день остается не просто разновидностью противоправной деятельности, но и одним из политических инструментов, как при британской королеве Елизавете I, когда «Англия превратилась из нации пиратов в пиратское государство, или даже «пиратократию», возглавляемую «пиратской королевой». Сейчас всё это выглядит не так откровенно, однако по-прежнему, как пишет Лер, некоторые государства «считают целесообразным не замечать пиратской деятельности в своих водах, пока их жертвами становятся суда, принадлежащие кому-нибудь другому, особенно если отношения с этими «другими» не лучшие».
В «Истории пиратства» чувствуется, как не хочется добросовестному исследователю признавать, что пиратство неискоренимо по объективным социально-политическим причинам, а хочется, наоборот, предложить против него какие-то разумные методы. Во введении с тревожным заголовком «Внезапное возвращение пиратства» Лер формулирует один из самых важных вопросов книги: «Если теперь военно-морские силы мощнее, чем прежде, почему нам не удается раз и навсегда положить конец пиратству? Почему оно продолжается несмотря ни на что?» Ответы, как кажется автору, можно отыскать, «показывая путь пирата на протяжении веков: как становятся пиратами, что значит быть пиратом и, наконец, как уйти из пиратства».
Один из важных тезисов Лера: если пиратство и сдает позиции (во всяком случае, в каких-то регионах), то во многом потому, что лишается социального одобрения. Поэтому автор книги по мере сил стремится снять с морских разбойников романтический флер и дегероизировать их, приводя примеры из веселых, но коротких пиратских биографий. На страницах книги можно встретить множество колоритных мореплавателей, включая, разумеется, и знаменитого сэра Фрэнсиса Дрейка с его девизом Sic parvis magna («Великое начинается с малого»), иллюстрирующего пиратство как эффективный механизм социальной мобильности.
Невероятной психологической мобильностью обладал, судя по всему, и еще один из сквозных персонажей книги — подавшийся в моряки пекарь из Южной Германии Мартин Винтергерст. Явившись в 1689 году в Венецию в качестве бродячего ремесленника, он «нашел работу в пекарне, принадлежавшей одному немцу, занятие это ему не нравилось, и он пристроился в таверну другого немца из Нюрнберга, где вскоре начал бегло разговаривать на итальянском. Так случилось, что здесь на него обратил внимание нидерландский капер и убедил Винтергерста стать переводчиком на его судне с 46 орудиями и 180 людьми». Лер характеризует Винтергерста как «человека явно неугомонного» и ссылается на его мемуары, где запечатлена двадцатилетняя карьера неудавшегося пекаря на каперских, пиратских, военных и торговых кораблях, за которую «он исплавал под разными флагами вдоль и поперек все Средиземное море, совершая вылазки в Северное море, после чего наконец добрался на кораблях Голландской Ост-Индской компании до Южно-Китайского моря».
Но такая длинная и благополучно закончившаяся пиратская судьба скорее исключение — надо было быть очень незаурядной и везучей личностью, чтобы продержаться в успешных пиратах более двух-трех лет, как это удалось тому же Дрейку, умевшему держать нос по ветру, или не менее легендарному сэру Генри Моргану, вовремя переквалифицировавшемуся в охотники за пиратами.
В третьей главе, рассказывающей и о современном пиратстве, Лер прослеживает преемственность мотивов, по которым не слишком процветающая молодежь подается в пираты испокон веков: «...так же, как раньше, чаще всего к этому выбору людей побуждают алчность и соблазн легких денег, с одной стороны, и тяготы жизни — с другой. Романтические представления или дух приключений (вероятно, обманчивый) обычно не играют роли в принятии подобных решений». Главное, что изменилось в наши дни, — большинство пиратов мотивирует не алчность и жажда наживы, не сундуки с сокровищами и морская романтика, а необходимость хоть как-то выживать в ситуации, когда изнурительный честный труд не приносит средств к достойному существованию: «При всех вариациях на протяжении столетий и в разных регионах в целом, надо сказать, пиратство присуще маргинализированным слоям населения, а в некоторых регионах— маргинализированным социальным группам, оказавшимся на периферии «приличного», «цивилизованного» общества. Даже сегодня существуют такие приморские сообщества, которые живут в отвратительных условиях и едва сводят концы с концами. <...> Результат такого запущенного положения предсказуем: бесправные слои населения рано или поздно начинают искать способ выбраться из нищеты».
