Пышное усадьбы увяданье: как менялась архитектура Ленинградской области
В книге фотографа-документалиста Анны Короб визуальный ряд порой доминирует над текстовым: изображения руин и развалин бывших дворцов, особняков и церквей XVIII–XIX веков говорят сами за себя гораздо выразительней, чем сопроводительные сведения об их дореволюционных создателях и обитателях. Впрочем, и текст заслуживает пристального внимания: критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
Анна Короб
«Неизвестные окрестности Петербурга»
М.: АСТ, 2023. — 208 с.
«Среди известных пригородных садово-парковых комплексов сохранилось великое множество самобытных дворянских гнезд», — пишет в предисловии автор, занимающаяся фотофиксацией увядающих памятников архитектуры на протяжении пяти лет с целью «успеть как можно подробнее зафиксировать исчезающее наследие, популяризировать его и, возможно, даже спасти».
Перспективы спасения выглядят довольно туманными для архитектурных памятников, представленных в книге, которая дышит печальной красотой упадка и увядания. Повсюду на фотографиях — живописные руины, заросшие травой фонтаны и лестницы, ржавые скаты крыш, покосившиеся наличники, разбитые стекла, заколоченные досками окна, осыпавшаяся кирпичная кладка. А большинство глав-экскурсий по той или иной развалине заканчиваются такими оборотами: «заброшен и разрушается»; «находится в аварийном состоянии; «дом «одели» в строительные леса и законсервировали»; «в 1993 году дворец оставили, и на сегодняшний день от него остались лишь руины»; «остались лишь раскинувшиеся на горе белокаменные руины овальной формы в окружении колоннады из 24 колонн»; «часть хозяйственных построек используют местные жители под свои нужды, а длинные аллеи парка заросли кустарниками и высокой травой».
Изредка попадаются чуть более жизнеутверждающие финалы: «...с 1995 года бывшая усадьба принадлежит реабилитационному центру» или «на сегодняшний день сохранились многие каменные хозяйственные помещения, господский дом с бельведером, выдержанный в строгих формах позднего классицизма, садовый павильон с башенкой, неоготическая часовня-усыпальница и парк». Это об усадьбе Заполье в поселке Володарское, не избежавшей обычной для большинства архитектурных памятников революционной переквалификации: «...в господском доме расположились администрация совхоза и магазин. Служебные постройки использовали как столовую, зернохранилище и механико-техническую станцию».
Недолго выполняла свои прямые функции Вознесенская церковь в селе Самро на берегу одноименного озера в Лужской области, «грандиозное однокупольное здание в одной связи с колокольней, выдержанное в стиле эклектики». Построенный в начале ХХ века, храм действовал до 1937 года, потом превратился в сельский клуб, в период потепления отношений между советской властью и религией в 1940-х снова стал церковью, которая в 1953-м была передана колхозу «Красный Самряк» под зернохранилище. В 1993 году пожар, уничтоживший главку колокольни, шатер и купольное перекрытие, превратил храм в руину, но, судя по фотографиям с расставленными внутри полуразрушенной церкви иконами, ее существование в качестве культового сооружения каким-то образом продолжается, и даже остатки росписи с евангелистами пока сохранились.
В 1939 году была отдана под нужды колхоза церковь Николая Чудотворца в селе Рель, первые упоминания о котором датируются 1498 годом. После двух сгоревших в селе деревянных церквей строительство каменного храма началось в 1870 году по проекту архитектора Ивана Слупского и велось всем миром: «Материалы доставляли из разных мест: известь — из Гдовского уезда, железо — из Молосковицы. Для цоколя и фундамента прихожане тащили валуны на себе с ближайших полей, бывало, для перемещения особо больших камней объединялись в группы по 70 человек». Тяжелая стройка, в ходе которой уже готовый центральный купол обрушился из-за некачественного кирпича и недобросовестной кладки, была завершена в 1886 году. В 1990-е годы в храме были проведены противоаварийные работы, но сейчас он «заброшен и разрушается».
В главе о церкви Николая Чудотворца есть одна из всего двух фотографий в книге, отмеченных присутствием живых существ: бело-рыжая собачка вроде гончей стоит посередине зимней дороги и грустно смотрит в объектив на фоне припорошенной снегом церковной руины, устремленной в голубой просвет среди серых туч. На остатке одного из куполов даже сохранился покосившийся крест, но такое ощущение, что он вот-вот обвалится. Такой эффект присутствия при разрушении, происходящем прямо у тебя на глазах, возникает от многих фотографий Короб, настраивающих на размышления о мимолетности и тщете всего сущего.
В главе про дореволюционные дачи представлены три очаровательных экспоната в стиле модерн. Это дачи Валентины Ивановны Кривдиной в Сестрорецке, Адели Федоровны Ташейт в Лахте (в советское время дача принадлежала совхозу «Оборона») и Георга Егоровича Месмахера в Парголово. Последний дом, построенный знаменитым братом Георга архитектором Максимилианом Месмахером, с 1948 года находился во владении ВНИИТВЧ им. В.П. Вологдина, в 2020-м его купил частный владелец, сообщает Анна Короб, а дальнейшие новости о том, как продолжается процесс разрушения объекта культурного наследия, можно почерпнуть из интернета. Впрочем, исторические дачи Ленобласти заслуживают отдельной книги, кроме тех, что уже написаны, да и вообще таких альбомов, как «Неизвестные окрестности Петербурга», наверное, можно выпустить еще не один — то, что собрано в данном небольшом издании, представляется лишь верхушкой айсберга.
Одна из самых известных достопримечательностей в книге — усадьба Гостилицы, поменявшая за свою историю множество замечательных хозяев, созданная генералом-фельдмаршалом Христофором Антоновичем Минихом на пожалованной ему в 1721 году Петром I мызе с участком площадью 19 566 га. После участия в заговоре против Бирона и последовавшей за этим ссылки Миниха в Сибирь императрица Елизавета Петровна подарила Гостилицы своему любимцу, бравому казаку Разумовскому, который продолжил развитие усадьбы как прекрасного пространства для праздников с иллюминацией: «Именно при правлении Елизаветы Петровны искусство фейерверков вышло на новый уровень, а в результате многочисленных опытов изобрели новые цвета огненных рисунков, хотя сама императрица не очень любила подобные представления. В XVIII веке фейерверки и иллюминации были не просто пиротехникой, а отдельным видом искусства, синтезом портретной и театральной живописи, скульптуры, архитектуры, литературы и музыки. Появились необычные театральные представления с подвижными фигурами, в небе разыгрывались целые сюжеты, но весь этот синтез существовал лишь миг, измерявшийся продолжительностью самого фейерверка». Архитектурные шедевры в книге Анны Короб тоже выглядят своего рода каменными фейерверками, чье недолгое блестящее существование представляется в масштабе истории, увы, довольно кратким мигом.
