«Даже если идут бои, всё равно нужно говорить друг с другом»
Танец можно заменить только танцем — таков вывод из фильма «Шагни вперед» о балерине, которая после травмы смогла перейти в современную хореографию. В главной роли — прима Парижской оперы Марион Барбо, и ее героиня под присмотром пожилой меценатки медленно встраивается в труппу знаменитого Хофеша Шехтера. По случаю выхода в российский прокат режиссер картины, классик французского кино Седрик Клапиш поговорил с «Известиями» — о любви к Петербургу и непростой участи молодых французских режиссеров.
«Я понял, что как-то очень мало фильмов о танце»
— Знаю, что вы не любите обсуждать политику, но всё равно не могу не спросить: почему вы именно сейчас решились дать интервью российскому изданию?
— Потому что я уверен, что очень важно — продолжать общение. Особенно — общение на темы искусства, танца, искусства. Мое убеждение, что, даже если идут бои, всё равно нужно говорить друг с другом.
— Тем более что у наших стран очень сильные кинематографические связи. Вы знаете, что российские фильмы в этом году заработали во Франции больше денег, чем в любой другой стране?
— Серьезно? Ну связи действительно сильные и не только в кино. Мы все учимся на русских романах, артисты французского балета выступают в России, и наоборот. Да, эта связь очень глубокая, если говорить о культуре.
— А мы до сих пор оплакиваем Жан-Люка Годара…
— Да, это один из главных французских режиссеров. Его недавняя смерть — это действительно трагедия. Я бы не позавидовал современным молодым режиссерам Франции, очень трудно конкурировать с тем великим кинематографом, который был у нас в стране в 1960-е годы. Это ведь не только Жан-Люк Годар, и даже не только «новая волна»: было много великих авторов. Это было создание в реальном времени абсолютно новых методов самовыражения. Быть настолько же творчески заряженным, как режиссеры того времени, сложно, так что молодежи приходится нелегко.
— «Шагни вперед» — довольно необычный фильм по сюжету, атмосфере, героям. Почему вы решились его снимать?
— Я понял, что как-то очень мало фильмов о танце. То есть существует определенная лакуна. А для меня танец очень важен. Я стараюсь не пропускать важные спектакли, особенно меня интересует современный танец. Я лично знаком со многими хореографами и танцорами. Я однажды снял документальный фильм о приме Орели Дюпон, ездил с ней на концерты, причем как балетные, так и шоу современного танца. Собственно, в Парижской опере как раз примерно поровну балета и современного танца. Я балет снимал очень много. В общем, я просто решил, что надо сделать танец темой игрового фильма. Так вот и случилось.
«В фильме «Красотки», который я снял 15 лет назад, у меня играет Евгения Образцова»
— Несколько лет назад Фред Уайзмен снял фильм «Танец: Балет Парижской оперы». Как думаете, иностранец и француз по-разному видят танец?
— Ну, во-первых, у Уайзмена всё же документальный фильм. Во-вторых, у него и метод совершенно особый. Он же всегда снимает фильмы об институциях, и все его картины в итоге так или иначе посвящены этому. Конечно, куда интереснее, когда кто-то из своей же страны говорит о том, что рядом с ним. Только так можно избежать «туристического взгляда». Хотя я вот сделал фильм «Красотки» в Санкт-Петербурге, в России, и надеюсь, что там я не слишком был похож на туриста (смеется).
— Что вы, конечно, нет! Но вот именно этот новый фильм всё равно был большим риском. Потому что целиком зависел от Марион Барбо, непрофессиональной актрисы. Если бы она не справилась, был бы провал. Почему вы решили сделать эту ставку?
— Меня многому научил чужой опыт. Для американского фильма «Черный лебедь» на главную роль пригласили профессиональную актрису Натали Портман, а потом ее пришлось дублировать профессиональной балерине. Мне этого делать не хотелось, потому что я хотел действительно серьезно поговорить именно о танце. И я точно знал, что не буду заменять актрису кем-то еще. Поэтому я просто нашел прекрасную артистку, а ведь Марион Барбо выступает в Парижской опере. Мы с ней сделали несколько прослушиваний, и я убедился, что и актриса она прекрасная.
Я не раз работал с непрофессиональными артистами, так что понимал, в каком направлении их развивать. И знал, что они способны вынести на своих плечах весь фильм. Так что я не боялся насчет Марион. Вообще я не раз устраивал прослушивания танцорам и могу заявить: танцоры — отличные актеры. Часто они сами об этом не догадываются. Они просто танцуют, им не надо учить текст, не надо выстраивать персонажа, даже если они его играют на сцене. Но вот, например, в том петербургском фильме «Красотки», который я снял более 15 лет назад, у меня играет Евгения Образцова. Она танцевала в Мариинском театре и до меня ни у кого не снималась. Ей было около 20 лет тогда. И она — выучилась. Танцоры много пашут, они знают, что такое учиться. Так что в итоге им не слишком сложно выучить текст и подготовиться к диалогам. Они умеют выразить своего героя, пусть и не через слова, но достаточно быстро понимают, как переключиться с одного «языка» на другой.
