И немного нервно: Арчибальд Кронин рассказал о чудесах шотландской медицины
Издательство «Азбука-Аттикус» продолжает ликвидировать лакуны в знакомстве русскоязычной публики с творчеством шотландского классика Арчибальда Кронина, чьими хитами «Замок Броуди» и «Цитадель» зачитывалось не одно поколение еще в советское время. Вслед за вышедшим в прошлом году сборником текстов разных лет «Дневники доктора Финлея» теперь впервые переведены на русский романы «Блистательные годы» (1940), «Гран-Канария» (1933) и повесть «Местный доктор» (1959). Герои всех трех произведений — врачи, как чаще всего бывает у Кронина, одного из самых известных медиков в истории литературы. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
Арчибальд Кронин
«Блистательные годы. Гран-Канария»
М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2023. — пер. с англ. И. Куберского, Э. Несимовой. — 576 с.
Для первой вещи (в оригинале — The Valorous Years) в нынешнем издании был выбран вариант названия «Блистательные годы». Он неплохо сочетается с красочной глянцевой обложкой, где изображены гламурные красотки, отдыхающие на канарских пляжах в компании лощеных молодцов. По такой обертке, не зная содержимого, можно предположить, что Кронин вроде Ивлина Во — бытописатель жизни высшего общества, однако эта иллюзия скоро рассеивается.
Чопорные и тщеславные английские джентльмены периодически возникают у Кронина на страницах, но служат скорее пестрым фоном, оттеняющим главных героев, часто стоящих перед выбором между богатством и зовом сердца. При случае и Кронин любит поиронизировать над британской аристократией, когда, например, его герой клеймит обаятельнейшего сэра-филантропа, учредившего дом престарелых:
Наверное, по сравнению с ядовитым Во добряку Кронину недостает остроты сатирического жала и стилистической изощренности, зато нравственные ориентиры шотландского доктора гораздо тверже. Впрочем, красотки в вечерних платьях, а иногда и без всяких платьев, в романе «Гран-Канария» действительно водятся, и с ними происходят захватывающие любовные истории, как сентиментально-возвышенные, так и сатирические (весьма удался издевательский сюжет о лицемерном миссионере-евангелисте, впервые совершившем грехопадение с пресыщенной дамочкой, вытирающей об него ноги). Но весь пафос романа явно антибуржуазный — веселые британские прожигатели жизни Кронину и его герою не слишком симпатичны.
Аналогично в «Блистательных годах»: стремление к статусу и престижу, амбициозное желание продвинуться и преуспеть чуждо натуре сурового героя с типичным шотландским именем Дункан Стирлинг. Поэтому лучше отражающим суть романа представляется перевод названия «Доблестные годы», которое традиционно используется в кронинской библиографии. Ведь герою приходится проявить необычайную доблесть в сражении с предложенными ему с рождения обстоятельствами (мать-уборщица и искалеченная полиомиелитом рука), чтобы перед ним наконец замаячила блистательная медицинская карьера. Однако весь этот блеск и мишура постепенно обнаружат свою суетность и тщету в глазах Дункана, который добровольно откажется от всего, чего с таким трудом добился, и предпочтет другие ценности — прежде всего бескорыстное спасение конкретной человеческой жизни.
Во всех трех произведениях сборника так или иначе затрагивается любимая тема Кронина — конфликт между природным даром к целительству и официальной медициной, погрязшей в бюрократии, требующей от врача дипломов и публикаций в «Медицинском журнале», между научным подходом к лечению и чисто человеческим. На эту тему много и горячо рассуждает герой «Блистательных годов»:
С этой благородной позиции героя чуть было не сбивает напористая и обаятельная коллега, беженка из Вены, женщина-Пигмалион, решившая «отшлифовать» этот шотландский алмаз и усиленно проталкивающая его по карьерной лестнице. Дункан теряет правильные ориентиры, вступает в борьбу за должность председателя фонда, о которой только и мечтают все его коллеги-конкуренты, начинает выпекать монографии о регенерации нейронов и патологии нарушений мышечной координации, но в итоге обнаруживает нарушение собственной душевной координации и дегенеративные изменения в своем подходе к профессии: «...люди были для Дункана не столько пациентами, сколько звеньями цепи, просто материалом, с которым он умело управлялся, крутясь как белка в колесе своих амбиций».
Какой именно выбор в итоге сделает герой, станет сюрпризом только для совсем неопытного читателя, впервые открывшего Кронина. А давние поклонники знают, что этот автор никогда не оставит читателя расстроенным и разочарованным несовершенством человеческой природы. Кронин непременно подарит утешительный хэппи-энд и закончит басню моралью о том, что есть вещи поважней карьеры и денег, пусть даже человеку циничного склада ума благостные кронинские концовки могут показаться слишком простодушными и картонными. Но у Кронина, по-настоящему «светлого человечка», они почему-то не выглядят пошлыми и слащавыми, а обладают неожиданным обаянием: недаром его всегда любили экранизировать и на британском телевидении, и в Голливуде, и в Болливуде.
В отличие от «Гран-Канарии» и «Блистательных годов», авантюрная повесть «Местный доктор» до сих пор не имеет экранизации, хотя ее сюжет был бы способен украсить любой онлайн-кинотеатр: шотландца, работающего в шикарной нью-йоркской клинике, отряжают в длинный круиз в компании очаровательной медсестры — присматривать за только что выписавшимся пациентом, эксцентричным плантатором-миллиардером с карибского острова, где его подстерегают темные личности, твердо решившие его укокошить.
Порой сюжетные коллизии и атмосфера кронинских книг напоминают и вовсе какой-то знойный мексиканский сериал. В «Гран-Канарии» такая ассоциация возникает особенно часто, поскольку в речи персонажей нередко проскакивают испанские словечки. Особенно часто ругается по-испански один из самых колоритных женских персонажей — мамаша Хемингуэй, содержательница борделя в Санта-Крус, женщина отталкивающих манер, но широкой души. Она олицетворяет природную, интуитивную мудрость в противоположность книжному знанию внутренне омертвевшего врача с говорящей фамилией Лейт (то есть «покойник»), угрюмого страдальца, неспособного радоваться жизни и принимать ее такой, какая уж она ни на есть. Именно в речь мамаши Хемингуэй, обращенную к герою, временно изуверившемуся в своей профессиональной состоятельности, Кронин ловко засовывает дорогую ему мысль, которую он сам как интеллигентный человек постеснялся бы выразить с такой грубой доходчивостью: «Нет в тебе доброты. Вот в чем твоя главная беда, мистер. Думаешь, ты такой всезнайка? Сидишь на троне, поплевываешь на нас свысока. Но тебе еще учиться и учиться. <...> Разуй глаза, или не можешь? Попробуй выучить что-нибудь такое, о чем не написано в книжках».