— А почему всё же именно Марион?
— Да я знал ее! И знал, что она одинаково хороша и в классическом танце, и в современном. У нее всё получается очень хорошо. Мне в ней нравилось то, что она не застенчива, а как-то хрупка, что ли. Для персонажа это было очень хорошо. Мне нравилось, как контрастируют ее слабость человека и ее сила танцора. Фильм ведь во многом об этом. Мне кажется, что это актуально для любой творческой личности, будь то танцор, актер или режиссер. Ты обязан быть и слабым, и сильным одновременно. А крупного художника отличает то, что он умеет пользоваться своими слабостями.
— Но героиня очень эмоциональна, как удалось заставить Марион сыграть всё это?
— У нее был преподаватель, который с ней каждую сцену на предмет эмоций как раз и прорабатывал. Но при этом много сил ушло и на репетицию самих танцев, несколько недель. И другие актеры очень помогали Марион. Отца героини играет известный театральный актер Дени Подалидес, а женщину-мецената — Мюриэль Робен, тоже серьезная актриса. Плюс еще были молодые, но талантливые и очень популярные во Франции Пио Мармай и Франсуа Сивиль. Для Марион таким образом была установлена планка, на которой она вынуждена была находиться. Она справилась, мне кажется.
Еще одна причина, по которой я выбрал Марион: она очень любит кино. Много его смотрит. Она знала фильмы, в которых снимались ее партнеры. С ней можно было использовать референсы из других фильмов. Это ей сильно помогло.
«У нас всё равно есть надежда, что мы вырвемся из темницы»
— У вас в фильме еще снялся тоже впервые известный хореограф Хофеш Шехтер в роли самого себя. А насчет него что скажете?
— Сегодня это один из самых серьезных хореографов. Он вырос в Израиле, сейчас живет в Лондоне. Вышел из израильской компании Batsheva, откуда почему-то вообще очень много ярких хореографов в последнее время появилось. Не знаю, в чем их секрет. Но я снимал его выступление в Париже, так что я увидел, что он может играть как актер. Он действительно играет самого себя, и те сцены, где он репетирует с труппой, по сути, документальны. Это мастер-класс хореографии вживую. Но всё это в рамках игрового фильма, и мне очень нравится, что получился такой микс. Хофеш очень естественный — и очень харизматичный. Я был в нем уверен.
— То есть весь фильм на самом деле — это репетиция его собственного шоу?
— Он мне перед съемками показал на видео свои концерты, и я отовсюду выбрал музыку и хореографию, которые мне подходили для фильма. Мы собрали из этого нечто цельное, и дальше он уже со своей труппой репетировал это в фильме.
— Для меня самым поразительным в этом фильме было то, что вы создали такой маленький раек, убежище, где можно укрыться. Где каждый может самореализовываться в чем угодно, где каждый имеет право на счастье, на свой путь. Всё это кажется сказкой, особенно сейчас, когда мир находится в кризисе. Странное ощущение. Как вы сегодня относитесь к этому фильму?
— Я принадлежу к послевоенному поколению, вырос я в 1960–1970-е годы. Мои деды погибли на войне. И я тогда очень четко ощущал, как мне повезло жить в мирное время. Сейчас этого ощущения у меня нет, мы живем в эпоху большой войны. Поэтому оказаться в таком, как вы говорите, «убежище» — это привилегия. Нужно ценить такие моменты, наслаждаться жизнью, быть благодарным. Есть, танцевать, слушать музыку. Делиться с другими тем, что у тебя есть. Мне бы хотелось, чтобы все так жили всегда.
— По закону драмы рай должен заканчиваться изгнанием. Почему вы позволили героям всё равно остаться счастливыми?
— Для меня по настроению этот фильм в чем-то синхронен эпохе пандемии. То есть ты знаешь, что везде вирус, который убивает людей. Убивает жизнь. И нужно сидеть дома, как в тюрьме, чтобы выжить. Этот фильм — реакция на такое положение. Он как бы говорит: хорошо, раз мы живем в таком кризисе, когда мы не свободны, у нас всё равно есть надежда, что мы вырвемся из темницы. Это кино о свободе, которая приходит вслед за кризисом. Оно дарит надежду.
— Хотел еще спросить, а что с вашим сериалом «Десять процентов»? Все ждут пятый сезон!
— Продюсеры, насколько мне известно, думают над продолжением. Может, и будет пятый сезон. Мне лично ничего об этом неизвестно. Я-то сам снял только первый сезон семь лет назад, сам нашел всех актеров. Но над следующими сезонами я уже не работал.
— А сейчас над чем работаете?
— Над другим сериалом. Всё происходит в Афинах. Это продолжение «Испанки», персонажи — дети героев того фильма. Им сейчас столько же лет, сколько было персонажам «Испанки». Я уже сделал несколько фильмов про этих героев, это своего рода картина, которую я снимаю всю жизнь. Выйдет в апреле на Amazon Prime.